— Очень много людей и очееь высокие дома, — быстро отвечает Ханг.

Вообще ее ответы почти мгновенны. Они вырываются так стихийео и живо, что я едва успеваю записывать их.

— Когда-то у нас не хватало риса и кукурузы. Мпого дней в году мы жили впроголодь. Сейчас научились хорошо возделывать землю. Пищи теперь вполне хватает всем, излишки продаем государству. На полученные от продажи деньги мы имеем возможность покупать разные нужные и полезные вещи. Но прежде всего — соль.

— Соль, это главное? — переспрашиваю я.

— О, конечно! Прежде, при французских колонизаторах, соль была очень дорогой, — говорит Хуан, отлично знающий нужды горных жителей. — Французские купцы, привозившие к нам соль, буквально обирали, грабили народ. Они были не только жадными, но еще и хитрыми, коварными. За каждый килограмм соли купцы требовали от нас опиум, а вы знаете, как трудно выращивать опиумный мак! И были тогда случаи, что некоторые семьи в нашей деревне по месяцу и более оставались без соли, нечем было приправить еду… Мы подсчитали, что в те времена на семью в семнадцать человек приходилось всего пятьдесят килограммов соли в год.

— Не только это! — добавляет Ханг. — При французах у нас уходило два дня пути пешком через горы, чтобы добраться до ближайшего городка и купить самые необходимые вещи. После революции[3] государственный магазин открылся всего в пятидесяти километрах от нас. Теперь же, несмотря на трудные военные условия, автолавка приезжает к нам четыре раза в год. Она привозит нам самые нужные товары и предметы обихода, которых мы производить не можем: соль и керосин, ткань и посуду, радиоприемники и велосипеды…

— У нас не хватало даже питьевой воды, — вмешивается один из стариков. — Теперь повсюду есть кхот да — колодцы!

— Это верно! — подтверждает Ханг. — Когда-то мы пользовались долблеными кусками дерева или бамбуковыми трубочками. Теперь мы научились пить воду и чай из кружек и фаянсовых чашек.

— У нас есть свой алфавит! — с гордостью говорит кадровый работник. — Мы умеем читать. Наши дети учатся. Взрослые — тоже. Мы знаем все, что делается в мире, а не только в нашей деревне. Многие семьи обзавелись велосипедами и термосами. Каждая семья имеет одеяла, которые защищают от холода. Все это может показаться вам пустяком, но для нас имеет огромное значение — сравните это с обстановкой при колонизаторах, и вы поймете разницу!

— А трудно было приучить людей пить только кипяченую воду и пользоваться противомоскитной сеткой?

— Да, конечно. Сейчас наши люди охотно пьют горячую воду, так как в горах часто бывает холодно. Труднее было привыкнуть к противомоскитным сеткам. Но теперь они есть у всех. Вот уже несколько лет как нас перестала мучить тропическая малярия. А прежде ею болели очень многие…

Расспрашиваю о других, наиболее распространенных заболеваниях. Санитар перечисляет: бери-бери, бронхит, воспаление легких. Но теперь все жители знают, что человек заболевает не по воле злых духов, а в результате собственной неосторожности, простуды и попадания в организм невидимых бактерий, с которыми успешно борются врачи. В селении часто бывают разъездные врачебные бригады. В случае тяжелых заболеваний пациентов отправляют в Хоабинь, где есть большая, современная больница. Задача сейчас такая: заботиться о соблюдении правил гигиены и готовить санитарные кадры. Люди учатся строить крытые, теплые уборные, знают, что помещения для скота надо размещать подальше от жилья. Чем больше агитаторов станут убеждать других в необходимости соблюдать чистоту и гигиену, тем здоровее будут все жители.

Один из владельцев транзисторного приемника говорит, что радио позволило получать информацию обо всем, что происходит в мире. Другой очень точно и лаконично подытоживает все ответы на мой вопрос о важнейших переменах в жизни страны:

— Партия и ее кадровые работники вплотную занялись улучшением жизни граждан!

Спрашиваю: представляют ли себе жители Пако ту страну, откуда прибыли к ним гости? Что они знают о людях, которые ночью уедут на границу? Молчание. Собравшиеся неловко переглядываются, потом отрицательно качают головами — нет, не представляют. Некоторые из стариков много лет назад видели французов, но воспоминания о белых людях уже изгладились из памяти. Впрочем, тогда приходилось больше прятаться от французов, чем общаться с ними: крестьяне были осторожны и недоверчивы по отношению к оккупантам.

Председатель местного Административного комитета — человек бывалый. Он трижды ездил в Ханой. Первый раз в 1959 году — по служебным делам, касающимся общины. В 1964 году поехал вторично, за собственный счет — по личным делам. Рассчитывал, что встретит знакомых по первому визиту в столицу. И не ошибся. На велосипеде проделал многокилометровый путь до главной магистрали, а там пересел на автобус, курсирующий между городом Хоабинь и столицей. Укрепленный на крыше автобуса велосипед последовал за владельцем. В третий раз председатель побывал в Ханое вместе с Ханг в 19бб году — делегатом на съезд партизан и членов народной милиции.

— И каждый раз после моего возвращения домой ко мне сбегались все жители нашего селения, много людей приходило и из соседних деревень. А я рассказывал им о красивых домах Ханоя, о бывшем дворце французского губернатора, где проходил съезд, о длинном металлическом мосте через реку. Сначала наши люди считали все это выдумкой, баснями. Теперь верят, хотя сами и не видели этого…

…Пора отправляться в дальнейший путь, который приведет нас на границу с Лаосом. Если все пойдет хорошо, то до нее нам останется только одна ночевка — потом мы окажемся уже на той стороне. Эскорт торопит нас с Богданом: время уходит, надо спешить — ожидается буря. Лучше заблаговременно выбраться на тот участок дороги, где меньше опасности застрять в грязи. К тому же, возможно, тучи прикроют нас от надоевших самолетов.

Сердечно прощаемся с черными мео. Горячо благодарим их за гостеприимство. Нас провожают до того места на дороге, где газик может развить скорость. Ханг, несмело улыбаясь, ласково гладит меня по руке и желает доброго здоровья моим детям. Лю Лан Тхо приставляет ладонь к глазам и быстрым взглядом охотника окидывает небо. Туч заметно прибавилось, и он доволен: американцы оставят нас в покое.

Поворот. Молодой парень-мео останавливает машину. На палке у него подвешена курица. Он хотел бы обменять ее на бензин или керосин. Однако такая сделка состояться не может — каждая капля горючего крайне нужна нам самим: впереди далекий путь.

Жадно всматриваюсь в окружающий пейзаж. Хочу увидеть как можно больше, прежде чем наступят сумерки.

На рисовых полях, террасами расположенных на склонах взгорий и холмов, уже пробивается зеленая щетинка молодого риса. Медленно вращаются почерневшие колеса туонг нук. Это сооружение служит крестьянам для орошения плантаций. Вертикально установленные колеса с черпаками захватывают из ручья воду и переливают ее на расположенные выше поля.

Женщины в национальной одежде мео и муонг несут на плечах коромысла с корзинками, битком набитыми зеленью. Среди долин разбросаны конусообразные холмы. Тропинки похожи на кольца, оплетающие склон. Оградительные валы на рисовых полях кажутся сверху деталями макета. С гор падают каскады воды. А вокруг — заросли, кустарник, высоченные деревья. Зелень, вездесущая, жадная зелень!.. Лишь местами вижу полосы надвигающихся туч. Звенит пронзительный, многоголосый хор цикад…

Воспоминания обрываются, как лента старого фильма. А ведь все это было сегодня! Мы приближаемся к району, где война особенно сильно напоминает о себе. В небе рокочут американские самолеты. Издалека доносится знакомый грохот взрывов: где-то идет бомбежка. Сквозь сон заплакал ребенок. Внизу, прижавшись к од

ной из свай, на которых построена хижина, лениво почесывается буйвол. Я лежу, положив голову на рюкзак, и не могу сомкнуть глаз, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в этой кромешной тьме. Мне вдруг кажется, что под левым локтем скользит что-то холодное. Ах, черт возьми! Неужели?.. Прикрываю ладонью рефлектор электрофонарика. Готова ко всему… Змея?.. Только бы не закричать! Осматриваюсь и вижу… ремешок от фотоаппарата!