— Нет, я знаю, что говорю. Я кое-что обдумал. Я собирался сказать вам это, но вы меня опередили. Если бы моя дочь осталась в живых и ей встретился кто-то вроде меня, я посоветовал бы ей поступать так, как поступили вы — добиваться фактов. В то время, когда Девэлиан угрожал мне, я настолько потерял самообладание, что допустил непростительные нарушения профессиональной этики и совершенно не принял во внимание опасность, грозившую семье. У меня была связь с пациенткой, находившейся в очень тяжелом состоянии. Ради нее я делал невероятное — доставал кокаин, брал денежные приношения от клиентов — короче, был невообразимым идиотом, — он глуповато улыбнулся. — Вконец запутавшимся идиотом, которого безумно любила одна женщина. Кокаинисты на редкость привязчивы.

Я подцепила вилкой немного салата и отправила в рот. Мне уже не раз приходилось без отвращения выслушивать исповеди клиентов, на разные лады рисовавших сексуальную несостоятельность своей жены. Я все-таки была достаточно опытным адвокатом.

— Я бессовестно брал деньги у родителей — они не знали о наркотиках, но, конечно, их беспокоило мое поведение, эти постоянные переходы эйфории в депрессию. Я клянчил деньги и у жены, убеждая ее, что контролирую ситуацию и со мной не будет того, что случается с обычными наркоманами. Я находил массу причин, извиняющих депрессию, и столько же объяснений для эйфории. Я лгал, ловчил, подводил других и только отцовские обязанности я исполнял успешно — приняв дозу, я был на верху блаженства. И ни разу не подумал, что мне угрожает опасность.

Он надолго замолчал и углубился в еду, временами отхлебывая из бокала.

— Моя профессиональная карьера задалась сразу — к двадцати пяти годам я закончил диссертацию и был автором дюжины статей. Меня считали одаренным психоаналитиком. Я никогда не ошибался — люди были для меня открытой книгой. Все шло безупречно, я отыскивал причину там, где другие отступали. Помню, один человек считался патологическим лжецом, а на самом деле был просто неспособен к какому-либо обучению. Он работал высокооплачиваемым техником в лаборатории, полной компьютеров, едва умея читать. Агрессивный, несущий чепуху, враждебно настроенный… — Он снова углубился в свою тарелку. Я слушала его с интересом. Кроме всего прочего, Том оказался и неплохим рассказчиком.

— Вам что-нибудь известно о том, что происходит с людьми, привыкшими к наркотикам? После смерти моей жены и дочери я прошел курс лечения, но друзьям так и не сказал всей правды — они думали, что я просто восстанавливал силы после стресса.

— Почему вы скрыли все от них?

— Из гордости. Ведь я в одну минуту потерял все — у меня не стало клиентов, у меня не стало семьи. Мой мозг работал только в направлении следующей дозы, и я полагал, что могу все. Я думал, что моя семья защищена, но это было не так.

— А что с алкоголем? — спросила я. Я почти ничего не знала о кокаинистах, но пара моих знакомых, излечившихся от алкоголизма, переключались на параллельный недуг — наркотики.

— Я пью редко. Алкоголь для меня совсем не то, что кокаин. Кокаин дает приток энергии, он располагает людей друг к другу. До тех пор, пока ситуация не выходит из-под вашего контроля, что в моем случае произошло довольно быстро. — Он покончил с салатом, собрал тарелки и стал подавать бефстроганов, лапшу и горошек. — Может быть, вы не понимаете, при чем тут вы?

Я покачала головой в том смысле, что я просто слушаю его рассказ.

— Мало сказать, что мне стыдно за то, как я тогда жил, — продолжал он. — Я все еще жду, что кто-нибудь явится и обвинит меня за тех людей, которые пострадали из-за меня. Я хотел, чтобы то, что случилось с моей семьей, которая была погублена по моей вине, больше не повторилось где бы то ни было, и я обратился к Роберте, чтобы она помогла мне предъявить иск правительству штата. Но увы! Я понял, что я только привлеку к себе ненужное внимание, но ничего не добьюсь, и отказался от этой затеи. К тому же меня самого могли обвинить в том, что я за деньги помещал в лечебницу совершенно здоровых людей, могли потребовать, чтобы я возвратил деньги — тысячи долларов… А что касается Девэлиана — тут я не ошибался. В тюрьме было достаточно людей, недовольных мной. Поэтому, получив предупреждение по телефону, я не стал ничего говорить жене. Я позвонил в полицию, но они никак на это не отреагировали. Но я сохранил запись, которая помогла мне самому избежать ответственности за их убийство.

Как видите, мне скрывать нечего, но ваше вмешательство было так неожиданно, что я потерял власть над собой. Я хотел защититься от непрошенного вторжения.

Джеки, я слишком хорошо отношусь к вам и мне трудно было бы и дальше держать вас в неведении. Вы правильно сделали, что заставили меня все рассказать. И я еще раз прошу прощения. Может быть, теперь вы понимаете, почему я тогда так вспылил. Кстати, уже десять лет я в рот не брал чего-нибудь крепче пива.

— И иногда немного бургундского, — вставила я.

— Да, конечно.

— А что было в Орегоне? — спросила я.

— В Орегоне? — повторил он смущенно, явно позабыв, что говорил мне, как жил там.

— Кажется, у вас была там кое-какая практика…

— Да-да, конечно, — начал он, поднимая вилку и задумчиво пережевывая пищу. — Беспокойная это была работа. Ведь от наркотиков не отвыкают в один день. И мое собственное состояние день за днем волновало меня куда больше, чем здоровье обращавшихся ко мне клиентов. Я был уверен, что не смогу без наркотиков.

— Вы говорили, что потеря семьи была главной причиной вашей депрессии.

— Да, говорил, но, конечно, дело было больше в кокаине, нежели в трагедии. В кокаине, чувстве вины, раскаяния… Поймите меня правильно — я был вне себя от горя. Но наркотики убивают чувствительность к чему-либо, кроме них, и я не мог долго предаваться отчаянию. Окончательно поправившись, я открыл для себя, что люблю горы, что мне нравится строительство. И в конце концов я сделал правильный выбор. Между семьдесят седьмым и восемьдесят шестым годами я попробовал себя во многих вещах. Некоторое время я даже поваром работал. Был рабочим в доках, мастерил рамы, разводил цыплят…

— Разводили цыплят? — изумилась я.

— Вас это удивляет. Я некоторое время просто скитался по белу свету, нигде не задерживаясь надолго. Кокаин втянул меня в историю на четверть миллиона долларов, и какое же это было облегчение — открыть, что мне нужно совсем немного денег. Знаете ли вы, как мало денег нужно для того, чтобы просто жить? У вас есть деньги?

— Нет, у меня нет денег — я пользуюсь пенсионным фондом, — ответила я, жуя его нежный, прекрасно приготовленный бефстроганов. — И заставлять Роберту платить — самая трудная статья моей деятельности.

— Да-да, — засмеялся он. — Роберта и Гарри полагают, что до тех пор, пока человек не свалится с ног, он не имеет права ни на какую пенсию.

— Совершенно верно. Хотя мне и заботиться-то не о ком — разве что о доме.

— У вас нет родственников?

— Родители мои умерли, братьев и сестер не было. Есть еще пара престарелых тетушек, с которыми мы практически не встречаемся. Конечно, остаются друзья — я не представляла, до какой степени они мне близки, пока не покинула их.

— Но вы это сделали. Зачем?

— Вы желаете воспользоваться своим правом на расспросы?

— Да, — ответил он, улыбнувшись. Затем, посмотрев мне в глаза — я увидела, что он носит контактные линзы — он посерьезнел и добавил: — Но вы можете не отвечать. Я не для того рассказал вам о себе, чтобы требовать этого и от вас.

— Но я хочу чтобы вы кое-что знали. Я вовсе не намерена с вами скрытничать, Том. За мной нет никаких трений с законом или наркотиками. В моей истории есть нечто, преклоняющее на жалость, а я не люблю, когда меня жалеют… Нет, вам я разрешаю — я просто не люблю привлекать к этому внимание: все очень обыденно и глупо-сентиментально. Я была замужем ровно год. Мне попался проходимец, каких мало, хотя теперь он стал другим человеком. Мой единственный сын родился за месяц до окончания бракоразводного процесса. Я жила только ради сына — ради него тянула юридическую школу, много работала, без конца экономила. Когда ему было одиннадцать лет, он погиб — его сбила машина. Он катался на велосипеде и выехал на красный свет. — Я помолчала. Аппетит мой пропал — я знала, что так оно и будет. Я тяжело вздохнула и продолжала: — Думаю, вы первый человек, который сможет понять, до какой степени была я опустошена и одинока. Мои друзья разделились на две категории — одних я не замечала, другие меня угнетали. Я приехала сюда, потому что нуждалась в чем-то третьем. Я не могла оставаться в своем прежнем доме и нужно же было как-то избавляться от тягостной опеки со стороны сочувствующих друзей.