Толлер встревожился.

— Тебе плохо?

— Пустяки.

— Может, тебе лучше лечь?

— Ступай, лейтенант.

Толлер откозырял, вышел из палатки, обернулся и увидел, как отец взял ручку и начал писать.

Из глаз хлынули слезы. Сколько уместилось в одну ночь! И радость, и печаль, и боль…

Ночь как всегда принадлежала птерте.

Марин Ибблер служил в армии с пятнадцати лет и, подобно многим старослужащим колкорронской армии, приобрел нечто вроде инстинкта, который позволял безошибочно определять приближение птерты.

Неудивительно, что именно он первым заметил перемену, случившуюся с заклятыми врагами империи.

Ибблер стоял на посту в лагере Третьей Армии с двумя молодыми часовыми, которые долго и нудно плакались по поводу скудного пайка. Пост находился около внутреннего экрана, за которым тянулась тридцатиярдовая буферная зона, а дальше располагался внешний экран. Через сетки виднелись плодородные поля Миддака, над которыми нависал диск Верхнего Мира. Внезапно Ибблер уловил краем глаза какое-то движение и сразу понял — птерта. Поскольку за двойным экраном часовым ничто не угрожало, Ибблер как ни в чем не бывало продолжал разговор, однако стал то и дело поглядывать на небо.

Вскоре показались новые шары; всего их оказалось восемь. Они проплыли с юго-востока на северо-запад и скрылись из виду. Ибблер ждал, когда птерта снова появится в поле зрения. Шары непременно должны были наткнуться на внешний экран.

Однако время шло, а шары не показывались. Молодые товарищи Ибблера, с которыми тот поделился своей тревогой, предположили, что птерта — если то и впрямь была птерта, а не плод его воображения — попала в восходящий воздушный поток. Ибблер не стал возражать, хотя и подумал, что вблизи людских поселений птерта обычно держится над самой землей.

На следующее утро нашли пятерых мертвых землекопов. Солдат, который обнаружил трупы, тоже умер, как умерли и двое его приятелей, к которым он в страхе прибежал.

Ибблер, который прикинул, что хижина землекопов находится по ветру, что задувал ночью со стороны лагеря, добился разговора с командиром. Он высказал догадку, что шары, натолкнувшись на внешний экран, лопнули все разом, из-за чего возникло облако ядовитой пыльцы настолько плотное, что сумело преодолеть тридцатиярдовую буферную зону. Командир воспринял идею Ибблера весьма скептически, однако события последующих дней подтвердили правоту бывалого воина. Вспышка птертовой чумы унесла сотни жизней, и лишь тогда власти поняли, что война между Колкорроном и птертой вступила в новую фазу.

Буферные зоны стали делать вдвое шире, но и это не гарантировало безопасности. Пыльце птерты, чтобы преодолеть любые заслоны на своем пути, достаточно было, как вскоре выяснилось, даже легкого ветерка. Раньше хоть как-то выручал порывистый, переменчивый ветер, однако теперь и он не мог разогнать большие скопления птерты. Численность населения империи быстро сокращалась — как от чумы, так и от голода, поскольку сельскохозяйственное производство падало не менее стремительно.

Из Хамтефа в Ро-Атабри по-прежнему доставляли в огромных количествах энергетические кристаллы, однако тем, кто их добывал, приходилось несладко. Солдатам пяти армий, которые овладели Страной Долгих Дней, запретили возвращаться на родину, чтобы они це занесли в Колкоррон очередную эпидемию.

Принц Леддравор теперь прекрасно сознавал, что, по большому счету, сопротивляться бесполезно. Поначалу он не хотел переселяться на Верхний Мир, попросту боялся этого переселения, но выхода не оказалось, и страх отступал перед неизбежностью. Принц стал уделять повышенное внимание строительству небесного флота, всем своим поведением давая понять — будущее Колкоррона отныне связано исключительно с Верхним Миром.

— Судя по сообщениям наблюдателей, в пределах ближайших пятидесяти миль птерты нет и пока не предвидится, — сообщил главный инженер экспериментальной эскадрильи небесных кораблей Вато Армдюран. — Однако ветер мог бы быть и послабее.

— Если мы станем ждать идеальных условий, то никогда не взлетим. — Заслонив глаза ладонью, Толлер взглянул на небо. Широкий световой клин на диске Верхнего Мира указывал время — разгар утреннего дня.

— Все равно, осторожность не помешает.

Толлер улыбнулся.

— Не поздновато ли для наставлений?

— Если ты погибнешь, отвечать, между прочим, придется мне, — язвительно заметил Армдюран.

— Ради вашего благополучия обещаю остаться в живых. — Толлеру пришлось повысить голос, чтобы перекричать шум в ангаре. Рабочие деловито крутили большой вентилятор. Его шестерни и деревянные лопасти непрерывно стучали, загоняя холодный воздух в баллон небесного корабля, находившийся на некотором удалении от гондолы. Таким образом внутри баллона создавалось свободное пространство, предназначенное для горячего газа маглайна; оболочка из холодного воздуха, по замыслу конструкторов, должна была помешать маглайну прожечь стенки баллона.

Квадратную гондолу величиной со средних размеров комнату полностью загрузили всем необходимым На борту имелись горючее, съестные припасы, а также мешки с песком, общий вес которых соответствовал весу шестнадцати человек. Около гондолы стояли трое товарищей Толлера по предстоящему путешествию.

Предстартовая суета помогла Толлеру отвлечься от печальных мыслей, связанных со смертью магистра Гло — старика, который в последнее время окончательно превратился в развалину, похоронили накануне. Да и прощание с братом как-то не настраивало на веселый лад. Впрочем, это все уже позади…

Послышался цокот копыт. Толлер обернулся. В ангар въехал принц Леддравор, следом вкатился открытый экипаж принца Чаккела. Леддравор оделся как на парад: белая кираса, на бедре боевой меч, на левом предплечье метательный нож в ножнах. Принц спешился, огляделся по сторонам и неторопливой походкой направился к Армдюрану с Толлером.

Когда Толлер служил в армии, он Леддравора не встречал, а по возвращении в Ро-Атаори видел только издали. За это время принц постарел: черные волосы тронула седина, тело отчасти утратило прежнюю стройность.

— Что ж, Маракайн, — проговорил Леддравор, приветствуя инженера и пилота небрежным кивком, — со времени нашей последней встречи ты многого добился. Надеюсь, это научило тебя не лезть в бутылку.

— Спасибо на добром слове, принц, — отозвался Толлер, пытаясь догадаться, в каком Леддравор настроении.

— Человек, который поведет первый корабль на Верхний Мир. Это большая честь, Маракайн, и ты вполне ее заслужил. Знаешь, некоторые говорили, что ты слишком молод, что пилотом надо назначить опытного офицера, но я быстро прекратил эти разговоры. В учебе ты показал лучшие результаты среди всех курсантов, на тебя не будет действовать сила привычки, которая наверняка подчинила бы себе любого из нынешних воздушных капитанов. К тому же тебе не занимать мужества, поэтому я и решил, что в испытательном полете пилотом будешь ты. Что скажешь?

— Большое спасибо, принц, — поблагодарил Толлер.

— За что? — На лице Леддравора промелькнула ухмылка, та самая, от которой собеседников принца обычно бросало в дрожь. — Ты просто пожинаешь плоды своих трудов.

Эта улыбка принца позволила Толлеру понять, что ничего не изменилось, что Леддравор по-прежнему смертельный враг, он ничего не забыл и не простил и явно жаждет крови Толлера.

Он надеется, что полет будет неудачным! Надеется, что корабль не вернется! Внезапно Толлеру стало жаль принца. В самом деле, человека, жизнь которого до такой степени отравлена злобой и ненавистью, можно только пожалеть.

Леддравор пристально поглядел на Толлера, кивнул и повернулся к кораблю. Наполненный на три четверти баллон трепыхался между опорами и походил на выброшенное на берег морское чудовище со шкурой из пропитанного лаком полотна.

— Если не ошибаюсь, — произнес Леддравор, — тебе пора, Маракайн.