Командующий итальянскими экспедиционными войсками в Греции генерал Содду был вынужден сообщить Муссолини, что «какие-либо военные действия стали невозможны и что вопрос должен быть улажен путем политического вмешательства»[12]. Муссолини вызвал к себе Чиано и обрисовал ему всю серьезность ситуации, а затем заявил: «Больше делать нечего. Мы должны просить перемирие при посредстве Гитлера»[13].

Фашистская Италия была вынуждена обратиться за помощью к своему германскому партнеру, хотя агрессия против Греции была предпринята без согласования с Берлином. «Мне недостает настоящего материала, — горько сетовал дуче, — даже Микеланджело нуждался в мраморе, чтобы высекать из него статуи. Если бы в его распоряжении была только глина, он не произвел бы на свет ничего, кроме горшков. Увы, итальянцы всегда были нацией баранов».

Муссолини намеревался совершить поход в Грецию самостоятельно, без всякого сотрудничества со своим союзником, чтобы удачной авантюрой восстановить равновесие между державами «оси», нарушенное поражением итальянского фашизма в Восточной Африке. Поэтому, как уже говорилось, Гитлер официально о нападении на Грецию был информирован только в тот момент, когда итало-фашистские войска уже переходили албано-греческую границу.

Воспользовавшись неудачами своего союзника, Гитлер охотно стал помогать ему своими войсками, чтобы крепче привязать итальянский фашизм к своей колеснице. В то же время Гитлер, не решаясь превращать бассейн Средиземного моря в главный театр военных действий, всячески ограничивал срок пребывания своих вооруженных сил на этом второстепенном направлении своей агрессии. В письме к Муссолини от 5 декабря 1940 года Гитлер писал: «Я хотел бы, чтобы германские силы, которые будут предназначены для сотрудничества с вами, были возвращены в мое распоряжение… в начале февраля 1941 года и могли быть использованы для другого задания»[14].

Под «другим заданием» в тот период можно было понимать различные военно-политические акции Германии в борьбе с Англией или комплекс действий по контролю над бассейном Средиземного моря. Однако автор считает, что эти слова относятся к подготовке агрессии против Советского Союза, связанные с обострением соперничества двух держав за влияние в Европе.

12 ноября 1940 года в Берлин прибыл министр иностранных дел СССР М. В. Молотов, который провел с Гитлером и его окружением переговоры «о дальнейшем укреплении русско-германских отношений». Германский фюрер еще предполагал «добиться согласования интересов и отвлечь русских на восток», добившись присоединения СССР к пакту трех держав (Германия, Италия и Япония. — Примеч. авт.). Однако советские руководители отчетливо представляли себе все трудности Германии в глобальной войне за мировое господство (во время боевых действий экономика Германии отчаянно нуждалась в сырье и минеральных ресурсах, которые в нужных количествах могли быть поставлены только из СССР; а с вступлением в войну США на стороне Англии Германия, по расчетам собственных экономистов, уже к 1943 году должна была попасть в кабальную экономическую зависимость от Советского Союза. — Примеч. авт.) и настойчиво требовали от рейха все новых и новых внешнеполитических уступок. Советская делегация в приватных разговорах с большим скептицизмом оценивала возможности Германии в войне с англосаксами. Участие СССР в пакте трех держав Молотов на словах считал принципиально возможным, однако вместо подписания документов о глобальных союзах советская делегация стремилась прийти к соглашению с Германией относительно конкретных и непосредственных целей советской внешней политики. Молотов заявил, что Советский Союз имеет претензии к Финляндии, которые не были удовлетворены мирным договором, заключенным в марте 1940 года. С Болгарией советское руководство стремилось иметь выгодные для себя отношения, подобно недавно установленным между Германией и Румынией, то есть хотело отправить в Софию военную миссию и заключить пакт о взаимной помощи. С Турцией Советский Союз желал без вмешательства третьей стороны достигнуть соглашения в вопросе о Дарданеллах, разрешение которого, по мнению советской стороны, должно было заключаться в создании сухопутных и авиационных баз в морских проливах. Наконец, Молотов проявил живой интерес к Греции, Румынии и Югославии и дал понять, что Советский Союз считает отнюдь не желательным длительное утверждение Германии на Балканах.

Двухдневные переговоры не закончились открытым разладом, но и не принесли положительных результатов. Каждая сторона придерживалась своего мнения и своих аргументов и не шла на уступки. 26 ноября советское руководство обычным дипломатическим путем направило ноту, в которой, ссылаясь на берлинские переговоры, уточняло высказывания Молотова относительно Болгарии, Финляндии и Дарданелл. В Берлине не торопились с рассмотрением этой ноты, и она так и осталась без ответа. Очевидно, визит Молотова только усилил в Гитлере убеждение в том, что русские будут переходить от одного требования к другому, и не склонны дать себя «отвлечь на восток».

Видимо, эти переговоры, а также нарастающие экономические проблемы рейха окончательно убедили Гитлера в неизбежности войны с Советским Союзом. Уже 18 декабря 1940 года появилась знаменитая директива № 21, ставшая основой плана по молниеносному разгрому СССР, вошедшего в историю под названием «Барбаросса».

В конце 1940 года итальянская группировка войск в Албании состояла из 9-й и 11-й армий, в составе которых было 16 дивизий (из них четыре горных и одна танковая), 2 отдельные механизированные, 2 кавалерийские бригады и один гренадерский полк, а также 9 отдельных батальонов. Итальянское командование экспедиционных войск в Албании дополнительно получило из Италии 7700 автомашин.

Развернутые греками в ходе войны Северо-Западная Македонская армия и Эпирское командование в Албании также усилились и имели в своем составе 16 дивизий (из них 14 пехотных и 2 кавалерийские) и 3 кавалерийские бригады. Кроме того, в январе 1941 года греческое командование получило в свое распоряжение 300 английских автомашин.

Инициатива по-прежнему продолжала оставаться в руках греческой армии.

В начале 1941 года итальянский фронт в Албании представлял что-то вроде древнеримского цирка, в котором выступали ведущие фашистские деятели. По распоряжению Муссолини девять министров, в том числе и министр иностранных дел Чиано, покинули свои посты в Риме, чтобы принять участие в войне с Грецией. Все они курсировали между Римом и фронтом и не были ни солдатами, ни министрами.

Затем на фронте появился сам Муссолини, считая, что своим присутствием он сможет «гальванизировать» деморализованные войска. Однако присутствие дуче не воодушевило солдат, которые не хотели сражаться за фашизм. Американский журналист Гервази писал, что один наудачу выбранный пленный итальянский солдат рассказал, что он был в Испании, Абиссинии и Франции и за все это время не сделал ни одного выстрела. Солдаты все чаще и чаще прикрепляли фотографии Муссолини к стенке возле своей койки и прокалывали их штыками. Они проклинали не одного только Муссолини, но и все, что было связано с фашизмом.

В январе 1941 года на Греческий фронт в срочном порядке были переброшены две роты новейших итальянских средних танков М13–40. Это были довольно маневренные однобашенные машины с 47-мм пушкой и экономичным дизельным двигателем. Всего на усиление 131-й танковой дивизии «Чентауро» были направлены 32 боевые машины из 4-го бронетанкового батальона. Однако плохая боевая подготовка танкистов и просчеты командования привели к уничтожению и этого подразделения.

1-ю роту 4-го танкового батальона почти полностью истребили в январских 1941 года боях в долине реки Войусса на севере Греции. Движение итальянских колонн затормозилось перед перевалом Клиссура. Первый взвод роты напоролся на установленные на шоссе мины, попал под огонь греческих пушек и не смог двигаться дальше из-за разрушенного моста. Все четыре танка взвода получили повреждения. Впоследствии в марте 1941 года 2-я рота 4-го танкового батальона принимала участие в атаках на высоту 731 в Северной Греции и потеряла два танка.