— Думаешь, пройдет? — с сомнением спросил композитор, почесывая бородку.

— Была б уверена — не распиналась бы здесь перед тобой!.. Но что-то тут есть, ноздрей чую! Момент хороший. Попса совсем зажирела — такой особый мирок на розовых облаках, не дотянешься. Дворовые пацаны и девки будут пялиться на крашеных кукол в поднебесье, а любить-то будут ее, хотя бы из классовой солидарности — она своя, девчонка из соседнего подъезда… Ты про музыку подумай пока, две-три мелодии надо. Тексты простые, как грабли, как сейчас, вот в эту самую минуту, на улице разговаривают, безо всяких «непотомулей».

— Девка-то вроде неглупая, — сказал режиссер. — На пэтэушницу не тянет.

— Это дуре умные глаза не нарисуешь, а поглупеть несложно… Надо с гримом угадать, костюм придумать, движение поставить, чтобы каждая деваха в каждом рабочем поселке под нее стала одеваться и краситься.

— Слушай, может, «Голубую метель» на нее примерить? — спросил композитор.

— А что?.. — Лариса глянула на часы и на лежащего в кресле с закрытыми глазами Влада. — Фонограмма, текст есть? Давай хоть куплет попробуем. Иди помоги ей.

Композитор вытащил из портфеля листок с текстом и пошел в студию.

Все наконец снова обратили внимание на Славку. Она давно уже закончила песню и беззвучно стучала в окно. Режиссер двинул ползунок на пульте.

— …са Ивановна-а! Мне еще петь?

— Спасибо, хватит. Теперь положи гитару и возьми текст. Сейчас тебе дадут фонограмму, ты прочитай первый куплет, примерься.

Зазвучало музыкальное вступление.

— «Чем обидела тебя, что я сделала, скажи, — читала Славка, — я хотела просто другом быть тебе, пойми. Ты ушел, захлопнул дверь, а в душе метет метель, если что не так, то ты меня прости…» Это что за бред? — удивленно спросила она.

— Ты свое мнение засунь куда подальше, поняла? — прикрикнула Лариса. — Не считай себя умнее всех! Это не идиоты пишут… Артем, покажи ей.

— Чем обидела тебя, что я сделала, скажи… — корявым голосом, но с большим чувством запел композитор, показывая Славке рукой акценты мелодии. Славка прикусила губу, сдерживая смех.

— А сейчас спой это так, — сказала Лариса, — чтоб я за всю свою горькую жизнь заплакала и в соплях увязла, поняла? Не попадешь в музыку — не страшно, не останавливайся…

Славка запела — сначала неуверенно, потом во всю силу голоса и всерьез.

— Есть! — торжествующе сказала Лариса. Нажала кнопку: — Все. Молодец! Иди сюда.

— Ларис, как насчет полсмены? — спросил режиссер.

— Два часа еще возьму — укладывайтесь как хотите…

Славка вышла из студии в аппаратную.

— Лариса Ивановна…

— Сядь, — не глядя отмахнулась та.

Славка послушно отошла и села прямо на лежащего Влада. Ойкнула и подскочила. Влад удержал ее и усадил обратно.

— Ничего, не стесняйся. Я тут сегодня вместо мебели, — улыбнулся он. — Давно в Москве?

— С утра.

— Все в кайф, да? Все мелькает и светится?.. У меня вечером сольник во Дворце молодежи — приходи.

— Я с ней, — кивнула Славка на занятую разговором Ларису.

— Нормально. Она по-любому будет… Потом встретимся?

Славка неуверенно пожала плечами.

— Прилип уже! — недовольно сказала Лариса. — Иди работай, последний герой! А то так рублем ударю — не опомнишься!

Влад нервно понюхал ладони и направился в студию, распевая на мотив «Тореадор, смелее в бой»:

— Не по-то-му ль! Не по-ото-ому ль?..

Было еще светло, но по всему городу уже зажглись рекламы и иллюминация. Улицы были запружены машинами. «Додж» короткими рывками едва продвигался вперед. Лариса жала то на газ, то на тормоз, безнадежно выискивая хоть какую-то лазейку. Достала телефон: — Алло!.. Слушай, я на Садовом увязла. Если опоздаю — задержи Алиску, мне с ней поговорить надо… И вот еще что — собери-ка мне на девять тридцать визажиста и костюмера с фотографом. Все!

Она мельком глянула на молчащую Славку.

— Ты чего скисла? Я уж привыкла с утра, что кто-то над ухом зудит.

— Да нет, все нормально, — улыбнулась Славка.

— Давай рассказывай. Все равно делать нечего, — кивнула Лариса на бесконечную пробку.

— Понимаете… — замялась Славка. — Вот я там у себя музыку слушала — с утра до вечера, как все, — дома телевизор, в автобусе радио, на улице плеер. И все одно и то же, только имена разные — умца-умца, три аккорда. Тексты тупые, одни и те же слова местами переставляют. Я думала — ну не умеют люди…

— А все-таки слушала, да?

— Так нет же другого.

— И тогда ты подумала — поеду-ка я в Москву, достану гитару да как спою — и все упадут к моим ногам, посыплют голову пеплом и скажут: «Славка, свет очей наших, мы неправильно жили, наклонись, пожалуйста, мы тебя в жопу поцелуем!»… Есть другое! Ты Томми Кастро слышала?

— Кто это?

— Кто это! Это самый великий блюз-гитарист мира, деточка! А Клаус Шульц, Найман, Том Вэйтс? Ты хоть имена-то эти слышала когда-нибудь? А куда ж ты лезешь со свиным рылом? У меня дома диски лежат — послушай! Я часто не могу, мне нельзя — у меня руки от восторга отнимаются, душа улетает… Да езжай ты, твою мать! Дома спать будешь, козел!.. — заорала она в окно. Рванула руль вправо и понеслась по тротуару, распугивая прохожих. — Одна беда — слушают их у нас пять с половиной человек. А сто пятьдесят миллионов приходят в свои нищие дома — жрать нечего, дети голые, впереди ни просвета — и слушают нашу музыку, и верят, что есть другая жизнь, простая и счастливая, как три аккорда! Видишь гирлянды? — она указала на уличную иллюминацию. — Они не для того, чтобы улицу освещать, а для того, чтобы с тоски не повеситься! А хочешь истину в народ нести — пожалуйста, иди в переход, становись среди калек, шапку для мелочи я тебе одолжу, и пой хоть с утра до ночи! — Лариса с грохотом съехала с тротуара на проезжую часть и остановилась у перехода. — Хочешь?.. Ну, давай, давай, иди!..

Славка, пряча глаза, покачала головой.

— Тогда сиди и молчи!

Лариса поехала дальше.

— Черт, красиво сказала! — одобрила она себя. — Особенно про гирлянды. Записать надо…

В тренировочном зале с зеркальными стенами работали пятеро молодых длинноногих девчонок в купальниках и лосинах. Мокрые с головы до ног, держа неподключенные микрофоны около губ, они вполголоса подпевали под свою фонограмму, синхронно двигались, раскручивая головой длинные, слипшиеся от пота волосы, стремительно менялись местами, по очереди выбегая вперед.

Лариса и Славка сели на скамеечку у зеркала. Хореограф вопросительно оглянулся на Ларису. Она махнула рукой: продолжайте.

— «Домино» тоже ваше? — в восторге прошептала Славка. — Мне ужасно нравится! Лучше всех танцуют!

— Таня, опаздываешь!.. Спину держи!.. — кричал хореограф. — Так! Отлично!.. Алиса, пошла!.. Таня, палку сейчас возьму!.. — Он действительно схватил гимнастическую пашу и встал за спиной у черноволосой девчонки, полушутя замахиваясь. — Вот так! Вот так! Можешь ведь!..

Песня кончилась, «доминошки» остановились, тяжело дыша, вытирая пот.

— Любишь танцевать? — вполголоса спросила Лариса.

— Конечно! — ответила Славка. — Я с дискотеки едва до дому доползаю.

— Ну, пойди подвигайся, — кивнула Лариса. — А то засиделась в машине.

— С ними? — опешила Славка. — Я же не смогу так…

— Как сможешь… Костя, поставь ее! — велела Лариса хореографу.

Внезапно в зале повисла мертвая тишина. Пятеро девчонок, улыбавшихся за мгновение до этого, замерли, настороженно переводя глаза с Ларисы на поднявшуюся Славку.

— За кем? — спросил хореограф.

Лариса выдержала короткую паузу.

— За Алисой.

Рыжая Алиса обреченно посмотрела на Славку. Та встала у нее за спиной.

— Просто копируй движения. Будто в зеркало смотришь, — сказал хореограф Славке. — Поехали!

Зазвучала новая песня. Славка, не спуская глаз с Алисы, старалась, как могла, иногда попадая в общий рисунок танца, иногда проваливаясь. Алиса танцевала, как заводная кукла, с застывшей на лице растерянной улыбкой, сбивалась с ритма, каждую секунду ощущая соперницу за спиной.