— Всё! — Атапин усмехнулся. — Ты мне больше не интересен. — Он посмотрел на брюнетку: — И ты тоже. — Николай Алексеевич, вздохнув, с сожалением, если не сказать, с жалостью оглядел их.

— Ну и ехай отсюда, чего встал? — вдруг сказала Атапину брюнетка.

Николай Алексеевич со значением подмигнул Клепанову и затем, словно вспомнив о чем-то, окончательно посерьезнел, бросил взгляд на часы и голосом, каким обычно прощаются с посетителями в официальных учреждениях, буркнул им: — К черту вас. — И, резко развернувшись, пошел к своей машине.

А между тем, если бы Атапин не ушел, то не пропустил бы шокирующего события, происшедшего через несколько минут после того, как он покинул сквер и скрылся за углом ближайшего дома.

Впрочем, позже в бульварной газете «Твоя тень» можно было ознакомиться с информацией об этом происшествии.

Сообщение в таблоиде сопровождалось развернутым комментарием и иллюстрациями. Рядом с фотографиями пояснялось, что они сделаны в сквере с помощью видеокамеры — их продал редакции некий москвич, ставший случайным свидетелем, по выражению газеты, «кровавого купания новоявленных Адама и Евы в фонтане под райским деревом». 

…На борт своей яхты «Галс» Николай Алексеевич ступил три с половиной часа спустя.

При входе в кают-компанию, в небольшом коридорчике перед ней, он увидел сцену: двое пьяных мужчин стоят перед большим настенным зеркалом, а напротив, в дверях, ведущих в камбуз, топчется молодой парень в поварском фартуке, держащий на подносе подсвечник из витой латуни.

Мужчины, покачиваясь, вели беседу — каждый мычал свое, не особо слушая собеседника. Появления Атапина никто не замечал.

— Это зачем? — неожиданно увидев подсвечник, строго спросил парня в фартуке один из пьяных — темноволосый худощавый мужчина в матроске.

— Вы же сами сказали, Михаил Степанович, чтоб все было точно, как в прошлый раз, когда Вадим Олегович тут отдыхал. Ну вот, — юноша кивнул на подсвечник, стоящий на подносе.

— Вадик, а что было в прошлый раз, я что-то не помню? — вопросил Михаил Степанович у полнотелого лысоватого блондина с развесистыми усами, о которого опирался плечом.

Тот тоже посмотрел на подсвечник.

— Ну хорошо, Андрюша, давай, — сказал усатый, видимо, вспомнив, что было в прошлый раз, и, отстранив от себя Михаила Степановича, цапнул подсвечник и загромыхал им по подносу, потому что, когда хватал его, сильно качнулся. — Как в прошлый — значит, как в прошлый.

И размахнулся подсвечником и запустил им в настенное зеркало. Крупные и мелкие осколки полетели на пол, вызвав развеселую чехарду солнечных бликов на стенах и потолке.

— Так было? — спросил он у парня, которого назвал Андрюшей.

— Да, — конфузливо ответил Андрей.

— Ну ладно, — сказал Вадим Олегович. — На этом всё!

— Да, всё, — подтвердил Михаил Степанович. — Значит, договорились. Завтра мы с Колей приходим, и ты с-с… ссужаешь нам с-с… с-суду.

— Не-е-ет, Мишенька, не с-ссужаю.

— Ты же обещал помочь, — сказал Михаил Степанович. — Ты мне сейчас, за столом, сто раз обещал!

— Да! И помогу! — заверил Вадим Олегович. — Но я тебе забыл сказать: я с завтрашнего дня уже в Сбере не работаю. Я в другой банк перехожу. Выжили меня. Интриганы. Крысы!

Тут Михаил Степанович молча размахнулся и так ударил Вадима Олеговича кулаком в челюсть, что тот вылетел на палубу (стоявший у дверей Николай Алексеевич едва успел отступить в сторону). Пытаясь устоять на ногах, представитель банковского мира попятился, попятился и кувыркнулся через борт яхты — только подошвы вверх мелькнули. Послышался шумный всплеск воды.

— Доехал, Коля? — спросил, увидев Атапина, Михаил Степанович. — А я вот — переговоры провел.

— Вижу, — Николай Алексеевич вздохнул и спросил молодого человека в фартуке: — А ты, юнга, видишь?

— Что, Николай Алексеевич?

— Ну, как бы человек за бортом. Или мне им заниматься?

— А, конечно. — Андрей выскочил на палубу и метнулся к корме, где находился красный спасательный круг.

А Николай Алексеевич шагнул внутрь помещения и прошел в кают-компанию, к длинному столу, и сел во главе него.

Через некоторое время подошел Михаил Степанович, грузно сел на стул рядом и уставился в стол, заставленный закусками. На другом конце стола светился монитор ноутбука; в качестве заставки во весь экран было помещено фото российской атомной субмарины. Если бы на фото посмотрел знаток, он определил бы, что это лодка из серии «Золотая рыбка» — одной из последних серий, запущенных в строительство при Советском Союзе. На экране монитора около десятка ярлыков папок располагались по левому краю и не умаляли величественного вида атомохода, стоящего в открытом море.

Вошел Андрей.

— Помог банкиру не утопнуть? — спросил его Николай Алексеевич.

— Да он сам вылез, до причала-то, до лестницы, всего три гребка, — ответил юноша. Он вышел, но быстро вернулся с чистой тарелкой, рюмкой и вилкой с ножом, которые учтиво разложил на столе перед Николаем Алексеевичем.

— Спасибо, Андрюша, — сказал тот.

Тут взгляд Атапина упал на двуствольное ружье, которое просто стояло в углу комнаты, рядом со шваброй — щеткой для пола.

— А почему ружье не в сейфе? — спросил Николай Алексеевич, глядя на двустволку.

— Не знаю, — ответил Андрей и посмотрел на Михаила Степановича.

— Да я его туда поставил. Чтоб не забыть почистить, — сказал Михаил Степанович. — Постреляли немного с этим банкирчиком.

— Убрать в сейф? — спросил Андрей.

— Нет, — сказал Атапин. — Тебе же однажды было сказано: оружие не трогай. Не твое это дело — значит, лучше даже не касайся.

Андрей взялся за бутылку водки и хотел было налить ему, но Николай Алексеевич отстранил рюмку, сказав:

— Нет, не хочется. Лучше квасу принеси. Жарко.

Тут в его кармане зазвонил мобильный телефон. Атапин вынул аппарат, табло высвечивало: «Мама».

— Алле, мам, я слушаю. Алле! Мама, я тебя не слышу. Мам, я сейчас перезвоню, хорошо?.. А? Кать, ты? А чего ты с маминой мобилы? Как перепутала? Ты у нее в больнице сейчас? В смысле — куда она ушла? Ты в смысле… ушла?.. — Атапин враз потемнел; помолчав, он продолжил: — А когда это… случилось?.. Подожди, она же мне перед этим звонила. И тебе тоже? И я не мог к ней приехать… И с утра она мне звонила… Значит, никто к ней не приехал — ни я, ни ты… А вчера ты у нее была?.. И я вчера думал, что завтра… Ладно. Понятно. Ты сейчас куда, домой? Я к тебе подъеду. Ты давай там, держись.

Николай Алексеевич залпом выпил кружку кваса, которую к этому моменту успел принести Андрей. Затем уставился на экран ноутбука с подводной лодкой и бессмысленным взглядом смотрел на нее, пока монитор не перешел в режим сохранения энергии и не погас.

Ночью Николаю Алексеевичу снился сон. Было так. Он лежит на спине и смотрит в синее небо, руки полусогнуты вдоль тела, прямые ноги вместе. Он лежит, словно на ките, на атомной подводной лодке между громадными задраенными люками ракетных шахт. Лежит в одних черных плавках, и, хотя солнце яростно печет, Атапин не расслаблен, он не растекается от зноя по черной поверхности лодки, он одеревенел. Или лучше — ометаллел. Головой к носу атомохода он лежит тяжелым железным якорем — ни самому не сдвинуться, ни другим не поднять.

Океан спокоен, в покатые бока субмарины время от времени тихо поплескивают мелкие волны.

— Атапин, ты что, не слышал?! — доносится чей-то крик со стороны рубки. — Кончился праздник экватора — тревога! Срочное погружение!

Николай Алексеевич не откликается.

Изредка шлепаются о лодку волны.

Океан вокруг такой же неохватный и до самого горизонта такой же головокружительно пустой, как небо над ним.

— Николай, мы все уже в лодке! Николай! Под воду уходим!

Подлодка начинает двигаться вперед, разгоняясь и одновременно погружаясь.

С рубки слышится отборная матерщина, затем что-то лязгает — видимо, люк.

Лодка набирает ход и быстро погружается, вот уже вода почти добралась и до Николая Алексеевича, бурлит и пенится совсем близко. Но он не двигается. Так и лежит. И очень скоро Атапин, как будто магнит, прилепившийся к корпусу субмарины, пропадает вместе с ней, и только шлейф вспененной воды остается на поверхности океана.