— Господин следователь, вы не психолог.

— Где уж мне, — согласился Рябинин, поняв, что она смеялась над ним, но все-таки спросил: — Это почему же?

— Вы до сих пор не догадались, что старик — отец не Генриха, а мой отец.

Рябинин тряхнул головой, будто захотел освободиться от очков. При чем тут «догадался», если Коловратский признал старика отцом? Рассказывал о нем, жили в одном частном доме… Похоронили на кладбище… И вдруг Изольда — дочка.

Рябинин молчал, потому что прислушивался. К чему? Верно говорят писатели — мысль шевельнулась. И теперь следователь прислушивался к ней.

— Изольда Михайловна, но владельцем дома был ваш отец?

— Нет, я собственница, но переписала дом на Генриха.

— Вы сказали, что со стариком не ладили… То есть не ладили с собственным отцом?

— Из-за Генриха, которого родитель терпеть не мог.

— Как же вместе жили в одном доме?

— Повторяю, я переехала к Генриху и с родителем дел не имела.

— А как Генрих относился к вашему отцу?

— Адекватно. Отец переселился на чердак, где и помер.

— Что вы скажете о мистических способностях отца?

— Повторяю, я два года с ним не встречалась.

Рябинин знал, почему не догадался об ее отце. Не было ни кровавого трупа, ни материального ущерба. Оригинальное, но пустяковое мошенничество. Поэтому он не расследовал, а составлял протоколы.

— Изольда, не встречалась, но хоронила его?

— Нет.

— Почему же?

— Генрих сказал, что тело отца лучше не видеть. Оно слишком долго пролежало на чердаке.

Если не хоронила, то вряд ли знала, в чем он был одет. Мысль, которая шевелилась у следователя где-то сбоку сознания — то ли под ним, то ли вообще не в голове, — наконец обернулась прозрачной догадкой.

Палладьеву нравился уголовный кодекс своей четкостью и ясностью. Что нельзя делать, какое последует наказание… Работа же оперативника не нормирована, не обозначена и непредсказуема. Майор лишь сказал, что Рябинин опять заинтересовался мумией и просит оперативную работу возобновить. Только не сказал, что ему нужно. Значит, проявить оперативную смекалку.

На нее, эту оперативную смекалку, не было времени, потому что криминальные ситуации возникали с частотой ДТП. Половину прошедшей ночи капитан ловил преступника. Крупного бандита, главаря мафии, банковского медвежатника, киллера, маньяка?.. Нет. Ловил пьяного идиота, который угнал иномарку, на ней задавил женщину, рассадил магазинную витрину, захватил такси и на скорости сшиб ларек «Пышки». Невредимый, побежал дворами, где капитану пришлось стрелять по ногам, потому что идиот бежал к третьей облюбованной машине…

Вместо положенного дневного сна капитан покатил в кафе «Грезы», которое, похоже, функционировало круглосуточно. Требовалось подсобрать информации. Капитан исходил из того, что Коловратский там появится лишь вечером. И удивился, обнаружив у входа в кафе «Лексус» Генриха. Неужели Коловратскому делать нечего? Или у него теперь работа со свободным расписанием?

Палладьев приткнул своего «жигуленка» подальше и приготовился ждать. Не мог же деловой Коловратский днями рассиживать в кафе? Насколько капитан понимал вип-персон, для них прибыль дороже секса.

Палладьев уселся поудобнее, но тут же переуселся в позицию колченогую — чтобы не задремать. Этим «Грезам» не помешал бы ночной шмон, который наверняка бы изловил наркоту…

Коловратский вышел из кафе и вальяжно направился к своему «Лексусу». Капитан не имел четкого плана, но даже тот, который имел, требовалось как-то уточнить…

Генрих был не один. Обняв за плечи, он вел франтоватого паренька, одежда которого здравому описанию не поддавалась. То ли шорты, то ли детские трусики в розочках; а на месте гульфика — то ли капитану показалось, то ли на самом деле — висел хоботок.

Они сели в машину и поехали. Ругнув задумчиво-неторопливого «жигуленка», капитан ринулся за ними. Если Коловратский газанет на всю мощность «Лексуса», то вся надежда на пробки, которые ему ходу не дадут. Капитан не сомневался, что Генрих везет педика к себе домой. Не в гостиницу же?

Но «Лексус» миновал улицы и микрорайоны. Уже пошли окраинные кварталы. Опер догадался, что Генрих едет в какой-нибудь загородный особняк типа ночного борделя. «Лексус» уперся в металлическую ограду кладбища и поехал по дороге вдоль нее.

Кладбище было огромно и звалось похоронным комплексом. Оно состояло из двух почти самостоятельных частей: кладбища действующего, где хоронили, и кладбища старого, где лишь подхоранивали. Возле него «Лексус» и встал.

Генрих с парнем-подружкой вышли из машины и двинулись меж могил. Вместо гостиницы?

Капитан загнал «жигуленка» в какую-то обочинную выемку и не то пополз, не то поскакал вслед за парочкой.

Если действующее кладбище проросло обильной зеленью, то на старом торчали лишь кусты, похожие на веники-голяки. Капитану пришлось использовать любой бугорок. Их было много — это все, что осталось от могил. Некоторые бугры вздыбились плитами, слова на которых уже не читались. Иногда темнели провальные ямы, заросшие и замусоренные, куда прятаться опер брезговал. Он присел за лохматый крест, от мха походивший на чудище. И подумал, что зря он так осторожничает: увлеченные друг другом, гомики ничего не замечали.

Посидев минуты три, капитан выглянул: их не было. По такой неровной земле далеко уйти не могли. Палладьев вскочил и запрыгал меж препятствий, как хороший кенгуру… Где они? Спрятались за могилой, сели в яму, легли в жидкую травку?..

Полчаса капитан прочесывал этот кусок земли по разным направлениям. Генрих с приятелем сгинули. Ждать без действий опер счел непродуктивным.

Надо к Попугалову, на тот конец похоронного комплекса. Но на тот конец пешком скоро не доберешься, капитан добежал до своего «жигуленка»…

Попугалов сидел на ящике в стороне от административного здания, под тополями. Его глаза были затянуты серой дымкой больше обычного.

— Все пьешь? — спросил капитан.

— Начальник, я человек независимый.

— Миша, ты очень зависим.

— От кого же?

— От пива.

Его задубелое лицо заметно повлажнело, словно упомянутое пиво выступило на коже.

— Капитан, меня оскорбил директор кладбища. Обозвал неприлично.

— Как?

— А как обзывают богатеев?

— Назвал олигархом?

— Хуже, назвал гегемоном.

У капитана не было времени на философские вникания. Ему требовалось помощь землекопа. Он Попугалова успокоил:

— Миша, я тоже гегемон.

— Ты. разве поддавала?

— Гегемон — это человек, который командует, а сам ничего не имеет.

Могильщик заметно успокоился. И Палладьев рассказал, как пара гомосеков на старинном кладбище исчезла бесследно.

— Капитан, ты на этот древний погост лучше не ходи.

— Почему?

— Там всякое происходит. Могилы вздымаются, кресты шатаются… Бомж по имени Арахис видел, как трахаются под землей.

— В каком смысле «под землей»?

— В натуре, крест шатался, как сильно поддатый.

— Туфту гонишь, Миша?

— Какая туфта, если Арахиса затрахали до смерти.

— В каком смысле?

— Его тем крестом и придавило.

Опер усмехнулся: слушает пьяный бред. Недоверие Попугалов заметил, поэтому добавил с веской тягучестью:

— Капитан, на том кладбище орудуют тайные силы.

— Какие силы?

— Их контора недалеко, зовется не то кис-кис, не то кускус.

Эти кошачьи звуки мгновенно высекли в сознании пресловутое «КСИС». И вслед скользнула мысль уже деловитая. Исчезли гомики, но машина-то их на месте.

Капитан ринулся к своему «жигуленку». И, пока ехал, креп в мысли, что парочка милуется в «Лексусе»…

Но «Лексуса» на месте не было. Укатили либо провалились вместе с машиной?

Недостаток информации… А избыток информации? Она может человека распирать. Бывало, после тяжелого многочасового допроса, заставив преступника сознаться и убедив раскаяться, Рябинин не знал, как одолеть в себе нервную радостную энергию, которая буквально срывала со стула. Но в кабинете места не было. И Рябинин покидал его и ходил по соседним кабинетам следователей в надежде поделиться своим состоянием. Но коллеги были заняты допросами и очными ставками. Тогда Рябинин чуть ли не бегал по коридору, выходил на улицу, заскакивал в буфет на чашку кофе и возвращался к себе в кабинет.