Допрос Изольды и, главное, его догадка, требовали выхода. Забежавшая секретарша сообщила, что прокурор района просит следователя зайти. Казалось бы, вот куда надо выплескивать радостное настроение… Но оно там бы не задержалось, как вода в дуршлаге. И Рябинин упрекнул себя за тупость — эмоциональную, конечно. Ведь в милиции сидят ребята, которые работали по этому делу, и мгновенно поймут то, что его кипятит.

Рябинин позвонил Леденцову и предложил встретиться. Майор согласился, готовый мгновенно вскочить в машину. Но Рябинину еще нужно зайти к прокурору…

Юрий Александрович встретил следователя неопределенной улыбкой. Рябинин на всякий случай тоже улыбнулся, разумеется, улыбкой определенной.

— Сергей Георгиевич, два вопроса… Хочу просить вас, как самого опытного работника, написать статью для религиозного журнала.

— О божьей каре?

— О Комиссии по правам заключенных.

— Не возьмусь, Юрий Александрович.

— Почему? — удивился прокурор мгновенности ответа.

— Потому что суд лишил их самых главных прав.

— Нет, Сергей Георгиевич, суд лишил их только свободы.

— А что такое «лишить свободы»? Нельзя ни передвигаться по стране, ни жить с семьей, ни иметь своего дома, ни иметь работы…

— А условия содержания в заключении разве не относятся к правам человека?

— Это правила содержания, соблюдать которые надо заставить администрацию.

Рябинин все это произнес так скоро, что казалось, не сказал, а выдохнул. Прокурор ответно вздохнул. Но следователь добавил, словно забыл поставить точку:

— Комиссия по правам заключенных… Юрий Александрович, а где Комиссия по правам потерпевших?

— Потерпевших опекают иные государственные структуры.

— Ага, опекают. В соседнем РУВД капитан заикается — попал под взрыв брошенной гранаты…

— Его пожалели и не уволили, хотя он и заикается.

— Потерпевшая Смолина, которую изнасиловали, теперь страдает психическим заболеванием…

— Да, бывает…

— А директор мебельной фабрики, которого завезли в лес, привязали к дереву и пытали? Он до сих пор в коме…

За двадцать лет работы следователем Рябинин научился различать оттенки лиц. Не выражения, что нетрудно: злость, обида, радость… А именно оттенки, почти невидимые глазу, как цветочная пыльца. На лицо прокурора легло что-то похожее на недоумение, с которым он не знал, что делать. Как и с цветочной пыльцой — не тряпкой же стирать?

— Сергей Георгиевич, неужели вы не знаете, что наказание гуманизируется? Преступники будут отбывать срок не в камерах, а на своей квартире.

— И не сбегут?

— У каждого на руке или ноге браслет, который через спутник передает местонахождение преступника. Не сбежать. Россия тоже закупила партию этих браслетов.

— Пропьют.

— Что пропьют?

— Эти браслеты.

— Сергей Георгиевич, плохого вы мнения о людях.

— О народе нужно знать правду.

Юрий Александрович догадался: Рябинин намекал не столько на молодость прокурора, сколько на отсутствие следственного опыта. Но намеком не обошлось:

— Юрий Александрович, а не стыдно?

— Что стыдно?

— Закупать браслеты д ля заключенных.

— Деньги дает Евросоюз.

— Юрий Александрович, а не прикупить ли в США гарнитур электрических стульев?

— Смертной казни у нас нет, — ответил прокурор с неожиданной суровостью.

В начале разговора он сказал, что у него к следователю два вопроса. Рябинину показалось, что после обсуждения первого вопроса нужда во втором отпала. Нет, не отпала.

— Сергей Георгиевич, поступила жалоба от гражданина Коловратского Генриха Яковлевича. Жалуется как раз на то, что вы нарушаете права человека.

— Каким же образом?

— Вы заявили, что дело о мумии прекращено. Но допросили его гражданскую жену, за ним установлена слежка, ходят опера…

— Хотел прекратить, но позже; открываются новые обстоятельства.

— Сергей Георгиевич, все у вас поперек, как в частной лавке. Хотел, похоже…

— Зато у вас все вдоль.

— Дело гражданина Коловратского положить мне на стол.

Рябинин злости воли не давал: если на следственной работе

давать ей волю, то она задушит. Но тут злоба одолела его волю:

— Да этот гражданин Коловратский из отца своей гражданской жены сделал мумию!

У оперов бывало всякое, но иногда случались прямо-таки артефакты. Коловратский сделал из высохшего старика мумию. Но кого же он похоронил вместо?

Надо туда, в землю, под землю…

Рассказ землекопа Попугалова и новая информация подстегнули уголовный розыск. На второй день Палладьев был уже в фирме «КСИС». В приемной сидел лишь один сотрудник в зеленом халате и шапочке такого же цвета — тот, который вел запись пациентов. Он капитана удивил:

— Узников Петр Фатьянович?

Запомнил. Впрочем, был журнал с записью. Лишь бы не спросил паспорта, но он спросил другое:

— Почему ушли?

— Живот свело. Наверное, испугался встречи с Иваном Архиповичем.

— А теперь чего хотите?

— Жить, чтобы живот от страха не сводило.

И без того цепкий взгляд парня стал каким-то узким, будто захотел взрезать пациента и проникнуть глубже. Капитан улыбнулся растяписто:

— Хочу получить этого… витамина.

— Купите яблок.

— Не так я сказал. Вещество, от которого человек крутится волчком на работе и вообще в жизни.

— Адреналин, что ли?

— Вот! Мне сказали, что надо заняться этим… интимом.

— В нашей фирме?

— Нет, не интимом, а как-то похоже. Когда для смелости делаешь то, от чего колбасит.

— Экстрим?

— Ага, он. Якобы есть в вашей фирме.

— А кто сказал?

— Один кореш, да неважно. Я готов платить.

Парень улыбнулся. Наверно, экстремально, потому что его губы сложились, как пара непропеченных оладушек. Больше взгляду зацепиться было не за что. Впрочем, уши. Они были крупны и оттопырены настолько, что при желании он мог бы ими похлопать. Не похлопав, он сказал:

— Наш экстрим в английском стиле.

— А мне хоть в африканском.

— Покойников не боишься?

— Я владею рукопашкой.

— Да они гнилые, — усмехнулся парень беззвучно.

— А я крещеный.

Капитан мог бы порассказать, сколько разложившихся тел ему пришлось вытаскивать из квартир, петель, подвалов… Но он молча уставился на тот постер, где изображалась вскрытая черепная коробка с мозгами.

— Две тысячи рублей, — уведомил фирмач.

Капитан вынул из кармана две предусмотрительно отложенные купюры и протянул, но ушастый не брал:

— Надо четыре тысячи.

— Ты же сказал две…

— На одного, а за двоих четыре.

— Кто второй?

— Ты же будешь с бабой?

— Нуда, с ней, — догадался капитан, что это необходимое условие, скорее всего, чисто коммерческое.

— Приходи сюда ровно в полночь…

И у Палладьева возникло неотложное дело — до полуночи найти покладистую бабу. Он дружил с девушкой, которая наизусть читала поэтов серебряного века и носила редкое имя Виталина. Можно ли женщину с таким именем вести к мертвецам? По дороге в РУВД капитана осенило — Антонина. Секретарша, заочно учится на юридическом, намеревается быть следователем и заходит в кабинет оперов выкурить сигаретку. Капитан подозревал, что она положила на него свой карий глаз. И капитан заскочил в магазин за конфетами…

Оперов в кабинете не было. Палладьев звякнул в канцелярию и попросил Антонину зайти. Она прибежала мгновенно.

— Тоня, покурим?

Секретарша расцвела, но все-таки удивилась: не за этим же вызвал. Капитан размышлял: с чего бы начать?

— Антонина, как ты проводишь время?

— Лекции, хожу в кино, записалась в секцию художественной гимнастики…

— Старуха, ты отстала. Сейчас в моде аква-аэробика, стэп-аэробика плюс релаксация уже без аэробики.

— Много времени уходит на прическу и макияж.

Капитан не понимал, на что уходит это время, если теперь волосы у девиц тяжела висят вдоль ушей.'Ему казалось, что эти свободные волосы у всех немыты. Лицо Антонины было вообще-то весьма живенькое за счет юрких глаз, бегающих любознательно.