— А может, он таким образом хочет вас о чем-то предупредить?
Словно не услышав его вопроса, Баранчеева добавила:
— И еще одно. Он никогда не говорил и не писал про свою любовь ко мне…
Людмила Станиславовна закрыла ладонями лицо и заплакала.
Глава восьмая
Формально проверить, могли ли Сизов и Баранчеев уйти в самоволку, Мишину было достаточно просто. Он пригласил в курсовую канцелярию заместителя командира взвода младшего сержанта Курлянского и попросил достать рабочую тетрадь, в которой тот, согласно распоряжению начальника училища, отмечал всех отлучающихся в любое время, кроме свободного. Такая практика возникла не так давно и называлась ужесточением контроля за перемещениями подчиненных.
Курлянский вытащил из полевой сумки толстую тетрадь.
— Какое число вас интересует?
— Двадцать первое.
— А время?
— Самоподготовка. — И уточнил: — С семнадцати до двадцати часов двадцати минут.
— Так, смотрим… Баранчеев. Был отпущен мною в санчасть. К зубному врачу. Сизов… Так, Сизов во время самоподготовки занимался в пятом корпусе в читальном зале. С моего разрешения.
— А они точно были в тех местах, куда отпрашивались? Ты не проверял? — на всякий случай спросил Мишин, хотя заранее был уверен в ответе.
— Товарищ старший лейтенант, — протянул Курлянский, — да если я всех буду проверять, то у меня времени на учебу совсем не останется.
Все становится на свои места, размышлял Максим, отпустив замкомвзвода, главное — официально отпроситься. А там уж шуруй куда хочешь!
Я накинул куртку, выключил свет и собирался уходить, но зазвонил телефон.
— Редакция, слушаю вас!
В трубке послышался испуганный девичий голос:
— Ой! Здрасьте… А тут ваш телефон написан…
— Здрасьте, здрасьте. А тут — это где?
— В газете.
— И в этом есть что-то странное?
— А я думала, что это телефон военного училища.
— Училища? — Я сел в кресло и включил настольную лампу. — А при чем здесь училище?
— Нет, правда как-то странно… — вместо ответа задумчиво произнесла девушка. — Сообщают о розыске курсантов, а отвечает телефон редакции.
— Так вы по поводу Баранчеева и Сизова?
— Да. — И сразу себя поправила: — То есть я по поводу только Сизова. Баранчеева я не знаю…
— У вас есть информация, где он находится?
— Откуда ж я это могу знать-то? — искренне удивилась девушка.
— Подождите, а что вы тогда хотите сообщить?
— Да я вообще-то ничего не хотела сообщать. Я у вас хотела спросить — он не отыскался? Я так волнуюсь… — Мне показалось, что она всхлипнула.
— А вы ему кем приходитесь?
— Я… Мы жениться собирались… В августе… А тут такое… — Она снова всхлипнула. — Так он еще не появился?
— А вы когда его последний раз видели?
— На позапрошлой неделе. Я лежала в больнице, и он приходил навещать. Потом я получила направление на обследование в Москву. Десять дней меня в городе не было. Сегодня вернулась, и мне на глаза попалась ваша газета с сообщением, что они пропали… — Девушка надолго замолчала, а потом неожиданно выдала: — Это я во всем виновата!…
Она расплакалась. Я еще раз убедился, что нет глупее и неблагодарнее занятия, чем успокаивать девушек по телефону. Но я своего добился, она перестала реветь и, только продолжая шмыгать носом, рассказала свою историю.
Так же, как и Сизов, она воспитывалась в детском доме. В больницу попала полтора месяца назад. Сделали операцию. Врачи обещали скорое выздоровление, но потом заявили, что требуется повторная, гораздо более серьезная. И стоит она громадных денег — около тысячи долларов. Но для начала нужно обследоваться в Москве.
— Я решила от операции отказаться. Ведь денег-то нет! Думала: съезжу, обследуюсь, вернусь и скажу Володе, что все нормально. А там будь что будет! Но перед самым отъездом нервы не выдержали. И я все рассказала. Он меня отругал и заявил, что деньги найдет… Я его пыталась отговорить — деньги-то, может, и можно занять, но вот отдавать-то как?! Тогда он мне сказал, что у них во взводе есть курсант, у которого богатая мамаша, и у самого денег немерено. Что с ним можно договориться. И, пусть даже под проценты, занять нужную сумму. А отдавать… А отдавать, говорит, это не твое дело! Сказал, я мужик, я придумаю, как выкрутиться из этой ситуации…
Под конец разговора, когда девушка совсем успокоилась, я выяснил ее фамилию, адрес и на всякий случай попросил, если Володя объявится, обязательно об этом сообщить или мне, или в училище. Но лучше мне. Проще будет объяснять. Ведь мы уже знакомы.
Я повесил трубку и подумал, что шансов получить от нее информацию практически нет никаких…
Глава девятая
Свой доклад на утреннем совещании о происшествиях и преступлениях за ночь дежуривший по отделу Дворецкий начал с убийства в наркологическом стационаре. Жертвой стала молодая пациентка, накануне поступившая на лечение.
— Дожили! В больницах стали убивать! — Начальник отдела нервно прохаживался по узкому проходу между столами сотрудников. — И как это произошло?
— Никто ничего не видел и не слышал. Шум подняла ее соседка, когда палата была уже полна дыма.
— Дыма? — Лицо полковника Завьялова вытянулось.
— Да. Все из палаты выскочили в коридор, началась паника — Пожар! Пожар! А когда стали тушить, то выяснилось, что горит, точнее тлеет, постель этой девушки. — Дворецкий заглянул в блокнот. — Сидоровой Марины. Медсестра скинула с нее одеяло, а там два пулевых ранения в области сердца.
— Знакомое сочетание — выстрелы и поджог…
— Предвечный уже изучает пули, но, думаю, и так все понятно.
— Да-а, — протянул Завьялов. — Это у нас уже четвертая жертва одного и того же пистолета?
— Четвертая, Степан Петрович, четвертая…
Григория Ивановича Кравцова, главного врача наркологического стационара, Дворецкий застал в его кабинете. Он сидел за столом и что-то быстро записывал. Увидев Дворецкого, с которым они были знакомы, Кравцов встал и протянул руку.
— У нас все в шоке. — И неожиданно спросил: — Убийца — кто-то из своих?
— То есть? — не понял Дворецкий.
— Я имею в виду, из пациентов? Из тех, кто сейчас лежит в стационаре?
— А вы думаете, к вам сложно попасть постороннему?
— Через приемное отделение никто не проходил. Это совершенно точно. Там всегда находятся и врач, и медсестра.
— А окна, другие входы?
— На окнах первого этажа везде решетки. А вот входы… — Кравцов покачал головой. — В общем-то, да. Есть двери, которые легко открыть снаружи… Значит, чужак?
— Григорий Иванович, следствие только началось…
— Понимаю, понимаю… Готов ответить на любые вопросы!
— Сидорова поступила к вам вчера. Так? — (Главврач кивнул.) — Она сама пришла?
— Да что вы! Ее доставила «скорая». Такие сами не приходят. Тем более в таком состоянии. Передозировка. Еще бы чуть-чуть — и все. Еле откачали.
— А вы не знаете, когда Сидорова пришла в себя, она ничего не говорила?
— Об этом лучше спросить у врача реанимации. Или у медсестер.
— Она как чувствовала, что ее должны убить. — Медсестра, с которой разговаривал Дворецкий, курила и длинным холеным пальцем нервно стряхивала пепел в жестянку, стоящую на подоконнике. У нее были длинные стройные ноги, смазливая мордашка, и Дворецкого отвлекал глубокий вырез на ее халате. — Нам долго с ней пришлось возиться. И только она пришла в себя, сразу начала просить, чтобы ее куда-нибудь спрятали. Представляете? Она так и сказала: «Спрячьте меня! Они и здесь меня найдут! И убьют!»