— А я сначала думала, что это платье для выходных дней.

— Нет, Эллис, не совсем для... выходных.

— Потому что я бы не возражала, если бы и для выходных, — неожиданно затараторила девочка. — Я имею в виду... вы даже в этих своих нелепых рабочих костюмах все равно выглядите нарядно. Совсем не так, как, например, выглядела девушка, которую папа недавно приводил в дом, чтобы представить мне. Она была просто ужасная.

— Ты хочешь сказать, некрасивая? — Одри сосредоточилась, взяла себя в руки: ей ни в коем случае не следовало даже пытаться выуживать из ребенка информацию, которая ее никак не касалась. — Может, у нее на лице была сыпь?

— Нет, нет, Клара — красивая девушка, но... вы знаете...

— Занудная?

— Слишком заумная и самоуверенная.

Красивая, умная и уверенная в себе, мысленно подправила Одри слова девочки, которыми та описала незнакомую женщину. Очевидно, эта Клара была одной из последних в нескончаемой веренице любовниц или просто залетных подружек Джона. Что ж, у каждого человека своя река жизни, и ее течение никому не дано повернуть вспять.

И все-таки она невыносимо ревновала. Ей вдруг захотелось разорвать эту вереницу любовниц. И повернуть его реку вспять. А точнее — к себе.

На следующий день в половине восьмого вечера, когда до приезда Джона оставалось пятнадцать минут, Одри совсем не ощущала себя красивой, умной и самоуверенной. Но она прилагала максимум стараний, чтобы настроить себя в этот вечер на спокойный, доброжелательный лад и не говорить при нем никаких лишних, а тем более глупых слов. Девушка сидела перед зеркалом как на иголках. То и дело поглядывая на часы, она наносила на лицо последние штрихи грима и нервно ожидала звонка домофона.

Платье, в котором она, по уверениям продавщицы, выглядела очень сексуальной, облегало ее тело так плотно, что ей стало казаться, будто она обернула себя в самоклеящуюся пленку. И как только ее угораздило купить эту тряпку? Какой-то авантюрной торговке понадобилось всего десять минут, чтобы убедить ее сделать эту глупость. И вот результат: сосиска по имени Одри Эрроусмит, затянутая в черную пленку, которой к тому же не хватило, чтобы в достаточной степени прикрыть ее голые нога выше колен. Хорошо хоть была надежно прикрыта грудь. Зато на спине вырез у платья был настолько глубокий, что виднелось даже начало талии, и, конечно, при таком вырезе не могло быть и речи о том, чтобы надеть бюстгальтер.

Слава Богу, уже, по сути дела, наступила зима, и, пока они с Джоном будут добираться до джаз-клуба, она сможет прятать свое полуобнаженное тело под толстым пальто. Но как скрыть полуголую спину, когда они сядут за столик в клубе?

Девушка опять внимательно посмотрела на себя в маленьком зеркале и облегченно вздохнула, когда взгляд остановился на ярко-рыжих волосах. Несколько дней назад она их укоротила, и теперь они красиво обрамляли ее лицо в виде каре. Ей показалось, что эта прическа шла ей гораздо больше, чем обыкновенный пучок, в который она завязывала волосы раньше.

Это будет вечер в приглушенных тонах, — решила Одри, — и на всем его протяжении я буду прилагать максимум усилий, чтобы не молоть всякую чушь, как тогда, в китайском ресторанчике насчет своего «шикарного гардероба». Под тем или иным предлогом я буду отказываться от всех алкогольных напитков и вести себя как зрелая, рассудительная девушка, а не как непредсказуемая, эксцентричная пустышка.

К моменту, когда раздался сигнал домофона, Одри уже была готова к встрече. Быстро накинув на себя пальто и натянув тонкие перчатки, она спустилась в фойе и приветливо улыбнулась элегантно одетому мужчине. На нем был знакомый черный тренч, а шею закрывал кремовый шелковый шарф, небрежно заброшенный одним концом на спину. Джон тоже улыбнулся и сказал:

— О, я вижу, у тебя новая прическа!

По его тону Одри поняла, что он одобряет ее каре. Тряхнув волосами и проведя по ним рукой, будто ее собрались снимать на рекламный ролик, она произнесла:

— Просто я решила на днях укоротить свои рыжие пряди... Тебе так нравится?

— Очень красиво. В этой прическе есть какой-то шик.

Они вышли на улицу, сели в машину, и он стал плавно петлять в ее квартале по каким-то узеньким, тихим переулкам, о существовании которых она даже не подозревала. Когда спустя несколько минут перед ними появилась знакомая широкая автострада, Джон спросил свою спутницу:

— Ты была когда-нибудь в Лондоне?

— Кроме Нью-Йорка, Торонто и своего родного Оуэн-Саунда, я больше нигде в мире не была.

— Нигде?

— Именно. Ты в шоке? Я ни разу не была даже внутри самолета. Ни разу никуда не летала, — с детской простотой признавалась Одри. — И это лишь толика из многого того, что прошло или проходит мимо меня в этой быстротекущей жизни.

— И тебя такая судьба, кажется, раздражает, хотя по натуре ты не раздражительная девушка. — Он помолчал, улыбнулся и, искоса взглянув на нее, спросил: — Как же тебе удалось за всю жизнь ни разу не воспользоваться воздушным транспортом, когда он уже давно стал таким дешевым? Разумеется, относительно дешевым.

— Когда мы росли, в семье у нас никогда не водилось лишних денег, чтобы совершать полеты даже в ближайшие крупные города или страны, не говоря уже о воздушных кругосветках. — Она говорила задумчивым, чуточку грустным голосом. — Не забывай, сколько было нас у матери. И она никогда не проводила между нами разграничительной черты — ко всем детям всегда относилась одинаково. Не бывало так, что на какой-нибудь праздник или просто на выходные мама брала кого-то из нас с собой, а кого-то оставляла дома. В лесу, на пляже, в детском летнем лагере — всюду мы были все вместе. Даже когда я начала работать, у меня все равно не оставалось лишних денег, которые я могла бы в свое удовольствие пустить по ветру.

— И все-таки тебе, должно быть, удалось кое-что отложить на черный день, если ты, работая, жила и питалась дома и не платила астрономических сумм за аренду жилья. — Джон говорил спокойным, рассудительным тоном, не поворачивая головы, внимательно следя за дорогой. — Или ты все свои сбережения тратила на одежду? Посвяти меня в эти женские тайны сейчас, чтобы я имел представление о том, чего можно будет ожидать от Эллис, когда она повзрослеет и вздумает копить деньги на карманные расходы, работая по выходным в конце недели. Только не пытайся убедить меня, что не бывает женщин, равнодушных к тряпкам, и что моя дочь, став взрослой, не будет в этом смысле исключением.

Он весело посмотрел на нее, ухмыльнулся и вновь перевел немигающий взгляд на автостраду.

Глаза Одри тоже скользили по асфальту шоссе, обгоняли идущий впереди транспорт, в то время как ее мысли никуда не спешили; они как бы топтались на месте и таким образом давали ей время и пищу для размышлений. Интересно, думала она, почему он вдруг решил провести какую-то параллель между нею и своей дочерью? Просто смешно. А в следующее мгновенье, когда девушка неожиданно вспомнила о миниатюрном черном платье, плотно облегающем ее тело, она ощутила необъяснимый бурный восторг оттого, что все-таки надела его и не побоялась поехать в нем в любимый джаз-клуб своего босса.

Но тут ее заставил задуматься вопрос Джона о том, тратила ли она свои сбережения на одежду. Конечно, ей приходилось покупать для себя какие-то тряпки. Время от времени деньги шли на всякие тусовки и встречи с друзьями. Но, с другой стороны, она довольно ощутимо помогала матери с оплатой жилья и никогда не скупилась на подарки для самых маленьких членов семьи. Делиться всем со всеми — это был неписаный закон в доме Эрроусмитов.

— По существу, я не столько тратила на себя, сколько на младших братьев и сестренок, — честно призналась Одри.

— Но это же здорово... В тебе столько доброты! — сказал Джон.

— Полагаю, Эллис и во взрослой жизни не столкнется с проблемами расходов, — равнодушным тоном заметила девушка. — Она будет заказывать себе самые модные платья и туфли, посещать самые модные места отдыха и развлечений, а платить за все будет ее старый бедняга-отец.