— Может быть. — Джон сбавил скорость и стал заворачивать на стоянку для автомобилей. — Но опять-таки, может быть, до того, как моя дочь станет взрослой, у нее появится братишка или сестренка, а может, как у тебя, братишки и сестренки, и она, как ты, будет больше тратиться на них, а не на себя. Кто знает?

— Ты хочешь сказать, что подумываешь о втором браке? — спросила она и тут же поспешно добавила: — Впрочем, это меня совсем не касается. Извини.

Мысль о возможной женитьбе Джона пришла к ней неожиданно и едва не шокировала ее. Вместе с этой мыслью возник вопрос: а все-таки нет ли у него постоянной женщины? Может быть, он встречается с ней втайне, и никто из его знакомых и близких, даже дочь, не знает об этом. Возможно, он пока присматривается к ней как к своей будущей жене и ведет себя крайне осторожно. Очевидно, такую же осторожность проявляет, скорее всего по его настоянию, и сама таинственная незнакомка.

— Ты спросила меня, не собираюсь ли я жениться во второй раз. Причем спросила таким тоном, будто это тебя сильно удивило, — сказал он и взял ее под руку, когда они направились от машины к клубу. — Но разве желание всякого нормального человека производить потомство не является таким же естественным, каким является для него необходимость дышать воздухом?

При этих словах, показавшихся ей слишком откровенно-натуралистическими, Одри покраснела, и как раз в этот момент ее спутник остановился и открыл перед ней дверь джаз-клуба. Девушка быстро юркнула внутрь помещения, которое оказалось небольшим, уютным, а главное, достаточно темным, чтобы Джон не заметил ее смущения.

Отведя ее на несколько ярдов в сторону от выхода, он помог ей снять пальто, потом разделся сам, сдал вещи в гардероб и, получив номерок на одежду, сунул его в карман пиджака. Одри, оставшуюся в коротеньком, тесном платье с неимоверно глубоким вырезом на спине, сразу охватил легкий озноб.

— Я могу тут замерзнуть, — поежившись, сказала Одри и потерла ладонями локти.

— Сомневаюсь. Здесь всегда тепло, а когда ты пару раз станцуешь, тебе станет даже жарко.

— Пару раз станцую?

— Ну, конечно. Надеюсь, ты сможешь подстроиться под медленный темп старика, который сопровождает тебя?

— Перестань корчить из себя развалину, — проворчала она. — Если бы ты действительно был стар, у тебя не хватило бы... не хватило бы сил...

— Донести тебя на руках с улицы до твоей дыры? Ну спасибо. Оказывается, среди прочих достоинств ты обладаешь еще и способностью говорить комплименты мужчинам?

Джон тихо рассмеялся и заглянул ей в глаза. Потом его изучающий взгляд пополз по ее лицу, спустился к полуобнаженным плечам и рукам, скользнул по животу и бедрам, туго затянутым в черную ткань, и наконец остановился на подоле (если только это можно было назвать подолом) платья, который, казалось, был просто срезан довольно высоко над коленями.

— Это то самое маленькое черное платье, о котором ты говорила? — пробормотал он и покачал головой. — Да, оно действительно миниатюрное и даже очень. Но будем надеяться, что мужчины справятся со своим давлением, когда оно у них подпрыгнет при виде такой сексуально-экстравагантной посетительницы нашего джаз-клуба.

Одри не было никакого дела до мужчин с повышенным давлением, потому что от слов Джона у нее самой начала бурлить кровь в венах, и ей стало казаться, будто какая-то таинственная сила толкала, уносила ее вверх, как на крыльях, хотя на самом деле она готова была от стыда провалиться сквозь землю.

— Знаешь, — он опять тихо засмеялся, — если говорить честно, в том китайском ресторанчике я не поверил тебе до конца, когда ты сказала, что располагаешь шикарным гардеробом, в котором среди прочих платьев висит и эта маленькая черная вещица.

— Но у меня действительно есть целый гардероб платьев. Только он там, в Оуэн-Саунде. Не могла же я тащить его весь в Нью-Йорк. В моей комнате или, как ты ее называешь, дыре не разместилась бы и треть всех моих тряпок.

— Какое ты сложное создание природы, рыжик! — сказал Джон, когда их наконец провели к уютному столику, прильнувшему к самой дальней стене зала. — В моей голове с трудом совмещаются два твоих образа, так не похожих друг на друга. С одной стороны, ты нелегким трудом зарабатывала деньги, чтобы потратить их на оплату жилья и на подарки для маленьких сестер и братьев, а с другой, ты получаешь удовольствие, посещая сомнительные ночные клубы, и располагаешь шикарным гардеробом самой модной одежды. Эти два образа просто не укладываются в моем мозгу. — Когда они поудобнее уселись за стол, он подозвал официантку, заказал бутылку шампанского и вернулся к своим размышлениям вслух. — Обычно мужчины подразделяют женщин на несколько категорий, то есть делают между ними, так сказать, естественный отбор. Я не составляю исключение из числа таких мужчин. Но чтобы одна и та же девушка подпадала одновременно под две разные категории — это просто непостижимо. Я опять-таки, разумеется, имею в виду тебя. Объясни мне, пожалуйста, как ты можешь проявлять такую заботу о детях и вести пуританский образ жизни в дневное время и столь непосредственно выставлять напоказ свои прелести ночью?

Выставлять свои прелести? Ну что ж. Во-первых, налицо был приятный факт: он признавал, что она обладала прелестями, если сам заговорил о них. Во-вторых, девушка, которую он описывал, никакого отношения к ней, Одри, судя по всему, не имела. Но этот мужчина помог ей обнаружить в своем характере еще одну грань, о существовании которой она даже не подозревала. Оказывается, она была чувствительной и легко воспламеняющейся натурой. По крайней мере такой она ощущала себя в присутствии Джона. Ей никогда не приходилось испытывать ничего подобного, когда рядом находился Виктор Блэквуд. Его преследования вызывали у нее лишь ощущение легкого опьянения, какое испытывает молоденькая девушка-подросток после первого бокала вина или первого поцелуя. Ей нравились ухаживания Блэквуда, но еще больше ей нравилось то чувство первой влюбленности, которое он пробудил в ее неопытном сердце. Сейчас Одри не была ни в кого влюблена. В ее душе еще противно тлел горький осадок после разрыва с Блэквудом, а в мыслях нередко колобродила сумятица. Но одно она знала точно: Джон Моррисон оказался мужчиной, при общении с которым она впервые почувствовала себя женщиной.

Возможно, для нее настал долгожданный момент жизни: теперь у нее хватит сил, чтобы пробить панцирь куколки, в которой она была зажата с детства, расправить крылья и свободно взлететь вверх, в мгновенье ока превратившись из девочки-подростка во взрослую женщину. Едва она подумала об этом, как ее тут же бросило в жар и все тело охватило сладостное томление.

Где-то на задворках ее сознания мелькнула и еще одна мысль: хотя он был ее боссом, а она его секретаршей, официальные разграничительные линии между ними оказались размытыми, и причиной тут, возможно, явился тот факт, что они регулярно виделись и после работы, когда она приезжала «на посиделки» к его дочери.

— Может быть, я... — Джон по глоточку отпивал из бокала шампанское и не мигая смотрел на Одри. — Ты считаешь, что, может быть, я ошибаюсь со всеми этими категориями, на которые якобы делятся женщины, и не прав в своих рассуждениях насчет твоей двойственности?

— Полагаю, что не прав, — сказала она и, глотнув из своего бокала, весело подумала, что странный это напиток — шампанское. Пьешь его, пьешь, а все равно не пьянеешь.

— Что же мне делать, чтобы избавиться от этих заблуждений? — спросил он и хитро прищурил один глаз.

— Надо всегда смотреть в глубину, а не скользить по поверхности. — Она взмахнула подведенными черными ресницами и бросила на него проницательный взгляд.

— Я буду стараться, — с серьезным видом пообещал Джон.

Неожиданно в зале возникло какое-то оживление, а через несколько минут на круглой сцене у дальней стены появился джазовый оркестр — восемь мужчин, одетых во все черное. Заняв привычные места и взяв в руки инструменты, они с ходу исполнили легко узнаваемую мелодию Армстронга, вызвавшую дружные аплодисменты, и тут же, без паузы начали импровизировать обработку главной музыкальной темы из фильма «Серенада Солнечной долины». Не прошло и минуты, как свободная площадка около сцены заполнилась танцующими парами.