Он весь похолодел. Какая грубая ошибка, и ее допустил он, самый вышколенный криминалист Греции! Организовать две операции, каждая из которых сама по себе блестящее достижение, и… чтобы одна исключала другую?! Даже представить страшно, как на это отреагирует полковник! А он поймет, что произошло, когда начнет разбираться…

С этой минуты полет потерял для Галиноса всякую прелесть. Беспомощный, съежившийся, смотрел он на бетонную дорожку аэродрома «Микра» и, уже сидя в такси, ехавшем в город, все никак не мог собраться с мыслями. Только чудо поможет ему встретиться с одним из подпольщиков в шляпной мастерской в четверг вечером. Сегодня среда. Как тягостно время ожидания!

Сотрудники Юлиана взялись за дело еще во вторник. Нынешний директор главпочтамта был верным сторонником «нового порядка». С его помощью в отделе заказной корреспонденции установили портативный радиопередатчик; когда получательница явится за письмом, дежурный сотрудник скажет громко и отчетливо: «Письмо для госпожи Пердикарис? Да, да, что-то есть. Одну секундочку!»

Десять секунд спустя в зале почтамта появится полицейский в штатском, который последует за женщиной, куда бы она ни пошла. Сейчас он сидит в задней комнате и ждет; курит, ест, листает последний порнографический журнал — не служба, а благодать. А Юлиан тем временем сидит у себя в кабинете и ухмыляется при мысли о неожиданностях, подстерегающих Х211.

В четверг у Галиноса была долгая, очень подробная беседа с Юлианом, особенно о третьем номере «АВРИОНа». Юлиан не без издевки похвалил статью Х211 о международном положении, написанную совершенно в духе коммунистов. Галинос защищался, утверждая, что статью сократили и обкорнали. Вот так они и препирались, ни словом не упомянув о письме к госпоже Пердикарис.

Партийное руководство Салоник долгое время отказывалось принимать или отправлять письма до востребования. С точки зрения конспирации, это метод недостаточно надежный, полиция с особой охотой рылась как раз в таких письмах. Это отношение изменилось с тех пор, как в их группу вступил почтовый ассистент Маркис, коммунист из Кавалы, переехавший в Салоники. Через его руки проходила вся заказная корреспонденция.

— Нет ничего проще, — говорил он в свое время Карнеадесу, — если я знаю фамилию адресата, я вскрываю письмо — в случае необходимости над паром, — читаю, заклеиваю и передаю в отдел. Забирать его потом ни к чему, а те, кто следит, могут ждать, пока не лопнут.

Карнеадесу и Ставросу эта мысль понравилась, и они несколько раз прибегали к помощи Магркиса.

Когда Дафна доложила о своей договоренности с Галиносом, Ставрос направился к Маркису и назвал ему имя Зои Пердикарис. Молодой человек, сын бывшего работника профсоюза табачников, был рад снова принести пользу организации. И когда он в четверг нашел в вечерней почте письмо, встал на другое утро пораньше и дождался на улице Гелиос Ильву Ставрос. Вечером этого дня Ильва передала известие Дафне.

Ильва была не настолько проинформирована обо всем, чтобы счесть эту новость такой же сенсационной, какой она показалась Дафне. Как могло прийти письмо на имя человека, которого никто не знал! Его знал только товарищ Галинос, но он находился в руках врагов. На решение этой проблемы у Дафны оставалось меньше часа. К счастью, Ильве было известно, что Костас отправился в Тумпу для встречи с человеком из «Союза центра».

— Есть два варианта, — сказал Ставрос, когда Дафна разыскала его. — Либо Галинос, вопреки нашему решению, записал все на бумаге и перед арестом успел отправить в Афины, либо в тюрьме Генти-Куле он не выдержал и выдал условленный шифр.

— Хотя я тоже ничего другого предположить не могу, оба варианта вызывают возражения, — заметила Дафна. — С одной стороны — ожидать такой быстрой реакции от ЦК просто не приходится. Вспомни хотя бы о почтовом пути Афины — Верия — Салоники. Трудно представить, чтобы ЦК находился в Верии. Если письмо отправлено полицией, они должны быть совершенно уверены, что об аресте Галиноса мы и представления не имеем. Но для этого они вели себя чересчур опрометчиво. Что стоило им, например, арестовать его в поезде или на вокзале в Афинах? Нет, они обязаны считаться с возможностью, что нам все известно.

Это были серьезные возражения, и Ставрос считал, что их следовало бы хорошенько обдумать. Но сейчас до встречи оставалось всего двадцать минут.

— Дело чересчур опасное. Идти тебе не стоит, — сказал он. — Полиция, слава богу, тоже работает не без ошибок. Может, они надеются, что известие об аресте до нас не дошло. И вообще — чем полиция рискует? Они выжали из него шифр. Если мы попадемся — им повезло, если нет — все останется как было.

В мозгу Дафны мелькнуло воспоминание о последней беседе со Ставросом.

— Не все люди становятся предателями, — проговорила она с горечью.

Ставрос оторопел: выходит, все было говорено впустую? Она снова отчаянно цепляется за свои иллюзии? Он махнул рукой. Сейчас не время возвращаться к тому страшному разговору.

— Ты такой же член руководства, как я. Поскольку вопрос обсуждению больше не подлежит, каждый действует под свою ответственность. Мое мнение: не ходи. А дальше — решай сама.

— Я решила.

Они расстались на улице Рузвельта.

— Я позвоню Стасси и попрошу ее ждать тебя с машиной на улице Павлоу Мела, — сказал на прощание Ставрос. — Если тебе удастся шмыгнуть за угол незамеченной, она сможет помочь. Ты знаешь — в случае слежки или погони в машину тебе садиться нельзя. Мы с Ильвой будем наблюдать за шляпной мастерской, устроимся неподалеку.

Дафна кивнула и ушла. Она чувствовала, что ноги отказываются ей повиноваться. Но что-то гнало ее вперед. Вдруг все верно, и прибыл инструктор ЦК, чтобы разобраться в деле Карнеадеса? Неужели именно ей суждено упустить шанс для оправдания любимого?

Мадам Костанос приняла молодую женщину в высшей степени почтительно. Она объяснила, что чудо-шляпка находится в ее кабинете, и пригласила Дафну пройти за ней. Мадам открыла дверь в заднюю часть мастерской. Три ступеньки вели вниз. Дафна оказалась в тускло освещенном коридоре.

— Вторая дверь налево, пожалуйста, — сказала мадам и быстро отступила назад. — Я не стану вам мешать.

Она прикрыла дверь коридора и тихо закрыла ее на ключ. Вот он, конец, подумала Дафна, за второй дверью налево сидит Юлиан, он скажет: — А, так вот она какая, эта бабенка! Говорил же Костас: «Не ходи, не ходи…»

Вторая дверь налево чуть-чуть приоткрылась, Дафна увидела узкую полоску лица, услышала приглушенный, но знакомый голос:

— Сюда, прошу вас…

Она вошла в маленький кабинет, увидела стоящего там мужчину, и невероятное напряжение последних дней лишило ее сил. Она припала головой к его плечу и заплакала. Галинос пробормотал:

— Не плачьте, не плачьте, — и гладил ее левой рукой по черным волосам.

Потрясение Дафны длилось несколько секунд. Ее охватила радость. Опасности нет! Нет предательства! Наш товарищ ушел от палачей! Победа в часы поражений! Она выпрямилась, взглянула на мужчину счастливыми глазами, взяла его лицо в ладони и поцеловала.

Редкую историю пришлось выслушать Дафне: сначала она показалась ей чудесной, а потом — страшной. Его арестовали на вокзале. Они знали, кто он, знали его адрес в Арецу, знали о его роли в доставке бумаги — все. Они допрашивали, сунув его ноги в бочонок с холодной водой и закрепив на ухе и в других местах (с женщинами о таком не говорят) клеммы кабеля. И индукционный аппарат… ужасные удары тока, невыносимая боль… можно понять узников, которые не в силах вынести этого. Ему еще повезло — нет, это не его заслуга, просто он молод, владеет своими нервами, — это редкий случай, когда выдерживаешь, не каждому дается такой шанс; и он молчал, молчал, молчал. Ему снова повезло, в тюрьме Генти-Куле не хватало мест, ожидалось прибытие новых узников, все к этому готовилось — и вот их решили куда-то перевезти. Посадили на машины — никто не знал, куда повезут. Грузовик битком набит, они едут и едут, останавливаются и снова едут, и тут это и случилось. Машина упала с откоса, в кузов хлынула вода, один из охранников, охваченный смертельным испугом, сумел открыть дверь и тут же потерял сознание, тогда-то он, Галинос, и понял, что это его последний шанс. Ему пригодился опыт детских и юношеских лет, когда он у Мегарского побережья ловил губки. Минуту под водой мало кто продержится, но ему понадобилось чуть меньше — и он оказался на поверхности. Вокруг никого, ни людей, ни лодок; незамеченный, он добрался до берега.