Прохладный ветер на улице подбодрил меня. Вольки нигде не было видно, и я пошел домой, чувствуя необычайную усталость и мечтая лишь о том, чтобы поскорей завалиться спать.

— Товарищ! Погоди, эй!

Оглянулся, увидел деда Семена, торопливо ковылявшего на своем протезе.

— Ну что там, в записке? — спросил он еще издали.

— Не знаю, — сказал я. И спросил, чтобы только переменить разговор: — А чего вы… не отдыхаете?

— Да Волька пропала. Чертова девка, сладу с ней нет.

У меня защемило в груди.

— Куда пропала?

— Черт ее маму знает. Всех переспрашивал.

— Найдется, не иголка, — сказал я и заторопился к заставе, полный какого-то беспокойства. И остановился от новой неожиданной мысли, крикнул деду Семену, продолжавшему стоять посреди дороги: — Семен Иванович, вы ведь были тут в сорок первом. Не помните ли, куда перед немцами колхозные документы дели?

— Бумаги-то? Кажись, зарыли. Точно помню, в коробки из-под кино складывали. И воском залепляли. Я еще сказал: навек, что ли, воском-то?… А куда потом?… — Он медленно пошел ко мне, разводя руками. — А чего вспомнил-то?

— Да так. До свидания.

Я быстро пошагал по дороге, свернул на тропу к заставе и побежал, ликуя от собственной сообразительности. Ведь Анна-то была счетоводом в колхозе. Если найти бумаги, то там будет хоть что-нибудь написанное ее рукой. Я представлял, как восторженно посмотрит на меня начальник, когда я доложу ему об этой идее, а потом о Вольке, устроившей пожар в лесу И совсем развеселился, подумал: если разрешат, снова пойду в поселок расспрашивать деда.

Но едва перешагнул доску у ворот заставы, как сразу же забыл о всех своих открытиях. Во дворе была суета. Шофер заставского «уазика» бежал в гараж, ефрейтор Кучкин торопливо шел за баню, где в загончике у забора уже гавкал в нетерпении его Гром.

У ворот топтались, застегивая куртки и оглаживаясь, трое наших ребят. Все говорило о том, что только что, сию минуту, тревожная группа была поднята в ружье.

— Что случилось? — спросил дежурного.

— А! — он махнул рукой. — Опять этот седьмой участок. Бродит там кто-то…

Не дослушав, я кинулся в канцелярию и налетел в дверях на выходившего навстречу начальника заставы.

— Разрешите мне, товарищ капитан! Это, наверное, опять Волька.

Начальник заинтересованно повернулся ко мне, подумал мгновение и приказал:

— Бегом!

Ученого учить не надо. Через секунду я был в комнате оружия, схватил автомат, подсумок и, выбежав, уже на ходу прыгнул в распахнутый сзади кузов «уазика».

Мы мчались по серой вечерней дороге, заранее привставая на знакомых ухабах. Море багрово горело отражением закатного солнца, гладкое море, непривычно тихое в эту весну. Море мельтешило за соснами, и мы то слепли от его сияния, то таращили глаза в контрастно темном лесном сумраке.

— Почему вы считаете, что это Волька? — спросил начальник, не оборачиваясь, не отрывая взгляда от дороги.

— Дед ее разыскивает. И потом… она там в пещеру лазит. Сегодня утром лазила. С факелом из бумаги. Траву подожгла.

— Она? — изумился начальник и, обернувшись, с недоверием посмотрел на меня.

— Точно, товарищ капитан, сама призналась.

— А чего теперь полезла?

— Думаю, у нее там спрятано что-то. Я сказал, что видел ее пещеру и что еще пойду смотреть.

— Видели?

— Утром, когда пожар тушили. Она мне показалась просто нишей, а там, Волька говорит, еще нора есть, поворот…

— Чертова девка! — совсем так же, как дед Семен, выругался начальник.

Оставив машину на дороге, мы цепью пошли по редкому лесу. Совсем уверившийся в своей правоте, я, обгоняя всех, побежал прямо к тому месту, где была ниша под камнем. И обрадовался, увидев Вольку, внимательно рассматривавшую какой-то камень, который она держала в руках. За ней был обрыв, и багровое вечернее море силуэтом высвечивало ее всю, тоненькую, напрягшуюся, словно в руках у нее был не камень, а по меньшей мере еж колючий.

— Волька! — крикнул я.

Она вздрогнула и выронила камень. И вдруг прогремел выстрел. Так я подумал в первый миг. Но сразу вспомнил, где слышал такой звук, — на полигоне, когда выполняли упражнение по метанию боевых гранат. Тогда точно так же глухо, совсем по-мирному стучали капсюли-детонаторы. Но тут же меня и ожгло страшной мыслью, что если это ударил капсюль, то сейчас, сию минуту, будет взрыв. Значит, в руках Вольки был вовсе не камень, а боевая граната…

Это уж я потом выстроил в цепочку все пронесшееся в голове в одно мгновение. А тогда дико закричал что-то (после мне говорили, что кричал: «Ложись!»), бросился вперед, с разбегу пнул сапогом этот тяжелый камень, сбил Вольку с ног, навалился, прижал к земле ее тонкие плечи.

Взрыв оглушил. Осколки тяжелым дождем прошлись по вершинам сосен. Задыхаясь от запоздалого страха, я сел на траву, оглянулся на Вольку и увидел, что она сидит рядом и улыбается. Словно все это было детсадовской игрой в пугалки.

— Дура ты! — заорал я и, не в силах сдержать нервную дрожь, не помня себя, ударил ее по щеке.

Она закрылась руками и заплакала громко, навзрыд. И сразу улетучилась вся моя злость. Я смотрел на бегущего ко мне начальника и морщился от непонятной, охватившей всего меня жалости к Вольке.

— Ладно, не реви, — сказал я. И неловко обнял ее. И вдруг почувствовал под ладонью что-то мягкое, упругое. Я не мог понять, что это такое, а когда понял, отшатнулся, испугавшись сам не знаю чего. Она тоже вся сжалась и, опустив руки, смотрела на меня с каким-то новым испугом.

— Что, ранены? — крикнул начальник заставы. — Чего же слезы… Никто не ранен?… — Нервно, торопливо оглядывая под бегавших к нам пограничников, он в то же время как-то странно, не по-начальнически, тормошил, трогал меня и Вольку, с виноватым видом обессиленно сидевших перед ним.

Огромный Гром рвался с поводка, волоча за собой ефрейтора Кучкина, словно и ему тоже не терпелось излить на нас свои чувства. Волька опасливо косилась на собаку, пряталась за меня.

— А там, под обрывом? Вдруг кто-нибудь там был? — Начальник махнул рукой Кучкину и всем ребятам. — Осмотреть местность!

И мы остались втроем.

— Где ты взяла гранату? — спросил начальник.

— Тама. — Волька небрежно махнула рукой в сторону большого камня. Она уже приходила в себя, снова становясь обычной, замкнутой, по-детски упрямой.

— Где «тама»?

— А в пещере.

Мы переглянулись, и я, сразу поняв все, кинулся к знакомой нише. И остановился под строгим окликом:

— Отставить!.. Где была одна граната, там может быть и другая, — добавил начальник миролюбиво.

Обломав сапогами черные обгорелые кусты, он встал на колени, заглянул внутрь. И я тоже не утерпел, наклонился.

Из ниши несло холодом, и ничегошеньки в глубине ее не было видно.

— Принеси фонарь.

Я сбегая к машине, через минуту ткнул в темень ослепительным лучом и сразу увидел в стене черную щель, ведущую куда-то вправо.

Начальник заставы отобрал у меня фонарь, приказал отойти подальше и пополз внутрь, осторожно обшаривая на дне каждый камень. Уж и ребята все собрались, и солнечный блик на море погас, и совсем потемнело меж сосен, а начальник все копошился в пещере, и мерцание света в глубине, немое, без каких-либо звуков, будило в душе тревогу, зудящее любопытство, очень похожее на те, что еще помнились из детских сказок о гномах, занятых в подземельях своими всегда таинственными делами.

Но вот свет стал приближаться к выходу, и вскоре мы увидели начальника, все так же осторожно выползавшего из пещеры. В одной руке он держал фонарь, в другой — какой-то непонятный круглый предмет. А из-за пояса, что было уж совсем поразительно, торчала белая от пыли рукоятка револьвера! И глаза у него были какими-то незнакомыми — испуганными, грустными и удивленными.