Дело в том, что застава стоит у самого берега, который на все лето превращается в пляж. Офицеры, приезжающие из погранотряда, говорят, что нам, дескать, крупно повезло, — живем на курорте. Но после «курортного лета» наши парни доходили до того, что хоть отправляй всю заставу в полном составе отдыхать куда-нибудь на необитаемый Север.

Сейчас был март, солнечный, но холодный месяц, когда все уже устали от монотонности «эпидемии», а летние «перелеты» туристок еще не начинались. Недели две я не видел учительницу и вроде бы стал забывать ее, но неожиданный восторг Игоря Курылева разбудил во мне «зимнюю печаль», которой я еще недавно томился, вспоминая Таню…

— Какая девушка! — восхищенно сказал Курылев, прервав затянувшееся молчание.

— Девушка как девушка!

— Нет у тебя чувства красоты.

Это было довольно обидно слушать.

— Что я, девчонок не видал?

— Как бы с нею познакомиться? — напрямую спросил Курылев.

— Конечно! — взвился я. — Спешите, мадам, уже падают листья, и молодость быстро проходит…

Еще мне хотелось сказать, что больно прытки некоторые новобранцы, что тут старослужащие из-за Тани пуговицы до дыр продраивают… Но он глядел так по-детски восторженно, что я пожалел его: что возьмешь с несмышленыша? Вот лето придет, наглядится на всякое, забудет о своих восторгах.

— Как чудное виденье… — сказал Игорь, не обратив никакого внимания на мою иронию, а может, и не заметив ее.

— Стихов начитался?

— Ну.

Я расхохотался. Я смеялся так, что если бы старшина увидел меня в этот момент, то вломил бы какое-никакое взыскание. Просто так, на всякий случай, за несдержанность. Но я ничего не мог с собой поделать. Мне вспомнились сразу все приключения с этим неистребимым Игоревым «ну», за которое ему не раз влетало и которое в свободные часы изрядно забавляло всю заставу. Можно ли оставаться спокойным, когда на вопрос старшины «задача ясна?» Игорь вместо «так точно», не моргнув глазом, говорит свое дурацкое «ну»?

— А ведь ты хороший человек, — вдруг сказал Курылев.

Я удивленно посмотрел на него: что бы это могло значить? Ответил насмешливо:

— Бабка дома говорила: «Хороший, пока спит».

— Да нет, я же вижу. Все посмеиваешься, а ведь добрый, жалостливый.

Вот те на, с каких это пор жалостливость стала достоинством?! Я, например, всегда считал наоборот и, даже когда в самом деле было кого-то жалко, старался помалкивать, чтоб не заметили этого «бабьего чувства». Помню, еще в третьем классе завидовал соседу Тольке, который мог, не моргнув глазом, шмякнуть лягушку об стенку.

— Жалел волк кобылу… — сказал я миролюбиво.

— Да нет…

— А с чего ты-то расчувствовался?

И тут я снова вспомнил: с Тани, с учительницы. И вспомнил, как интересно было поболтать с нею. Все-то она знала, а когда смеялась, так щурила глаза, что у, меня язык отнимался и появлялась слабость в коленках.

— Гляди, Курылев, — сказал я со значением, — не больно активничай, это тебе не на политзанятиях.

Он как-то странно посмотрел на меня, будто я ему бог знает какой красивый комплимент выразил. И сказал непонятное:

— Я все-таки думаю: тебе можно доверяться.

— Давай, давай…

— На, — сказал он и вынул из кармана сложенную старую газетную вырезку.

— Что это?

— Прочитай.

Я развернул газету и прочитал заголовок:

«КАК СПАСЛИ КОРАБЛЬ». БЫЛЬ

«…Северный ветер гнал навстречу тысячи белопенных, невидимых в темноте волн…»

Я сразу подумал: как это автору удалось разглядеть в темноте белопенные волны, раз, по его утверждению, они были невидимы, но решил отложить пока критический разбор.

«…По-разбойничьи свистели ванты, и брызги пулеметными очередями били по стеклам рулевой рубки. Ночь укутывала море, помогая сейнеру незаметно приблизиться к занятому врагом берегу.

Их было шестеро. Тесно, плечо к плечу, стояли они а рубке, всматриваясь в темноту. Никто не боялся врага, боялись с полного хода врезаться в прибрежные камни, погубить сейнер и тем сорвать выполнение боевой задачи. Задача была непроста: снять с камней потерпевший аварию торпедный катер и доставить его на базу. За неделю до этого катер был атакован фашистским самолетом. Отбивался как мог. Сильно поврежденный, уходя от бомб, приблизился к берегу и здесь потерял управление.

— Как снимать-то будем? — спросил молодой матрос Коля Переделкин. — На шлюпке в такую погоду не больно походишь.

Ему никто не ответил. Еще надо было дойти, да чтобы немцы не обнаружили, а уж тогда думать о том, что делать. Но берег был где-то близко, и вопрос становился актуальным.

— Начальство знает, — попытался отшутиться единственный кадровый моряк в команде Алексей Попович, суровый парень с багровым ожогом в половину лица.

Все посмотрели на командира спасательной группы — молоденького лейтенанта Михеева. Но он отмолчался.

— Может, и вплотную подойдем, — послышалось из темного угла рубки. — Там глубоко. Бухту отсекает каменная гряда. Скорей всего на ней и засел катер.

— Нам бы рядом не сесть…

— Погоди, — заинтересовался Михеев. — Ты что — знаешь бухту?

— Я там служил. На погранзаставе.

Это был Иван Курылев, человек молчаливый и в чем-то загадочный. Таких угрюмых на море не любят.

Но Курылев носил зеленую фуражку, какой не было ни у кого на базе, и это заставляло относиться к нему с почтением.

— До гряды глубина большая, не то что сейнер, крейсер подойдет. А за ней мелковато, дно видать. Купались мы в той бухте…

— А гряда сплошная? — спросил Михеев. — С берега до катера можно добраться?

— Если знать подводную тропу. По грудь в воде…

— А подходы, к бухте?

— Один подход — дорога от Приморского. Вокруг обрывы — не подступишься. А дорога хорошая, хоть и крутая.

— Значит, если ее перекрыть?…

— Если перекрыть, то можно хоть чаи распивать на гряде. Никто не подойдет.

— Отлично! — воскликнул Михеев. — Вот ты и пойдешь в охранение. Возьмешь Переделкина с «дегтярем» и прикроешь.

— С «дегтярем» я и один прикрою. Если еще гранат.

— Зарублено! — сказал Михеев, Это было его любимое словечко, вроде быть посему. — Значит, главное — подойти к катеру. Гляди, капитан, теперь все от тебя зависит.

И тут все услышали близкие ухающие звуки. Толкая друг друга, выскочили на мостик. Это ухал прибой. Скоро равномерная тьма ночи стала словно бы пятнистой — то густо-черной, то серой.

— Камни, — сказал Курылев. — Теперь ясно, где мы. Давай влево.

На самом малом сейнер прошел вдоль берега.

— Вот она, гряда.

Справа, совсем близко, прыгали буруны над камнями. Но катера не было видно.

— Может, его немцы сняли? — послышались голоса.

— Может, утонул?…

— Да вот же он! — неожиданно крикнул Алексей, в волнении потирая обожженную сторону лица, словно она у него чесалась.

Катер меньше всего походил на боевой корабль. Затопленный по самую палубу, с развороченной взрывом рубкой, он был как один из камней, обступивших его.

— Нда, — сказал Коля Переделкин. — Спасать-то нечего.

— А знаешь, какие там двигатели? — напустился на него Алексей. — Моторесурса не отработали.

— Ну сдернем, — не унимался Коля. — Так ведь он тут же и потонет. Дыр в нем…

— Нету дыр, нету! Есть одна, так я ее бушлатом затыкал…

— Ты?!

— Я, кто же еще? Думаешь, чего мы сюда поплыли? Мне в штабе аэрофотоснимок показывали. Я и сказал, что катер целехонек, спасти можно…

— Тихо! — приказал Михеев. — Берись за багры, ребята. Гробанет волной, сами тут останемся.

Они подтянулись к катеру, пришвартовались понадежней. Курылев скинул шинель, быстро и ловко замотал в нее гранаты, получившийся толстый жгут повесил себе на шею, взял дегтяревский пулемет и перепрыгнул на соседний камень. Затем он сполз с него в воду, которая оказалась ему по грудь.

— Я буду тут, на дороге! — крикнул Иван и пропал в темноте.

Это были его последние слова…»


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: