— Произошло что-нибудь исключительное?

— Да, — ответила она без колебаний.

— Что именно?

Кира молчала, не зная, что ответить.

— Что же? — повторил голос. Затем произнес:

— Мы передадим ваш привет во время очередного сеанса связи. Всего доброго!

Зазвучал сигнал отбоя, и Кира медленно отошла от аппарата. Постояв немного, вздохнула и вернулась в комнату. Александр сидел, опустив голову. Кира спросила:

— Ты обиделся? Я и сама не понимаю, в чем дело. Но… Это же все-таки Александр, что бы там ни чудилось!

— Это пройдет, — сказала она. — Уже прошло.

Она заставила себя подойти к нему вплотную — так, что он мог бы снова обнять ее, если бы захотел. Александр не пошевелился. Он лишь пробормотал:

— Я понимаю…

— Это от сумерек, — неуверенно произнесла она. — Знаешь, бывает так…

— Ты хотела есть, — сказал Александр. — Все готово.

Он встал и включил яркий свет, и Кира стала вглядываться в него внимательно, как в незнакомого.

Да, это был все-таки Александр, но какой-то странный. Они расстались считанные часы тому назад, но он изменился намного сильнее, чем можно было ожидать. Кира не заметила этого сразу потому, что стояли сумерки, и потому еще, что знала: это Александр, и не было нужды пристально вглядываться в его давно уже изученное лицо. В миг, когда ей почудилось, что это кто-то другой, каждая черточка его лица стала, наоборот, казаться ей незнакомой, как это бывает с любым знакомым словом, если повторять его множество раз, вслушиваясь, как будто встречаешься с ним впервые; слово начинает казаться чужим, странным и лишенным смысла. Теперь же она вглядывалась в Александра осмысленно, и с каждым мгновением удивление ее возрастало все больше.

Раньше она заметила только шрам. Сейчас показалось странным, что она не увидела сразу и многое другое. Можно было подумать, что прошли годы: черты лица Александра стали суше, резче, кожа покрыта загаром — а ведь он этим летом почти не успел загореть. Морщинки у глаз и поперек лба. Он выглядит куда старше, чем следовало бы…

— Слушай, да у тебя седых волос полно! — проговорила она почти с ужасом. — Неужели приключилось что-то серьезное? Или это ваши перегрузки так старят человека? Какими же вы стали бы, если бы действительно улетели? Хотя что я говорю, — перебила она себя, — ведь корабль летит, и только ты здесь. В чем дело?

Его молчание казалось ей страшным.

— Что-то случилось именно с тобой? Почему ты вернулся? Ты… испугался? Нет? Почему же?

Александр усмехнулся.

— Как бы там ни было, — сказал он, — сядь сначала. И вы пьем за встречу.

Поднявшись, он отодвинул стул, подождал, пока Кира уселась, сел сам и налил вина.

— За встречу!

Он выпил до дна. Кира пригубила, отодвинула бокал, поставила локти на стол, оперлась подбородком о ладони.

— Итак, я слушаю. Почему ты вернулся?

— Потому, что я и должен был вернуться.

— Вот как! А другие?

— И они тоже.

— Тогда экспедиция не состоялась бы. Но корабль летит! Я только что узнавала.

— И передала мне привет?

— Д-да… Но что же с экспедицией? Я больше ничего не понимаю!

— Видишь ли, — Александр помолчал, словно подыскивая слова. — Экспедиция в общем состоялась.

— Ну так… Что? Погоди. Не поняла.

— Она. состоялась, Кир. И я был в ней с начала до конца.

— Пожалуйста, — сказала она, потирая виски, — пожалуйста, не смейся надо мной. Ты же знаешь, я ничего не понимаю в ваших тонкостях. Состоялась, и ты здесь? Постой! — она вскочила. — Вам удалось это… Ну, вы об этом говорили между собой… инверсия времени?

— Нет, — сказал он после паузы. — Это не оправдалось.

Кира снова опустилась на стул.

— Но ты же…

Не закончив, она протянула руку над столом, коснулась пальцев Александра и крепко сжала их, как будто то, что он — из плоти и крови, нуждалось в доказательствах. Только после этого она договорила:

— Но ты же вернулся так… сразу!

— Мы долетели. И вернулись на Землю. Вот в общем все.

— Сколько же вы находились в полете?

— Своих — десять лет. Там, на месте, мы были недолго. Мы не садились на планеты.

— Десять лет… А здесь прошло… меньше девяти часов? Да нет, что ты говоришь! — Голос ее зазвучал надтреснуто, глаза заблестели. — Уж лучше сразу скажи мне, что я сошла с ума! — Она залпом выпила вино и закашлялась. Прошло не сколько секунд, прежде чем она снова смогла говорить. — Нет, это, конечно, сон. Сейчас я повернусь на другой бок, и ты исчезнешь. Ты только во сне здесь. Сколько же прошло времени?

— На земле, — произнес он, глядя на нее с теплотой, — прошло пятьсот лет, как и полагалось по расчету времени. Сон… Это было бы очень просто, если бы ты спала. На самом деле все сложнее. Одним словом, мы прилетели через пятьсот лет.

Она медленно положила ладони на грудь.

— Не волнуйся, — сказал он. — Я не привидение. Говоря самыми простыми словами, я сейчас из будущего. Из того, через пятьсот лет, в котором мы оказались. Там, через пять веков, уже существует — правильнее, наверное, сказать: будет существовать — аппаратура, нужная для перехронизации. Нет, не бойся, — торопливо продолжал он, заметив, как Кира вскинула брови. — Я не буду объяснять, это сложное дело я не понимаю даже некоторых принципиальных основ. — Он пожал плечами, как бы удивляясь тому, что не может понять чего- то. — Мы ведь тут задумывались о чем-то подобном — искали доказательства симметрии времени, и даже, кажется, находили порой: сначала в физике элементарных частиц, потом в метагалактической астрономии. Но это оказался не тот путь. То есть симметрия существует, но мы не в силах ее использовать. Там, в будущем, это стало ясно уже лет двести назад… через триста лет, с нашей точки зрения. Нам сейчас не удавалось и долго еще не удастся решить проблему потому, что мы исходим из теории одномерного симметричного времени, а в одном измерении поворот невозможен. Допустимо обратное движение, но тогда необходима фаза остановки, нулевая, а остановка времени означает… Короче говоря, необходимо было выйти во второе измерение времени, а для этого предстояло еще доказать его существование. Доказать же они смогли лишь тогда…

Он внезапно умолк, поняв, что Кира не слушает его. По обыкновению он увлекся, не понимая, что собеседнику нужно время, чтобы свыкнуться с идеями, которые ему самому казались уже без малого тривиальными. Наступило молчание — такое глубокое, что ему потребовалась темнота. Кира поднялась и нажала выключатель; заполнявший комнату свет потускнел, затем собрался в небольшой, напоминавший шаровую молнию ком, и ком этот внезапно исчез.

Ночь захлестнула комнату. Можно было только угадывать очертания предметов: какие-то детали костюма Александра зеленовато мерцали, и неизвестно как забредший с улицы лучик света преломился в бутылке с вином и исходил из нее. Александр сидел неподвижный, как на фотографии. Только рука его шарила по столу, движения пальцев, задевавших луч, казались осмысленными — рука искала что-то, чего не было на столе и что в той, другой жизни, обязательно должно было быть, так обязательно, что даже вошло в привычку. Странно, именно это непроизвольное движение заставило Киру поверить в то, что Александр говорит правду; в следующую минуту она подумала и о том, как, наверное, тяжело ему скрывать свои новые привычки, приобретенные за десять лет полета и еще сколько-то пребывания в будущем, и восстанавливать старые, основательно, как видно, забытые. Перед ней сидел человек намного старше, с иным опытом и новым мышлением, и даже состоял он теперь из вещества тех, будущих времен. Настоящий же Алька сейчас удаляется от планеты, заключенный в гулком теле корабля. Ей пришлось повторить эту мысль, потому что с ней что-то в сознании соглашалось, но что-то и протестовало; Александр был тут, недалеко, он дышал совсем рядом.

Она поднялась.

— Душно. Не хватает воздуха. Нет, нет, — она скорее угадала, чем заметила его движение к кондиционеру. — Не надо. Пойдем лучше гулять. Ты ведь хочешь посмотреть на город? Совсем забыл его, наверное. Дай мне плащ.