Глава ХI. Двѣ встрѣчи
Переулокъ еще не спалъ. Трактиры и пивная шумѣли. Крикливые звкуи граммофоновъ и гармонiй вырывались изъ дребезжащихъ дверей вмѣстѣ съ клубами прѣлаго пара. Сеня шелъ на гулъ освѣщеннаго города, котораго онъ теперь боялся. Всѣ мысли вылетѣли изъ головы: ихъ вытѣснилъ смутный страхъ. Вотъ яркiй фонарь на углу. Въ обѣ стороны уходила широкая улица, залитая свѣтомъ магазиновъ, какъ гигантская огненная змѣя. Неслись экипажи, шли пешеходы съ покупками; казалось, все — и дома, и фонари, и окна, — бѣжало куда-то, спѣшило, гремѣло.
«Гдѣ же этотъ участокъ? Полицiя?»
Сеня остановился у окна большого книжнаго магазина. Сотни книгъ, расположенныхъ пестрой горкой, глядѣли оттуда. Вспомнился ларь Пахомыча, Кириллъ Семенычъ. «Онѣ, братъ, всему научатъ и жизнь облегчатъ».
Но книги чинно лежали за стекломъ; сотни людей шли мимо, и никому не было дѣла ни до книгъ, ни до Сени.
Молодой человѣкъ, одѣтый въ пальто съ золотыми пуговицами, и въ помятой фуражкѣ, остановился у окна и разглядывалъ книги. Сеня узналъ «ученаго» человѣка и опять вспомнилъ о Кириллѣ Семенычѣ. Лицо студента было такое розовое и веселое, что Сеня почувствовалъ приливъ бодрости, точно увидалъ знакомаго, и рѣшился спросить, гдѣ находится полицейскiй участокъ.
— Участокъ? — удивился студентъ, пристально разсматривая довольно рослую фигуру мальчугана. — Зачѣмъ тебѣ участокъ?
Сеня сбивчиво разсказалъ, въ чемъ дѣло. Студентъ пожалъ плечами.
— И никого нѣтъ? Гм… участокъ… — Онъ подумалъ.
— Скверная штука… Да тебѣ лучше ѣхать домой. Вотъ что… сейчасъ мнѣ некогда… а вотъ что… Въ участокъ я тебѣ не совѣтую идти, а… зайди-ка ты завтра, часа въ четыре… — онъ опять подумалъ. — Ночевать негдѣ?..
Ну, такъ вотъ что… Ты жарь сейчасъ на Бронную… понимаешь, на Малую Бронную, домъ №... Запомнишь? спроси студента Семенова… это я. Тебя пустятъ, а я скоро вернусь. Тамъ и обсудимъ все. Вотъ сейчасъ налѣво бульварами и жарь…
Онъ еще разъ повторилъ адресъ и прошелъ въ магазинъ.
Такой неожиданный оборотъ дѣла заставилъ Сеню задуматься. Идти къ студенту, совершенно ему незнакомому, или въ участокъ? Но и участокъ былъ ему незнакомъ. Полицiю онъ видалъ и боялся: окрики городовыхъ, сцены съ пьяными, угрозы отправить или «стащить» въ участокъ оставили въ немъ непрiятное впечатлѣнiе. Что-то страшное было для него даже въ одномъ словѣ «участокъ». Студентъ — это значило «ученый», а потому и хорошiй человѣкъ, съ теплой душой, какъ говаривалъ Кириллъ Семенычъ, которому Сеня вѣрилъ безотчетно. А больше и идти некуда. Конечно, лучше идти къ студенту.
Онъ пошелъ бульварами, раздумывая о своемъ положенiи. Можетъ быть этотъ студентъ устроитъ такъ, что завтра же можно будетъ уѣхать домой. Отца онъ будетъ просить оставить его въ деревнѣ: лучше ужъ быть при отцѣ, жить на фабрикѣ, чѣмъ въ мастерской. Съ Кирилломъ Семенычемъ, конечно, онъ не увидится больше: въ этомъ городѣ такъ много народу, что трудно отыскать человѣка, не зная, гдѣ онъ живетъ.
Зачѣмъ не поѣхалъ онъ въ больницу?.. И ему страстно захотѣлось видѣть Кирилла Семеныча и проститься. Счастливая мысль мелькнула въ его головѣ: завтра надо будетъ сходить въ ночлежный домъ, повидаться съ литейщикомъ и узнать, гдѣ Кириллъ Семенычъ.
На бульварномъ проѣздѣ кто-то схватилъ его за плечо, и Сеня, къ своему удивленiю, увидалъ передъ собой могучую фигуру Сократа Иваныча.
— Куда?
Сеня разсказалъ все, что случилось.
— Ахъ, чортъ! — крикнулъ не совсѣмъ трезвый литейщикъ. — Я ему всѣ ребра пересчитаю… Ахъ ты… Сядемъ!
Литейщикъ долго ругался, жестикулируя кулаками.
— Вотъ что… Я теперь на линiю выхожу, Сенька… да… А къ студенту незачѣмъ… плюнь на это дѣло… Чепуха!.. Не нашего они поля… Чего глаза пучишь?.. Знаю я… хор-рошiй они народъ, а не рука…
И Сократъ Иванычъ сталъ объяснять, почему не рука идти къ студенту.
Студентъ можетъ дать денегъ на дорогу, доѣдетъ Сеня до дому, а отецъ опять въ городъ привезетъ. По мнѣнiю литейщика, это такъ и будетъ. А, можетъ быть, не нынче — завтра самъ отецъ прiѣдетъ по письму. Лучше ждать здѣсь.
Сеня подумалъ и сказалъ:
— А жить-то гдѣ я буду?.. Вѣдь никого нѣтъ у меня, и денегъ нѣтъ…
— Какъ нѣтъ?.. А я!.. Я все могу!.. Ты ничего обо мнѣ не понимаешь, какой я человѣкъ!.. Для товарища — все!.. Спроси, кого хошь, про Дрожкина, что онъ за человѣкъ… Все!.. Кто товарищу послѣднiй грошъ выкинетъ? Дрожкинъ… [Кто памятникъ г-ну Пушкину отливалъ? Дрожкинъ!.. Да, правую ногу ему отливалъ!.. Да!.. потому онъ Пушкинъ!.. И всякому хор-рошему человѣку могу… Да!.. (прим. автора)]
— Вот что, — рѣшительно сказалъ онъ. — Не пойду я къ этому чорту больше… Идемъ, братъ… гм… А идти то и некуда, братъ.
— А имущество-то ваше, Сократъ Иванычъ?
— Вонъ оно! — указалъ онъ на каменный домъ, — ха-ха-ха… Ну, ладно…
Свезъ я твоего старика… тифъ: либо помретъ, либо выпишется… Всѣ деньги сдалъ… Въ Басманную опредѣлилъ… Что?.. не вѣришь?..
— Пьяница я… да, вѣрно!.. Но, когда я не пьяница, я все понимаю… И ежели мнѣ твой старикъ пятакъ далъ, разъ меня хромой чортъ гналъ, я ему на тыщу рублей уваженiе сдѣлаю… А ты… тебя я подъ свое покровительство принимаю… старикъ тебя поминалъ все… Ну, пойдемъ въ безплатный домъ!..
Сеня нерѣшительно шелъ за литейщикомъ, не зная хорошенько, серьезно ли онъ говорилъ о покровительствѣ или спьяну. Не лучше ли ужъ уйти отъ него и искать студента?
— Нѣтъ, — вдругъ сказалъ литейщикъ и остановился. — Не пойду я въ ночлежный… Подло тамъ!.. Довольно!.. На линiю я выхожу, чувствую, что на линiю… Пойдемъ, Сенька, вотъ куда… на чистый воздухъ!.. на Москву-рѣку!.. Зароемся въ сѣно на баркахъ… а завтра на р-работу стану… что?.. Кто-другой, а Дрожкину всегда мѣсто. Такого литейщика въ Москвѣ нѣтъ!.. Я себѣ цѣну знаю… и тебя приставлю… и сдѣлаю изъ тебя прямо… механика. Пусть старикъ помнитъ!.. Идемъ!.. Подъ звѣздами почевать будемъ!..
Переулками и закоулками шли они къ Москвѣ-рѣкѣ. Литейщикъ шагалъ такъ, точно крылья несли его. Какая-то особенная бодрость овладѣла имъ.
Состоянiе подавленности и раскаянiя, являвшееся всегда при «выходѣ на линiю», теперь уступило мѣсто сознанiю, что онъ, Дрожкинъ, — человѣкъ и человѣкъ вовсе ужъ не такой плохой, какъ онъ еще сегодня утромъ думалъ. Онъ свезъ «старика» въ «Басманную» и сдалъ докторамъ, а теперь при немъ «мальчонка, свой братъ».
Вѣдь и самъ онъ былъ когда-то такимъ, жилъ у «хозяевъ», прошелъ всю муштровку и послѣ долгихъ мытарствъ попалъ на заводъ и вышелъ въ заправскiе мастера. А что если онъ „свертывается“, — такъ вѣдь это все съ горя: настоящей жизни хочется, а вмѣсто жизни — раскаленный металлъ и гулъ плавильной печи.
Глава ХII. На баржѣ
Впереди выплылъ изъ темноты чугунный переплетъ моста. Они миновали его, прошли шаговъ двѣсти и спустились къ рѣкѣ, еще катившей темныя воды. Мѣсто было глухое. Рѣдкiе фонари освѣщали глинистые берега. Горы досокъ, бревенъ и дровъ тянулись по береговому откосу.
Гигантскими черепахами вытянулись вдоль берега баржи съ сѣномъ, дровами и кулями овса.
— Вотъ тебѣ и квартира, — сказалъ литейщикъ. — И денегъ не берутъ, и свобода…
Онъ прислушался и потянулъ Сеню вдоль сложенныхъ въ шпалеры дровъ.
— Чай, дрыхнетъ сторожъ-то… Иди, иди не бойся…
По доскѣ съ берега они перебрались на баржу съ прессованнымъ сѣномъ. Изъ темноты вынырнула чья-то фигура, скользнула на фонѣ звѣзднаго неба и пропала. Сеня остановился. Они, братъ, это… золторотцы… ничего, не тронутъ….
Кто хорошо знаетъ Москву, ея окраины, слободки, огороды и берега Москвы-рѣки въ Дорогомиловѣ и пониже Краснохолмскаго моста, кто просиживалъ осенними ночами въ челночкахъ, съ удочками на борту, — тотъ знаетъ, сколько всякаго люда ютится среди дровъ и досокъ, въ густой спаржѣ на огородахъ, въ сѣнныхъ складахъ, на баркахъ и баржахъ. Здѣсь находятъ себѣ прiютъ или очень опасные бродяги и воры, за которыми „гонитъ“ полицiя, или же очень свободолюбивые неудачники жизни, которымъ тѣсно и тяжко въ душныхъ каморочкахъ ночлежныхъ домовъ.