Это былъ одинъ изъ знатоковъ „утреннихъ милостыней“ и безплатныхъ столовыхъ, одинъ изъ тѣхъ, что не сѣютъ, не жнутъ, не собираютъ въ житницы, а “настрѣливаютъ“ себѣ за день и на табакъ, и на водку. Это былъ профессiональный „стрѣлокъ“, кого чуждаются, на кого смотрятъ съ презрѣнiемъ ищущiе труда люди.

Глава XIV. На четвертомъ этажѣ

Пробродивъ до четырехъ часовъ, — Сеня помнилъ, что студентъ наказаывалъ прiйти къ этому часу, — добрался онъ до Бронной, нашелъ домъ и въ волненiи поднялся по лѣстницѣ на четвертый этажъ. Дверь отворила старушка въ чепчикѣ.

— Здѣсь, здѣсь… дома… Постучи-ка въ эту вотъ дверь, — сказала она на вопросъ Сени о студентѣ.

— Ага, ты это, — встрѣтилъ Сеню Семеновъ. — Ну, иди… поговоримъ…

На кровати, положивъ ноги на спинку, лежалъ, въ синей рубахѣ, молодой человѣкъ и курилъ.

— Это что за звѣрь? — повернулъ онъ голову.

— Одинъ изъ малыхъ сихъ… забылъ я тебѣ сказать. Стаскивай шкуру-то, землякъ…

— Нѣтъ, серьезно… что это за типъ?..

Семеновъ объяснилъ въ чемъ дѣло.

— Та-акъ… Ну-ка, приблизься… Ого, парень ничего… Въ рожѣ некоторое волненiе…

Съ первыхъ же словъ Сеня почувствовалъ, что его новые знакомые — люди хорошiе. Они такъ весело шутили, разспрашивали, трепали по плечу, точно онъ давнымъ-давно былъ знакомъ съ ними. И обстановка-то внушала довѣрiе. На окнахъ, на столѣ и даже на полу, въ углу, лежали книги, какiе-то листки и газеты. А это былъ признакъ знаменательный: самъ Кириллъ Семенычъ говорилъ. Сеня понялъ, что и молодой человѣкъ, съ копной черныхъ волосъ на головѣ, — тоже студентъ.

Стали пить чай, дали Сенѣ бѣлаго хлѣба, разспрашивали обо всемъ подробно.

— Здорово! — сказалъ черный студентъ, когда Сеня разсказалъ о себѣ. — Надо земляка какъ-нибудь устроить…

Они стали обсуждать положенiе.

— Паспортъ-то съ тобой? — спросилъ Семеновъ.

— Нѣтъ, онъ у Кирилла Семеныча остался.

— Ну, ладно. Вотъ что, шутова голова. Мы напишемъ отцу, — разъ.

Наведемъ справки о твоемъ Кириллѣ Иванычѣ… или, какъ тамъ его… — два. А пока можешь поторчать у насъ. Насъ не объѣшь… За недѣльку отоспишься, какъ слѣдуетъ… Ну, и все… Хочешь?..

И они еще спрашиваютъ, хочетъ ли онъ! Сеня хлопалъ глазами, не находя словъ. Какъ все это сразу устроилось, — точно по волшебству. Вотъ они „ученые“-то люди!.. И какъ это вѣрно говорилъ Кириллъ Семенычъ!

— Ну, ты тутъ можешь хлопать глазами, а намъ пора идти. Читать умѣешь?.. Ну, вотъ тамъ что-нибудь найдешь, — указалъ черный студентъ на книги въ углу. — Вонъ красненькую-то возьми… „Записки охотника“…

Студенты зажгли лампу и ушли куда-то. Сеня осмотрѣлся, робко подошелъ къ книгамъ и взялъ красненькую. Но читать было трудно: въ головѣ мелькали тысячи мыслей, путались, клонило ко сну. Не рѣшаясь лечь на кровать, онъ положилъ голову на руки и заснулъ.

— „Что ты спишь, мужичокъ? Вѣдь студенты пришли!“ — услыхалъ Сеня веселый голосъ, — здорово храпѣлъ!..

Опять пили чай съ колбасой, потомъ студенты занялись книгами, а Сеня легъ на поставленную возлѣ окна лавку. Изъ-подъ своего зипуна смотрѣлъ онъ на „ученыхъ“ людей. А тѣ, съ папиросками въ зубахъ, склонились надъ книгами, и огонь лампы бросалъ зеленоватыя тѣни на ихъ свѣжiя лица.

— Да, — услышалъ въ полузабытьи Сеня басистый голосъ, — съ этихъ поръ его жизнь швыряетъ… и зашвырнетъ къ чорту на кулички…

Глава XV. „Жить для другихъ, другимъ служить!“

Прошло съ недѣлю, какъ Сеня жилъ у студентовъ. Письмо въ „Хворовку“ было послано. Высокiй студентъ Прохоровъ побывалъ въ больницѣ, досталъ Сенинъ паспортъ, повидалъ Кирилла Семеныча. У того былъ возвратный тифъ, и разговаривать долго было нельзя. Студентъ оставилъ старику Сенинъ адресъ.

— Твой старикъ оправился, — сказалъ Сенѣ студентъ. — Отъ этого тифа рѣдко помираютъ. Чуднóй старикашка, — сказалъ онъ товарищу. — Ученымъ все меня называлъ… „Вы, говоритъ, научный человѣкъ“… ха-ха-ха… „Я, говоритъ, васъ всѣхъ понимаю“… Чудакъ!..

Сеня совсѣмх освоился со своими хозяевами. Съ удовольствiемъ бѣгалъ онъ для нихъ въ лавочку за табакомъ, помогалъ старушкѣ хозяйкѣ, а вечеромъ, когда студенты возвращались съ занятiй, они заставали его за книгой. Онъ пристрастился къ чтенiю и уже читалъ „третью“ книгу.

— Погоди, я тебѣ принесу изъ библiотеки, а то у меня ничего для тебя нѣтъ, — сказалъ Семеновъ, когда Сеня попросилъ еще „книжицу“.

Было воскресенье. Студенты лежали на кроватяхъ и читали газеты. Сеня увлекся „Донъ-Кихотомъ“. Было тихо-тихо.

Прохоровъ поднялся и сталъ ходить по комнатѣ, посмотрѣлъ на падающiе хлопья снѣга, подошелъ къ Сенѣ.

— Понимаешь?..

— Понимаю… занятно… Я много ужъ читалъ у Кирилла Семеныча, а такой не читалъ…

Прохоровъ отошелъ къ кровати и сѣлъ. Онъ видѣлъ, какъ Сеня, наклонившись надъ книгой, перелистывалъ страницу за страницей, и его лицо отражало воспринятое. Какая-то глубокая мысль овладѣла Прохоровымъ. Онъ порывисто всталъ, ероша густые волосы, прошелся раза три по комнатѣ и остановился передъ Семеновымъ.

— Знаешь, что?..

Онъ кивнулъ въ сторону Сени, склонившагося надъ книгой.

— Что, — если попробовать поднять его?

Семеновъ поднялся и посмотрѣлъ на Сеню.

— Это-то я и раньше думалъ, — сказалъ онъ. — Да… Только я глубже смотрю на это. Писать и читать онъ и такъ умѣетъ. Нѣтъ, если дать ему… полное образованiе… хоть одну лишнюю силу вывести изъ народа?..

— Полное образованiе?.. Неисправимый идеалистъ ты!.. Ломоносовъ, Эдиссонъ и проч… это, по-твоему, изъ него выйдетъ?.. Я, братъ, объ этомъ не думаю… Пусть хоть народнымъ учителемъ будетъ, и то хлѣбъ… Пусть не уходитъ изъ народа… пусть хоть развитымъ рабочимъ будетъ!.. Не то нужно, чтобъ однимъ ученымъ больше стало, а чтобы въ самой гущѣ-то народной побольше людей съ головами было… Такъ, а?.. какъ же?

Семеновъ задумался. — ну, хорошо, — сказалъ онъ. Ну, поппробуемъ мы… Ну, а если начнемъ, а потомъ и бросимъ?.. Помнишь, какъ Андрей съ мальчишкой изъ лавки началъ тоже вотъ такъ, а черезъ мѣсяцъ и съѣхалъ съ квартиры?

Вотъ и мы…

— Я?.. ну, братъ, это дудки… Я не Андрей. Разъ я рѣшилъ что… — Прохоровъ взъерошилъ въ волненiи волосы.

— Ты!.. черноземная сила!.. Читатель!..

Сеня поднялъ голову.

— Что, баринъ?..

— Опять!.. Какой я, чортъ, баринъ!.. Твоего же тѣста я, а не барскаго… Да не въ этомъ дѣло. Хочешь оставаться у насъ?.. Чего ты моргаешь?.. Будемъ тебя учить… въ училище отдадимъ…

— А я не знаю… тятя вотъ прiѣдетъ… заберетъ меня…

— Тамъ увидимъ… Будешь стараться, а?.. Есть охота?..

— Буду. Кириллъ Семенычъ сказывалъ, — я могу понимать науку…

— Ну, вотъ и понимай.

Сеня не могъ читать. Его оставляютъ у себя эти веселые студенты, „ученые“, у которыхъ такъ хорошо жить, и которые говорятъ такiя умныя слова, что и понять трудно. Ни подзатыльниковъ, ни ругани, ни большого колеса не будетъ больше, не придется бродить по улицамъ. Но вдругъ вспомнилъ онъ про Кирилла Семеныча… А онъ?.. Онъ будетъ, какъ и раньше, работать, ходить по мѣстамъ…

— Ты что это, а? — спросилъ Прохоровъ. — „О чемъ тоска, откуда скука?“

— Кирилла Семеныча жалко…

— Ну, ужъ твоего Семеныча мы взять не можемъ… нѣтъ.

Принятое такъ скорополительно рѣшенiе взволновало студентовъ. Они курили папиросу за папиросой и мѣрили комнату крупными шагами.

Казалось, они осуществляли бродившiя иногда въ головѣ честныя, хорошiя мысли, — служить народу. А сколько было этихъ свѣжихъ, искреннихъ порывовъ!.. Еще на школьной скамьѣ, въ спорахъ съ товарищами, зрѣли эти порывы. Народъ, — не пустымъ звукомъ было для нихъ это слово; въ немъ, этомъ словѣ, слилось все самое дорогое сердцу: и родина, и миллiоны обремененныхъ, и сотни лѣтъ тяжкихъ страданiй, и правда, и цѣль жизни, и надежда на великое, счастливое будущее страны, которое нужно создать.