— Да, девушке я нравлюсь, и это, возможно, заставляет мир крутиться быстрее… — Я снова нажал и услышал треск валуна. Дисс взвизгнул.

— Флорин, какая польза от победы, если ты оставляешь после себя только развалины?

Он был уже сверчком, стрекочущим в пустыне. Я нажал еще раз, и весь гигантский валун раскололся со страшным грохотом; распадаясь, он увлек за собой и землю, и небо, обнажая бархатную черноту абсолютной пустоты.

— Хорошо, — крикнул я в темноту, — но на мой взгляд чуть-чуть статично. Да будет свет!

И возник свет.

И я увидел, что это хорошо, и отделил свет от тьмы. Однако вокруг было немного пустынно, поэтому я создал твердь и отделил воды над нею от вод на ней. Получился океан и множество дождевых туч.

— Слегка монотонно, — сказал я. — Пусть воды соберутся по одну сторону, а здесь появится суша.

И было так.

— Уже лучше, — сказал я. — Но выглядит несколько абстрактно. Да будет жизнь.

Слизь распространилась в воде и эволюционировала в морские водоросли, и тучи их подплывали к берегу, застревали и пускали новые корни, ползли по голым скалам и грелись на солнце; и земля породила траву и другие растения, дающие семена, и фруктовые деревья, и лужайки, и джунгли, и цветочные клумбы, и мох, и сельдерей, и много другой зеленой чепухи.

— Чересчур вяло, — объявил я. — Да появятся животные.

И земля породила китов и коров, диких птиц и пресмыкающихся, и они плескались, и мычали, и кудахтали, и ползали, немного оживляя все вокруг, но явно недостаточно.

— Дело в том, что здесь слишком спокойно, — указал я сам себе. — Ничего не происходит.

Земля задрожала, вспучилась, вершина горы взорвалась, излилась лава и зажгла лесистые берега; облака черного дыма и пепла окутали меня. Я зашелся кашлем и сдал назад, и кругом снова наступило спокойствие.

— Я имел в виду что-нибудь приятное, — сказал я, — и что-нибудь типа роскошного заката в сопровождении музыки.

Небо вздрогнуло, и солнце утонуло на юге в великолепных пурпурных, зеленых и розовых волнах в сопровождении гремящих аккордов, которые производил какой-то незримый источник в небесах. По окончании этого зрелища я возвратил все обратно и прокрутил закат еще несколько раз. Что-то показалось мне не совсем верным. Потом я заметил, что каждый раз смотрю одно и то же. Я все изменил и создал еще полдюжины закатов, прежде чем понял, что они сохраняют определенное сходство.

— Создавать каждый раз что-то новое — это тяжелая работа, — признался я. — Что если ограничиться только концертом без светового шоу?

Я проиграл все, что помнил из различных симфоний, похоронных песен, концертов, баллад, мадригалов и рекламных роликов. Через некоторое время я исчерпал свои возможности. Постарался создать свою собственную музыку, но ничего не получилось. Этой областью деятельности мне придется заняться, но позже. А сейчас мне хотелось развлечься.

— Лыжи, — определился я. — Упражнения на открытом воздухе — залог здоровья.

И я помчался по склону, потерял равновесие, перевернулся через голову и сломал обе ноги.

— Не совсем то, — сказал я, ремонтируя себя. — В дальнейшем обойдемся без падений.

Я со свистом понесся по склону внутри невидимого, как бы обитого войлоком тоннеля, который оберегал от малейших толчков.

— Все равно что принимать ванну в одежде, — сообщил я. — С таким же успехом можно смотреть слалом по телевизору.

Я попробовал водные лыжи, скользя по волнам, как кролик в мчащейся по рельсам клетке на собачьих бегах. Вокруг была вода, но ничего общего с ней я не имел.

— Не годится. Надо бы научиться проделывать это всерьез, но, честно говоря, не хочется. Может быть, попробовать парашютный спорт?

Ухватившись за pамy открытой двери, я шагнул наружу. Воздух со свистом проносился мимо меня, а я неподвижно висел, наблюдая за гобеленом в пастельных тонах в нескольких футах подо мной, который постепенно увеличивался в размерах. Внезапно он превратился в поля и деревья, стремительно мчащиеся на меня; я схватил кольцо, дернул…

Рывок чуть не сломал мне спину. У меня началось головокружение от вращения, я раскачивался, как маятник на дедушкиных часах, и шлепнулся на твердую скалу.

Парашют тащил меня по земле. Мне удалось расстегнуть лямки и уползти под куст, чтобы придти в себя.

— В каждом деле есть свои фокусы, — напомнил я сам себе, — включая и профессию Господа. Какой смысл чем-то заниматься, если нет никакого удовольствия?

Я задумался, что же может доставить мне удовольствие.

— Как ты насчет новенького, с иголочки, обтекаемой формы, каштанового цвета, «Спидстара» — с зеленой кожаной обивкой.

Он стоял у дороги. Он обещал удовольствие. Двери захлопнулись с приятным звуком. Я завел его, разогнал до SO миль по дороге, которую сам же и создал. Я мчался быстрее и быстрее: 90… 100…200… Через некоторое время я устал бороться с ветром и пылью, бьющими в лобовое стекло, и избавился от них. Остался только рев двигателя и тряска.

— Ты слишком приземлен, — обвинил я сам себя.

Добавив крылья и пропеллер, я круто пошел вверх на спортивной модели «Пчелки». Совершенно неожиданно спортивная лошадка взбрыкнула и, резко потеряв скорость, врезалась во вспаханное поле около Пеории. То, что осталось от меня, могло свободно поместиться в ложке. Я собрал себя, и истребитель Т-33 стал набирать высоту. 30000 футов… 40000 футов…50000 футов. Я выровнял машину и принялся делать бочки, петли, спирали, пока не почувствовал приступ тошноты. Я спикировал в каньон. Но прежде, чем успел создать посадочную полосу, взорвался.

— Все дело в том, приятель, что куда бы ты ни отправился, от самого себя не отделаешься. Как насчет более спокойных занятий?

Я сотворил пустынный остров, украсил его орхидеями и пальмами, устроил ласковый ветерок, белый прибой, окаймляющий голубую лагуну. Построил из красного дерева, стекла и неотесанного камня дом на высокой террасе центрального холма, окружив его тропическими садами, прудами и водопадами, и спустился во внутренний дворик отдохнуть около бассейна, где на столике в высоких бокалах ожидали прохладительные напитки. Бокал «швепса» вызвал аппетит. Я создал стол, прогибающийся под тяжестью жареной дичи и холодных арбузов, шоколадных эклеров и белого вина. Когда аппетит стал угасать, я избавился от всего этого, а также от креветок, ростбифов, изысканных салатов, свежих ананасов, цыплят с рисом, свинины со сладким соусом и холодного пива. Я почувствовал, что снова взорвусь.

Я подремал на своей квадратной, три на три метра, кровати, устланной шелковыми простынями. После четырнадцатичасового сна она уже не казалась такой комфортабельной. Я снова поел, на этот раз жареных сосисок и пирожков с ливером.

Поплескался в лагуне. Вода была холодная, и я порезал ногу о коралл. Потом ногу свела судорога, — к счастью, на мелком месте.

Хромая, я вылез из воды и сел на берегу, размышляя о автоматическом музыкальном центре с пятью тысячами кассет, о библиотеке с десятью тысячами книг, антикварном оружии и коллекции монет, о гардеробах, заполненных костюмами из натуральной шерсти и обувью, изготовленной по индивидуальному заказу, о пони для игры в поло, о яхте…

— Идиотизм, — сказал я. — У меня' морская болезнь, и я понятия не имею, как ездить верхом. А что можно делать со старыми монетами, кроме как смотреть на них? Мне потребуется сорок лет, чтобы прочитать столько книг. И…

Неожиданно я почувствовал себя усталым. Но я не хотел спать. Или есть. Или плавать. И вообще ничего не хотел.

— Что хорошего во всем этом, — пожелал я узнать, — если ты один-одинешенек? Если нет никого, кому можно было бы показать все это, или поделиться, или произвести впечатление, или вызвать зависть? Или хотя бы сыграть во что- нибудь?

Я адресовал горькие вопросы небу, но никто не ответил, потому что я не позаботился поместить туда кого-нибудь для этой цели.

— Вся беда в том, что здесь нет людей, — признал я мрачно. — Да будет человек, — сказал я и создал Его по своему подобию.