Шур Шурыч наклонился к вороне и стал с ней шептаться, советоваться. Ворона молча слушала и только время от времени кивала головой.

— Да, — наконец заговорила ворона. — О-очень хорошая загадка. Спортивная. — И она обратилась к Вике: — Отгадай, что это такое: не квадратное, не зелёное, не пушистое и не прозрачное.

— А ещё по-французски не говорит и не продолговатое, — а затем, чтобы Вике легче было отгадывать, Шур Шурыч уточнил: — Зато прыгает.

Вика задумалась. Думала она долго. Но сколько ни старалась, ничего придумать не могла.

— Видишь, — обрадованно закричал Шур Шурыч. — Во-о, какая загадка! Ни за какие пряники не угадает её твой родитель. Сдаёшься?

— Сдаюсь, — сказала Вика.

— Так вот это… это футбольный мяч! — выпалил Шур Шурыч ответ загадки.

— Мяч?! — удивилась Вика.

— Конечно. Не продолговатый, по-французски не говорит, не квадратный, не пушистый и не прозрачный, не зелёный, но прыгает — что это? Мяч. Самый настоящий мяч, только, — уточнил Шур Шурыч, — футбольный.

— Да, — согласилась Вика, — хорошая загадка. Они её никогда не разгадают.

Шур Шурыч и ворона ещё некоторое время побыли у девочки, советовали, какие песни лучше петь, а затем отправились к себе на площадь Двух Мастеров.

Вот уже второй вечер, Шур Шурыч не ходил пугать детишек. Сейчас он сидел на ветке, свесив ноги, и чинил валенок, ставил заплатку. Больше всякой другой обуви Шур Шурыч уважал валенки. Он их носил и зимой, и летом. Поэтому их ему часто приходилось чинить и они были украшены узорами разноцветных заплаток.

Ворона Розалинда, как обычно, по вечерам занималась хозяйством: чистила шляпы, сметала пыль с музыкальных инструментов, книг, зонтиков — всех тех вещей, которые висели на ветках ёлки.

На этот раз она не просто приводила в порядок вещи, но и громко говорила:

— А как вы считаете, Викины мама и папа сейчас телевизоры смотрят или песни поют? Я думаю — песни поют. А может быть…

Но Розалинда так и не успела договорить, что «может быть», потому что на площадь выбежала Вика.

Вика была огорчена: папа и мама совсем рассорились, когда увидели скрученные проволокой телевизоры, даже обедали врозь. Папа в кабинете, а мама в спальне. Потом папа ходил из угла в угол и сердито говорил: «Это уж слишком, телевизор мне вручили как победителю соцсоревнования, для меня это память».

Мама тоже была очень расстроена. Она даже плакала. Мама плакала и сама с собой говорила: «Я стараюсь, чтобы в доме всё было чисто и аккуратно. У меня две смены: первая на работе, вторая — дома. А он телевизоры — проволокой. Превратил дом в скобяную лавку».

Вика хотела было всё маме объяснить, она даже в дверь постучала и сказала: «Это не папа, это Шур Шурыч».

Но мама не дала ей договорить:

«Какой ещё Шур Шурыч? Ты всегда защищаешь своего папу! Ты меня совсем не любишь».

Это была неправда. Вика любила и папу, и маму и если защищала, то всех сразу. Поэтому она очень обиделась. Ей стало грустно и одиноко. Ей захотелось увидеть своих друзей — ворону Розалинду и Шур Шурыча. Она на цыпочках вышла из дома и побежала на площадь — туда, где росло невидимое дерево.

— Шур Шурыч, Розалинда, где вы?! — крикнула Вика, остановившись посреди площади.

— Вот тебе и мирно сидят, вот тебе и песни поют, — сказал вороне Шур Шурыч, натянул валенки и спрыгнул с ветки на землю.

Через мгновение рядом с девочкой опустилась и ворона.

— Здравствуйте, пожалуйста, — словно ничего не случилось, весело обратился Шур Шурыч к девочке. — Как дела? А я знаю, чего ты пришла. Ты хочешь к нам, на наше дерево.

Об этом Вика не думала. Но, услышав предложение Шур Шурыча, она на мгновение даже улыбнулась.

— А можно? — спросила Вика, и в её голосе послышались радостные нотки. Она подала Шур Шурычу и вороне руки и осторожно стала подниматься за ними.

Сначала Вика ничего не видела, всё было как в тумане. Но постепенно туман этот рассеивался, и она смогла различить ветки большой лохматой ёлки, на которых висели самые разные вещи.

Вика осторожно гладила скрипки и трубы, когда-то сделанные братьями, примеряла старинные шляпки и цилиндры, и постепенно её плохое настроение уходило.

Шур Шурыч смотрел на девочку и думал: «Что бы такое сделать? Чем развеселить Вику?» И, наконец, придумал. Он снял с ветки большую, обёрнутую серебристой лентой хлопушку и изо всех сил дёрнул за верёвочку.

Раздалось оглушительное «бабах!».

— Ой! — испугалась Вика и закрыла уши руками.

— Вы не в своём уме! — рассердилась Розалинда и стала вырывать у Шур Шурыча вторую хлопушку, которую он тоже снял с ветки. — Вы забываете, что у нас в гостях ребёнок и притом девочка.

— Ничего я не забываю, — пыхтел Шур Шурыч, отбиваясь от вороны, — у меня хорошее настроение — раз! — и не каждый день у нас гости — два!

— Повесьте хлопушку на место! Хулиган! — не сдавалась ворона.

— Птица, — тихо сказал Шур Шурыч так, чтобы не услыхала Вика, — сегодня праздник! Понимаешь, мы должны девчонке устроить праздник! — и он показал глазами в сторону Вики.

Ворона наконец-то поняла, что всю эту пальбу Шур Шурыч устроил ради девочки, и сама протянула хлопушку Вике.

Взяв хлопушку, Вика с силой дёрнула за верёвочку.

Раздался оглушительный взрыв.

— Здорово! — радостно воскликнула девочка. — Как на Новый год!

— Вот именно! Ура! — закричал Шур Шурыч.

— А где вы их покупали? — спросила Вика у Шур Шурыча.

— Кого? — не понял бывший домовой.

— Ну, хлопушки.

— А мы их не покупали, — объяснила Розалинда. — Мы сами их делали. Братья по хлопушкам были большие умельцы. К ним по вечерам детишки всегда приходили. Телевизоров тогда, конечно, не было. Ну, чтобы скучно не было, они с ребятами ёлочные игрушки мастерили.

— Или в лото играли, — добавил Шур Шурыч. — Меня с собой всегда приглашали. Сейчас, конечно, в каждом магазине игрушек полным-полно. И стеклянные, и пластмассовые, и из фольги. Каких только нету… Но всё-таки приятно, когда у тебя на ёлке висят игрушки, которые сделал сам.

Шур Шурыч снял с ветки большого из папье-маше клоуна, украшенного перьями.

— Вот, — протянул он игрушку Вике. — Сколько лет прошло? А до сих пор на нашей ёлке висит. Всё-таки не зря я тогда сказал, что лучше всего возле дома ёлку посадить. Старший брат сперва упирался. «Нет», — говорит и всё тут. Но мы всё-таки с младшим уговорили его. Ох, и весёлый был младший — музыкант! Он меня и поддержал. «Пускай, — сказал, — у нас в доме Новым годом пахнет». Так мы в конце концов и сделали.

— Да, — мечтательно сказала Розалинда, — вы мастерили, а я развешивала. Вы знаете, украсить ёлку — не так просто. Для этого нужно обладать большим вкусом. Братьям всегда нравилось, как я наше дерево украшала, — вздохнула ворона и умолкла.

Вика тоже притихла. Она вспомнила легенду о братьях, которую ей прежде рассказывала мама. Сравнивала то, что слыхала когда-то, с тем, что увидела сейчас. И тут вспомнила о шапке-невидимке, которую, как рассказывала мама, сшил старший брат, и ей стало интересно, где она — эта шапка.

— Шур Шурыч, скажите, — спросила Вика у бывшего домового, — которая из этих шапок — невидимка?

Шур Шурыч внимательно посмотрел на девочку. Его обычно весёлые глаза почему-то вдруг стали тёмными и печальными.

— Знаешь, Вика, — сказал он тихо и серьёзно, — есть на свете тайны, которые лучше не раскрывать: пусть остаются тайнами.

— Почему? — не поняла Вика.

Глаза у Шур Шурыча снова повеселели, и он закричал:

— А потому! Потому что, если все тайны раскрыть, со скуки умереть можно. А я скучать не люблю! Я люблю…

Но что он любит, Шур Шурыч сказать не успел, потому что в это время на площадь выбежала Викина мама. Она остановилась возле невидимого дерева и громко крикнула: