— Этот Шелли — настоящий язычник! — свирепо произнёс священник.

— Ну да, язычник, — кивнул Донал. — Но не самого худшего толка. Жаль, что как раз те, кто называет себя верующими, и толкают таких, как он, к самому краю погибели!

— Он ненавидел истину, — упорствовал священник.

— Он непрестанно искал её, — ответил Донал, — хотя, конечно, так по–настоящему до неё и не добрался. Да вот вы послушайте, сэр, и посудите сами: разве он далеко ушёл от христианина?

Донал открыл томик стихов и нашёл в нём то, что искал. Священник уже готов был закрыть себе ладонями уши и отказаться слушать, но ему помешало любопытство и страх показаться нелепым. Доктрины, которых он придерживался, были не только сухими или заплесневелыми, но по–настоящему гибельными. Он призывал людей любить Христа за то, что Тот якобы защищает их от Бога, а не за то, что Тот ведёт их к Богу, в Котором и есть истинное блаженство и без Которого весь мир погружается в несчастье и кромешную тьму. Он не имел ни малейшего представления о том, что вечная жизнь — это познание Бога. Он воображал, что справедливость и любовь вечно борются друг с другом в груди у Вечного Триединства. Он почти ничего не знал о Боге и до неузнаваемости искажал Его лик. Если бы Бог и в самом деле был таким, каким представлял Его этот священнослужитель, то быть Его творением воистину было бы худшим из всех зол.

Донал открыл нужную страницу и начал читать. Это был отрывок из «Маскарада анархии»:

Прочитав эти строки, он повернулся к своему слушателю, но тот почти не уловил их смысла и совершенно не понял их духа. Он не выносил ни малейшего намёка на бунт против власти со стороны всякого, кто был ниже его по положению, но при этом презирал мысль о том, чтобы покорно претерпевать гонения и покоряться им.

— Ну, и что Вы думаете, сэр? — спросил Донал.

— Сущая чепуха! — отрезал тот. — Что сталось бы с Шотландией, если бы не сопротивление?

— Но ведь сопротивляться тоже можно по–разному! — возразил Донал. — Ведь Господу тоже приходилось терпеть зло. Не знаю насчёт Шотландии, но мне кажется, что в мире было бы гораздо больше христиан — и они сами были бы гораздо лучше! — если бы те, кто называет себя верующими в Бога, сопротивлялись, как это описано здесь! Он, по крайней мере, всегда поступал именно так.

— Вы имеете в виду Шелли?

— Нет, не Шелли. Я имею в виду Христа. Но ведь духом Шелли был гораздо ближе к истине, чем те, кто заставили его презирать само имя христианской веры, хотя по существу он так и не узнал, в чём она заключается. Ничего, Бог рассудит каждого по справедливости.

— Вот что, юноша, — заговорил священник, пытаясь придать своему голосу особую серьёзность и вескость. — Я просто обязан предупредить вас о том, что вы находитесь в противлении Богу. А Он не потерпит, чтобы над Ним смеялись! Желаю вам всего наилучшего!

Донал присел возле дороги, чтобы священник мог уйти далеко вперёд, снова взялся за книжку — этакое потрёпанное воплощение духа Шелли — и ещё немного с нею побеседовал. Он ещё яснее увидел, как сильно ошибался поэт в своих представлениях о христианстве и как разительно отличались те, кто внушил ему эти представления, от евангелистов и апостолов. Донал увидел в нём вольную мальчишескую душу, рвущуюся к свободе, но мало понимающую, что такое свобода на самом деле. Шелли ничего не знал о главном законе подлинной свободы: по–настоящему человек свободен лишь тогда, когда живёт в единстве с той Волей, которая сама желает освободить нас.

Священник давным–давно скрылся из виду. Донал поднялся и отправился дальше. Вскоре он добрался до мостика через реку, перешёл его и зашагал вдоль возделанного поля, такой же бодрый и свежий, как и утром. Он был пилигримом и странником на пути к своему предназначению, дарованному ему свыше.

Начало смеркаться, и изрядно уставший Донал начал подыскивать себе место для ночлега. Но до темноты было ещё далеко, и воздух был совсем тёплый. Дорога уже давно плавно шла в гору, и через какое–то время Донал очутился на краю голой вересковой пустоши. Вереск ещё не зацвёл, но папоротника вокруг было предостаточно. Вот это и будет его спальней, просторной и душистой! Можно ли придумать постель мягче Божьего вереска и покрывало лучше Божьей ночи, высокой, усеянной звёздами и спускающейся на землю мягкими сумрачными завесами? Разве не в этой же самой спальне Иакову привиделась величественная лестница, ведущая в Небесным вратам? [5] Разве не под этой самой крышей Иисус провёл Свои последние ночи на земле? Он не стал искать покоя и утешения в человеческих жилищах, но пошёл прямо к Отцу, под Его просторную крышу. Он искал убежища не в маленьких и тесных комнатках, но в широких и открытых покоях под сводом Отцовских небес. Люди укрываются от врагов за толстыми стенами, но Господь наш стремился к свободе и широким просторам. Ангелам тоже легче приходить и уходить там, где нет крыш, под которыми копится человеческое недоверие. И всякий раз, когда мы слышим о появлении ангела, где и кому он является? Обычно он появляется в каком–нибудь глухом, отдалённом местечке, и видят его одинокие дети.

Донал шёл по пустоши до тех пор, пока окончательно не выбился из сил и отдых не начал казаться ему неземным блаженством. Он свернул с каменистой дороги в заросли вереска и папоротника и вскоре заметил небольшую сухую ложбинку, так густо поросшую вереском, что при виде её сразу вспомнил свою постель в отцовском доме. Это было как раз то, что нужно. Вытащив нож, Донал нарезал побольше папоротника, настелил его поверх вересковых побегов, забрался под зелёное травяное покрывало, высунул наружу голову, чтобы видеть над собой небо, и, положив под голову мешок, крепко заснул.

Когда он открыл глаза, в его памяти не осталось ни малейшей тени ночных сновидений, так что он не знал, снилось ему что–нибудь или нет. Он проснулся с такой ясной головой и почувствовал такую неожиданную бодрость, как будто накануне, подобно Иакову, заснул у подножья лестницы, ведущей в Небеса. Вокруг носился лёгкий ветерок, словно сотканный из неоформившихся мыслей, и с каждым вздохом Доналу казалось, что Бог заново вдувает в него дыхание жизни. Кто знает, что это за странная штука — воздух? Мы знаем, из чего он состоит, но никто не может сказать, что это такое на самом деле.

Солнце весело смеялось над горделивым чванством угрюмой тьмы, которой до поры до времени пришлось посторониться, и весь мир казался довольным и спокойным. Донал чувствовал себя таким посвежевшим, как будто всю ночь сон омывал его изнутри, а ветер снаружи. Сердце его было преисполнено мирной радости, которой нельзя было не поделиться. Но вокруг не было ни души, и Донал снова отправился в путь.

Вскоре он увидел низкую лощину, посередине которой красовался домик, сложенный из кусков дёрна. Из трубы курился дымок; хозяева явно проснулись. Донал порадовался, что не заметил домик накануне вечером, а то, скорее всего, упустил бы удовольствие ночлега под открытым небом.