Мы пообедали в ресторане неподалеку от Геркуланума, еще одного города, погребенного под пеплом Везувия. Это был огромные особняк в стиле английского ампира, когда-то принадлежавший частному владельцу, а позднее реконструированный под ресторан. После Портиччи мы поехали по узким, грязным улицам, где, сидя в пыли, матери кормят грудью своих голопузых детей, а немощные старики дремлют под кучей старого тряпья. Потом мы выскочили на оживленную автостраду, ведущую на юг, к Везувию, возвышающемуся слева от нас. Джина то и дело оглядывалась назад и наконец приказала Роберто остановиться. Как только мы съехали на обочину, мимо нас промчался огромный американский автомобиль. Я успел заметить сидевших сзади мужчину и девушку. И хотя они не взглянули на нас, я понял, что нас узнали. Я повернулся к Джине. Она следила за мной боковым зрением.

Объездные пути обычно пролегают либо под автострадой, либо над нею, а не доезжая до Торе-Аннунциаты есть боковая дорога, ответвляющаяся от автострады. Там на развилке находится заправочная станция, где и остановился американский автомобиль. Когда мы проехали мимо, я оглянулся и увидел, что он выезжает на автостраду. А мы через пять минут были в Помпеях.

Хэкет ждал нас в условленном месте. Его крошечный взятый напрокат автомобиль терялся среди множества автобусов и ларьков, торгующих сувенирами. Джина сказала, что мы к Руджиеро, и мы прошли через турникет. Но у директора в офисе нам сообщили, что он на лекции в университете, в Неаполе, так что Джине пришлось взять роль гида на себя. Экскурсия наша продвигалась медленно, так как Хэкет все время останавливался то свериться с путеводителем, то сделать снимок. Было нестерпимо жарко, и у меня разболелась нога, как бывало в Англии перед дождем.

Улицы, прорытые в напластованиях, образовавшихся после знаменитого извержения Везувия на глубину в двадцать футов, по обе стороны были плотно застроены жилыми домами, виллами и прочими зданиями, поэтому там просто нечем было дышать. Город выглядел точно так же, как две тысячи лет назад.

Джина живописала праздную жизнь римлян, погрязших в пиршествах и разврате. И хотя я видел остатки городских стен, форумов, храмов, театров, лупанариев, рынков, а также расписанных весьма непристойными фресками вилл, в памяти сохранилось совсем другое: следы, оставленные колесами колесниц на мощенных камнями улицах; сосуды для оливкового масла и прочая домашняя утварь в лавках; останки ребенка, заживо погребенного под горячим пеплом, в комнате, где он играл.

Было совершенно очевидно, что катастрофа застигла жителей город врасплох. И это, конечно, было самое сильное впечатление от посещения Помпеев.

Когда бродишь по узеньким улицам, то и дело натыкаясь на высеченные на камне фаллосы – символы удачи, а также имена возлюбленных или заточенных и тюрьме узников, невольно возникает ощущение, что еще вчера здесь, где сейчас снует пестрая толпа разноголосых туристов с камерами, разгуливали римляне в тогах.

Но в термах Стабиана это впечатление исчезло. После осмотра горячих ванн Джина повела нас ко входу посмотреть мозаику. И тут мы столкнулись чуть ли не нос к носу с Максвеллом и Хильдой Тучек. Они, по-видимому, не заметили меня. Зато я теперь определенно знал, кто находился в большом американском автомобиле, обогнавшем нас. Джина повернулась ко мне.

– Вы велели вашим друзьям следить за нами? – Она была вне себя от гнева.

– Конечно нет, – ответил я.

– Тогда почему они здесь? Почему они следовали за нами от самого Портиччи?

- Не знаю.

Она уставилась на меня, явно не веря моим словам.

– Думаю, нам пора возвращаться, – сказала она. – Я не люблю, когда за мной следят. Эта девушка влюблена в вас?

– Нет.

Она ехидно усмехнулась:

– Видно, вы плохо знаете женщин. Мы направились к форуму.

Когда мы ехали вниз по узким пыльным улицам, она взяла меня под руку:

– Не беспокойтесь об этом. Дик. Роберто избавит нас от их преследования. Машина у меня быстрая, а он отличный шофер.

Ее настроение, видимо, улучшилось, потому что она снова принялась весело болтать о нравах римлян. Она питала явно болезненный интерес к этой проблеме. Я помню, как она хохотала, описывая одну из возможных сцен во время извержения Везувия:

– Все произошло так неожиданно, что мужчина и женщина, занимавшиеся любовью, не успели ничего понять. Их сплетенные тела были обнаружены при раскопках. Представьте себя в постели с девушкой, и вдруг комнату заполняет горячий пепел, вы задыхаетесь, а через две тысячи лет какой-то землекоп откапывает вас. Это безнравственно, не так ли?

Когда мы выходили из ворот, я оглянулся и увидел участок выжженной травы, похожий на кроличий загон. Хэкет тоже оглянулся:

– Должно быть, ночью это прекрасное зрелище. Надо будет приехать сюда, когда стемнеет.

Подъехал Роберто. и Джина протянула руку Хэкету:

– До свидания, мистер Хэкет. Теперь вы видели Помпеи. Надеюсь, вы прониклись уважением к нашему вулканчику.

– Поверьте, графиня, проникся, и еще каким! И бесконечно благодарен вам, – сказал он с мягкой улыбкой- – До свидания, мистер Фаррел.

Отъезжая, я видел, как он роется в карманах в поисках конфет для окруживших его оборвышей. Пока мы выбирались на шоссе, Джина молчала. А когда свернули на Торе-Аннунциату, она быстро сказала что-то Роберто по-итальянски. Он кивнул и нажал на акселератор. Я оглянулся назад и увидел черный хромированный автомобиль Максвелла. Я ужасно рассердился. Какая нелепость – преследовать меня, будто я какой-нибудь преступник.

Мы свернули влево и помчались вниз, к сверкающему зеркалу Неаполитанского залива. Роберто хорошо знал дорогу, и мы, не снижая скорости, неслись, лавируя между трамваями и разгоняя детишек, играющих на мостовой.

Затем мы съехали с дороги, ведущей к Аннунциате, И поехали по пыльной дороге в Босто-Трекасе. Проехав его, Роберто остановился. Две повозки – одна с белым буйволом в упряжке, другая со старой клячей – проследовали мимо нас. Ни одного автомобиля не было видно. Джина опять сказала что-то Роберто, и мы поехали.

– Мы доедем до Терцимы, а потом свернем налево, – сказала Джина, обращаясь ко мне. – Санто-Франциско – деревня, расположенная над Авином. Нужная нам вилла находится на полпути между этими деревнями.

Дорога была узкая, а на обочинах – кучи пыли, которая густым облаком тянулась за нашей машиной. Мы ехали по равнинной местности, покрытой виноградниками и апельсиновыми плантациями.

В пять часов мы наконец добрались до виллы. Сама вилла примостилась на возвышенности, представлявшей собой сгусток лавы, которая по мере сползания вниз постепенно остывала, густела и наконец здесь закончила свой путь. Это был типичный белый особняк с плоской крышей и балконами под красной черепицей. Тыльной стороной вилла лепилась к горе, а фасадом выходила на виноградники и раскинувшееся за ними море с Капри на горизонте. Выйдя из машины, мы попали в настоящее пекло. Солнце уже зашло, но воздух был тяжелый и жесткий, словно сирокко, пришедший из Сахары. Я пожалел, что приехал сюда. Джина рассмеялась и взяла меня за руку:

– Подождите, вот попробуете здешнее вино – и не будете таким мрачным. – Она взглянула на гору, вздымавшуюся над виллой, и задумчиво проговорила: – Думаю, что ночью от Везувия можно будет прикуривать.

Мы вошли в дом. Внутри было довольно прохладно. Жалюзи на окнах были опущены. Похоже, вся прислуга вышла приветствовать нас: старик со старухой с грубыми, морщинистыми лицами, молодой человек с бессмысленной улыбкой на лице и молоденькая девушка в юбочке много короче, чем полагалось бы. Меня проводили в комнату на первом этаже. Старик принес мои вещи. Он раздвинул венецианские шторы, и я увидел вершину Везувия. Черное облачко дыма возникло над кратером, поднялось вверх и растаяло, а следом за ним появилось другое.

– Не желает ли синьор выпить «Лакрима Кристи»? – спросил старик заискивающим тоном.

Я кивнул.

Он одарил меня беззубой улыбкой и поспешно удалился. Двигался старик с удивительным проворством, словно боялся замешкаться.