Ничего, Денисик, весь в атласе и бархате, сейчас пашет носом грязь. Что гораздо обиднее.

Авденаго поскользнулся не на банановой кожуре, а на сырой глине. И куда ни глянь — везде либо раскисшая под дождем почва, либо щебень. А вокруг — расходящаяся амфитеатром чудовищная воронка. Ее скальные стенки были как будто изъедены, по выступам перемещались человеческие фигурки, а кое-где отверстыми ротиками зияли пещерки — с того места, где находился Авденаго, они казались совсем маленькими.

«Карьер, — подумал Авденаго. — Я в горах, и здесь добывают камень. Самоцветы, либо для строительства».

Обещанных Мораном белых башен Калимегдана видно не было. Слишком далеко, слишком высоко. Сидя в луже на дне карьера, обетованного замка не узришь.

Авденаго встал, покачиваясь, обтер ладонями штаны, отчего руки тотчас сделались липкими.

Фу ты.

«Карьер, — мысль сделалась беспокойной, — что-то здесь не так…»

— Стоять! — заорал над ухом у Авденаго хриплый голос. — Травма?

— Что? — Авденаго повернулся и встретился глазами с субъектом в кожаной безрукавке, который сверлил молодого человека ненавидящим взглядом.

Субъект был высок ростом, с непропорционально короткими кривыми ногами, очень смуглый, почти черный. Растительность на его лице торчала неопрятными клочками: клок под носом, клок на подбородке. Длинные мускулистые руки явно были смазаны маслом, они лоснились и поблескивали в тусклом свете пасмурного дня.

Самым неприятным было то, что субъект поигрывал кожаной плеткой.

— Ты! — отрывисто гавкнул он. — Почему без цепей?

Авденаго молчал.

Субъект замахнулся плеткой.

— Отвечать!

Первый удар Авденаго пропустил, так неожиданно и быстро это произошло, но второго уже ожидал и стукнул субъекта в нос. Правда, он метил в глаз, но нос — даже еще и лучше.

— Ты! — заорал Авденаго. — Сдурел? Кого лупишь? Вот!

И он показал кулак, повернув руку так, чтобы тот видел кольцо с топазом. Камень светился нездешним светом, тихим и чистым.

— Видал? — добавил Авденаго и с силой наступил субъекту на ногу.

Тот взвыл, чего Авденаго уж никак не ожидал, потряс головой, мотая сальными черными волосами, затем несколько раз подпрыгнул на месте, словно проверял — целы ли ноги после соприкосновения с жуткими сапожищами чужака и готовы ли они по-прежнему служить своему владельцу.

— Кто главный? — строго спросил Авденаго.

— Тахар… — ответил субъект.

Он еще раз покосился на кольцо и медленно вжал голову в плечи.

— Рассказывай, — велел Авденаго.

— Что?

— Пока провожаешь до Тахара — рассказывай, — пояснил Авденаго. — Во всех подробностях. Что здесь происходит и прочее.

— А, — субъект немного просветлел лицом, — ну да… Конечно. Работы идут обычным ходом. Умерших — обычное число. Пополнения — недавно было, но не хватает и желательно бы еще. Как обычно. Вот такие дела.

— Понятно, — сказал Авденаго. — А ко мне что же сразу с плеткой? А? Нехорошо, братец.

— Больно вы на них похожи, — объяснил тип. — По первому впечатлению. С лица практически такой же. Кожица гладенькая, беленькая, нежная. Ее плетка со второго раза рвет напрочь.

— Здесь люди работают, что ли? — прищурившись, Авденаго еще раз оглядел стенки карьера.

— А кто же еще? — субъект ухмыльнулся, показав ярко-оранжевые зубы.

«Интересно, это у них мода такая — зубы красить, или у него от природы? — подумал Авденаго. — И вообще… он же гоблин! Настоящий».

В короткий, пронзительный миг для Авденаго сделался абсолютно ясен замысел Морана Джурича.

Чего больше на свете боялся Денисик? Армии. Вот и угодил в армию.

Кого боялся он сам, Миха Балашов, Авденаго? Гоблинов. Ну так вот они, гоблины. В самый эпицентр ихней бесчеловечной цивилизации, можно сказать, угодил. Выкарабкивайся, любезный Авденаго, как можешь и как умеешь, авось жив останешься.

И наверняка со всеми остальными клиентами Морана, сколько их ни было, аналогичная же история приключилась. У Авденаго еще имеется кое-какое преимущество: он все-таки знает Морана лично и в состоянии предвидеть… ну хотя бы кое-что. Потому что Моран способен на такие вещи, которые предвидеть не под силу решительно никому, даже родственникам.

Непонятной оставалась для Авденаго лишь цель, с которой Моран проделывает все эти штуки над живыми людьми. То ли перевоспитывает он своих клиентов, то ли грубо издевается над ними.

«Наверное, это от человека зависит, — подумал Авденаго. — Если ты трус и дурак, то путешествие превратится для тебя в сплошное издевательство, а если ты храбрый и умный — в испытание. Пройдешь с честью и вернешься домой молодцом».

Он внимательно, не спеша обвел глазами карьер. Теперь можно было хорошо рассмотреть и ступени, и выступы на почти отвесной стене — дорожки, и самих рабочих: с тележками, кирками и лопатами. Все люди были одеты приблизительно гак же, как и Авденаго. Кроме того, у большинства на ногах имелись кандалы. Они были мокры и грязны, безнадежность стекала по долгим морщинам, прорезавшим их лица. Волосы их были длинны, равно как и бороды. В общем, картина полной безотрадности.

Авденаго не мог отделаться от ощущения, что все это ненатуральное. Не бывает же так на самом деле! Картинные позы людей — воплощенное страдание, тупые взгляды, которые они бросали на надсмотрщиков, глухие стоны и натужное хеканье — все выглядело совершенно неестественным, игрой на публику.

Вводя визитера в маленькую пещерку под скалой, гоблин провозгласил:

— Некто!

Авденаго остановился на самом пороге. Он вовсе не торопился расставаться со светом дня, пусть это даже такой хилый свет и такой неприятный день.

Однако увиденное приятно удивило его. Пещерка была обставлена довольно роскошно — по пещерным меркам, разумеется: лохматые шкуры на стенах и на полу, низкая толстоногая тахта, сколоченная из распиленных пополам древесных стволов, несколько тяжелых подушек (набитых опилками). Возле тахты стояли корзина с круглыми хлебцами и кувшин с каким-то напитком. Все это освещалось тремя медными лампами. Теплый розовый свет наполнял пещеру теплом и уютом. Этот свет сам был как пушистая звериная шкура, в которую хотелось закутаться.

Словом, обитель эта чрезвычайно понравилась Авденаго. С первого взгляда понравилась.

А вот что не пришлось ему по душе — так это хозяин пещерки, восседавший на тахте и потягивавший из кувшина, точь-в-точь как любил делать Джурич Моран.

Лицо хозяина было темным — и это была не благородная шоколадность и даже не злодейская вакса, а какая-то неопределенная серая грязца. Неведомо каким образом пробудившийся в Авденаго инстинкт подсказал ему, что подобный цвет кожи — верный признак принадлежности к низшей касте.

Глазки хозяина заплыли, нос расползся на пол-лица (при ближайшем рассмотрении оказалось, что он когда-то был сломан), кривенькая ухмылка обнажала один из клычков. Клычок оранжевый. Определенно, если это и мода, то прочно укоренившаяся.

— Пусть некто войдет, — распорядился Тахар.

Авденаго тотчас переступил порог.

— Я Тахар! — сообщил хозяин пещеры.

— Я Авденаго! — сказал Авденаго. Ему вдруг стало невыразимо смешно, он даже подавился, боясь расхохотаться.

— Почему ты не в цепях? — спросил Тахар.

Авденаго передернул плечами:

— Это не для меня. Цепи. Ха!

— Ты не смеешь решать, что для тебя, а что — нет, — возмутился Тахар, но в его голосе прозвучала нотка неуверенности.

Авденаго улыбался и молчал.

— Ты снял их? — настаивал Тахар, с каждым мгновением все острее ощущая собственное бессилие перед чужаком. — Как тебе это удалось? Я должен знать!

Тахар чуть приподнялся на своей тахте.

— Ты обязан мне рассказать! Я обязан поддерживать порядок! Как ты снял их?

— Разве у меня есть борода? — спросил Авденаго.

Тахар с силой вдавил короткие жесткие ресницы в щеку — моргнул. Ага, проняло — тролль удивился.

«Тролль. Не гоблин, — строго напомнил себе Авденаго. — Тролль — это раса или, скажем так, национальность. Гоблин — состояние души, отчасти влияющее на физиологию. То есть тролль, при определенных обстоятельствах, может стать гоблином… И человек тоже. Возможно, человек — даже в большей степени.»