Авденаго стало спокойно.

Он обрел полную уверенность в себе и не сомневался в том, что при первом же разговоре взял верный тон. Одно лишь немного смущало Авденаго: он не знал, как выглядят тролли, принадлежащие к высшим кастам. Например, какой у них цвет кожи, совсем светлый или совсем черный. А вот что не серый — это ясно.

— У тебя нет бороды, — проговорил сбитый с толку тролль и махнул рукой: — Продолжай.

— Если бы я пробыл здесь достаточно долго, у меня выросла бы борода, — сказал Авденаго.

— Не обязательно, — возразил Тахар. — У некоторых не растет.

— У меня бы выросла.

— Почему?

— У мужчин моей расы растет.

— Ты мужчина?

— Да, и при том моей расы.

— Понятно.

Тахар погрузился в молчание. Он взял кувшин и основательно приложился к нему. Потом показал на кувшин своему гостю:

— Хочешь?

— Я не пью из одного кувшина с теми, о ком не знаю, насколько они ко мне враждебны, — ответил Авденаго высокомерно.

— А если бы ты точно знал, что я — твой самый лютый враг?

— Ты никак не можешь быть моим лютым врагом, — сказал Авденаго. — Это исключено. Лютый враг должен быть тебе ровней, а ты мне не ровня.

— Но если бы был? — настаивал Тахар.

— Тогда — несомненно.

— Ты тролль?

Было заметно, что Тахару нелегко было задать этот вопрос: несколько мгновений он явно собирался с духом, сопел, жмурился, облизывал свой торчащий изо рта клычок длинным темно-фиолетовым языком.

— Я раб Морана Джурича, — тотчас же ответил Авденаго. — Я — свободный человек, и ты не смеешь мне приказывать, потому что ты мне не ровня.

— Если ты раб, то не можешь быть свободным, — возмутился Тахар.

Авденаго ждал этого возражения и приготовился заранее.

— Раб Морана Джурича в тысячу раз свободнее любого из вас, жалкие карьерные грызуны.

— Почему это, а? — Тахар растянул губы в неприятной ухмылке.

— Во-первых, потому, что Моран Джурич — могущественный и великий тролль из Мастеров, уроженец Калимегдана и почетный гражданин этого прекрасного города… А во-вторых, потому, что Морана Джурича здесь нет, стало быть, я свободнее всех свободных. Понятно?

— Ты воистину выкормыш Морана Джурича! — сказал Тахар. Теперь он не скрывал восхищения. — Мой подручный говорит, у тебя его кольцо.

— У меня — мое кольцо, — заявил Авденаго и протянул вперед руку.

Тахар восхищенно уставился на колечко с топазом и искусственными рубинчиками.

— Я ощущаю присутствие Морана Джурича! — прошептал он благоговейно, не смея даже дохнуть на кольцо, чтобы случайно своим дыханием не затуманить его свет.

Авденаго сжал руку в кулак и медленно спрятал ее за спину.

— Не обкрадывай меня своими жадными взглядами! Мое кольцо — не для того, чтобы ты на него смотрел.

— Конечно, — пробормотал Тахар.

— Теперь слушай, — Авденаго решил, что достаточно утвердился в новом для него мире, и сел на тахту рядом с Тахаром, — я голоден и потому намерен отдыхать.

Как-то раз Моран Джурич рассуждал при Авденаго (поглощая суп и прерываясь лишь для того, чтобы накрошить в тарелку еще больше хлеба), что для большинства живых существ «отдыхать» и «есть» являются синонимами, как бы они это ни отрицали. «Любой академик во время еды расслабляется. Поэтому все депрессивные люди толстые. Я читал научную статью», — объяснил Моран.

Тахар резко, как заводная игрушка, повернулся в сторону Авденаго. Мгновение тролль смотрел неподвижно, затем отрывисто хлопнул в ладоши.

Тотчас тот, который привел Авденаго, выскочил из-за стены и возник в дверном проеме.

— Еды! — рявкнул Тахар.

Тролль исчез.

Теперь следовало ждать, сохраняя видимость полного равнодушия. Авденаго сидел, скрестив ноги, на тахте и не двигался. И Тахар тоже замер. Оба смотрели прямо перед собой.

Именно в эти мгновения Авденаго ощутил, как уходит от него и исчезает — кажется, навсегда, — некий Миха Балашов. «Если уж так сложилось, что ты — неудача матушки-природы, — подумал Авденаго, — нужно просто-напросто перестать быть собой. Отойти в сторонку и оттуда любоваться на собственную неполноценность. Кажется, это называется „выйти из себя“… Интересно, что сказал бы Николай Иванович? Ведь выйти из себя — значит разозлиться. Или нет? В любом случае, Михе Балашову здесь не место, а Авденаго — напротив, самое место».

Вернулся, наконец, посланный за угощеньем тролль, принес на блюде куски жирного мяса, обсыпанного жгучими пряностями. Пряности были не размолоты, а раздроблены камнем, поэтому кусочки их были очень крупными, некоторые — с горошину. Очевидно, троллям нравится их разгрызать, подумал Авденаго.

Блюдо поставили между обоими сидящими на тахте. Авденаго краем глаза следил за Тахаром. Тот не двигался с места. Очевидно, ожидал, пока гость первым возьмет кусок.

Авденаго махнул прислуживающему троллю и, когда тот приблизился, указал пальцем на блюдо:

— Возьми вот этот и держи, только крепче.

Тролль подхватил здоровенный кус и вопросительно посмотрел на Авденаго.

Потянувшись вперед, Авденаго вцепился зубами в мясо. Он дергал головой и энергично двигал челюстями до тех пор, пока не отгрыз кусок. Пока он жевал, услужающий тролль преданно смотрел ему в рот немигающими черными глазками.

Тахар тоже приступил к трапезе. Вид у хозяина пещеры сделался скорбным. Очевидно, он привык к тому, что слуга держит мясо для него, а не для кого-то другого. Но — ничего не поделаешь; Авденаго явился от Морана Джурича, у Авденаго есть кольцо с прозрачным камнем, на дне которого отражается Моран Джурич собственной персоной, и не просто отражается, но еще и грозит ножом.

Авденаго жевал так усердно, что челюсти у него заболели. Мясо показалось ему невероятно вкусным — осталось неясным, в приправе ли тут дело или же в самом мясе (кстати, что это было? телятина, баранина или что-нибудь совершенно экзотическое? Авденаго предпочел не выяснять). Никогда прежде Авденаго не ощущал подобного: сначала ему приходилось разгрызать нечто жесткое, как подошва, и это стоило немалых трудов, но в какой-то миг все усилия окупались, являлся вкус, и весь организм начинал буквально стонать от наслаждения, а под конец, когда вкус уже иссякал, челюсти отдыхали на том, что оставалось недоеденным. В общем, троллиные впечатления заполнили все естество бывшего Михи Балашова, допризывника и троечника.

Он допил остатки вина из тахаровского кувшина, обтер пальцы об одежду слуги и махнул тому, чтобы уходил.

Тахар торопливо заглотил то, что еще оставалось у него в руке.

— Я доволен, — сообщил Авденаго. — А теперь расскажи мне некоторые вещи.

— Какие, мой господин? — Тахар чуть пригнул голову, признавая превосходство Авденаго. Из кольца на Тахара посматривал Джурич Моран — теперь он усмехался.

— Да все, — сказал Авденаго развязно. Он растянулся на тахте, заложил руки за голову. «Отобрать у него, что ли, эту пещерку да зажить здесь? — подумал он. И тотчас спохватился: — Да что я, совсем рехнулся! Вот уж точно, правильно говорят: еда — самый страшный наркотик. Совсем я голову потерял. Да к этой пещерке с тахтой прилагается вовсе не телевизор с мультиками и программами МузTV, а карьер — со всеми рабочими, тележками, надсмотрщиками, горной породой и этим… что они тут добывают… может, радиоактивное… Нет уж. Нужно подыскать для себя кого-нибудь рангом повыше и прибиться к нему».

— Расскажи-ка мне, Тахар, — медленно произнес Авденаго, — каковы последние известия от вашего правительства.

Серая Граница между миром троллей и миром людей и эльфов пришла в движение. Она начала смещаться несколько десятилетий назад, так что владения троллей постепенно расширялись, а владения тех, других, наоборот, становились все более тесными.

Это самое важное.

Это происходит по нескольким причинам.

Одну хорошо знает Джурич Моран, потому что он сам является этой причиной. Разумеется, полное и подлинное знание о происходящем доступно лишь высшим обитателям Калимегдана; но и досюда, хвала Пяти Ветрам, кое-какие слухи доходят! Посланнику Морана и сомневаться нечего: здесь, внизу, о многом осведомлены, и мало найдется вещей, которые оказались бы для здешних обитателей такой уж убийственной новостью.