— Я — армейский менестрель! — высказался Денис.

— Менестрель? Ты поешь? — Она уставилась на него с откровенным недоверием. — Ты не похож на человека, свободно чувствующего себя в стихии слова и музыки.

— Ну, наверное… — не стал отпираться Денис.

— Не знаю уж, какой ты менестрель, — продолжала она, бросив на него очередной испепеляющий взгляд, — судя по всему — отвратительный.

— Вероятно.

— «Вероятно»! — передразнила она. — Какой скромный! Не «вероятно», а «несомненно»!

— Несомненно.

— Ты из отряда Роселидиса?

— Да.

— Вот видишь, можно отвечать и без «ну», — похвалила она.

— Ну, в принципе, да, — согласился Денис.

— Как только Роселидис тебя терпит?

— Он терпеливый.

— Эльфы не бывают терпеливыми, да будет тебе известно… Во всяком случае, большинство.

— Возможно, Роселидис — из числа меньшинств, — сказал Денис, плохо соображая, что именно он изрекает. Эта женщина, похожая на даму из приемной комиссии в институте (куда он так и не смог поступить), совершенно деморализовала его.

И тут Дениса осенило.

— Вы — ученый! — закричал он.

— Разумеется, я ученый, и незачем так вопить, — сердито отозвалась женщина.

— Я от радости, — объяснил Денис.

— Растолкуй мне, пожалуйста, в чем именно состоит твоя радость.

— Ну, вы были непонятная… — сбивчиво начал Денис. — Но когда до меня дошло, кто вы, все стало ясно.

— Ага. И что тебе стало ясно?

— Ну, почему вы такая.

— Какая? — Она так и сверлила его глазами.

— Такая.

— Какая?

Разговор принял опасный для Дениса оборот. Он долго рассматривал пол, потолок и собственные руки, прежде чем найти нужное слова — как он полагал, такие, за которые ему не выцарапают глаза:

— Противоречивая.

— Какая? — с угрозой в голосе переспросила женщина.

— Загадочная, — быстро поправился Денис.

— И в чем же заключается моя так называемая загадочность?

— В том, как вы одеты, — нашелся Денис.

— По-твоему, щенок, в моем костюме есть что-то недопустимое? Или, быть может, недостойное?

— Он противоречив, — сказал Денис. — Ваша туника проста и выдает в вас человека, не гнушающегося никакой работой, в том числе и физической. Но покрывало на ваших волосах — из тонкого шелка, а это говорит о вашем высоком положении.

— Ты угадал, — объявила дама, отодвигаясь от Дениса и очевидно меняя гнев на милость. — Именно так. Ты наблюдателен, человечек.

— Ну, я же менестрель, — сказал Денис. — Мы, менестрели, должны быть наблюдательными, иначе грош нам цена. Без полевых наблюдений над людьми и их проявлениями мы ни в какую не сумеем воспеть правильными стихами.

— Что воспеть?

— Что-нибудь.

— Послушай, армейский менестрель, не положено воспевать «что-нибудь». Песня всегда имеет отношение к чему-нибудь конкретному. Даже если это песня о любви. Если ты будешь небрежно относиться к искусству, то никогда не вырастешь до мастера.

— Я думал, Мастера — это такая малочисленная раса, — возразил Денис.

— Я имела в виду «мастера» с маленькой буквы, — сурово возразила женщина.

— Ну, может быть, мне и смысла нет вырастать, — сказал Денис. — Я же в армии, меня могут убить.

— А если тебя не убьют? — вопросила она, явно заранее сожалея о вероятности подобного исхода. — Как ты намерен прожить остаток жизни?

— У людей жизнь короткая, — лихо отмахнулся Денис. — Вот будь я эльфом — другое дело… Тут пришлось бы шевелиться да поворачиваться, а человек живет столько, что хватит времени лишь моргнуть пару раз…

— Забавная философия у тебя, солдат, — сказала женщина. — Пожалуй, ты стоишь небольшого поощрения, так что я назову тебе свое имя.

— Для меня будет большой честью узнать его, — заверил Денис.

— Меня зовут Махонне, — сказала женщина. — И если некий Эахельван начнет рассказывать тебе небылицы, то… — Она вдруг осеклась и быстро проговорила: — Впрочем, забудь.

— Эахельван — это?..

Не отвечая на вопрос, Махонне быстрым, привычным движением убрала под покрывало выбившуюся прядь. Затем с нажимом произнесла:

— Без работ на земле невозможно выяснить прошлое. Без тяжелой, грубой, быть может, но необходимой физической работы. Таков закон суровой науки, которой мы служим. Надеюсь, тебе это ясно, и мне не придется разжевывать перед тобой очевидное. — Она смерила Дениса критическим взором и со вздохом заключила: — Молодость имеет то преимущество перед старостью, что, по крайней мере, обладает незамутненным сознанием. Пусть невежественным, но не замутненным. Ты согласен?

— У молодости много преимуществ, хотя…

И Денис процитировал нараспев (ибо плохо помнил мотив):

— Очень правильные стихи, — строго согласилась Махонне. — Ну так вот, полевые работы дают нам практически все, что мы хотим узнать. Если кто-нибудь при тебе вдруг начнет громко и безапелляционно утверждать, будто бы все самые важные открытия делались в тиши кабинетов, — не верь. Просто не верь, и все. Никому не позволяй задурить свою светлую, не обремененную лишними теориями голову.

— Ага, — сказал Денис. — Следовательно, господин Эахельван именно это и утверждает? Насчет тиши кабинетов?

— Это же очевидно! — сердито отозвалась дама. — Разумеется, он! Утверждает! Крайне безответственно и глупо. Хорошо еще, что здесь его не кому слушать. Госпожа Гонэл вообще мало интересуется нашими исследованиями. У нее и без того полно забот. Что ж, иногда в чрезмерной занятости можно обрести спасение.

Махонне уставилась на Дениса и подозрительно пожевала губами. Она как будто постоянно пыталась уличить его не то в списывании, не то в отсутствии контурных карт, не то в несделанной лабораторной. В общем, в каком-то из тысячи смертных грехов.

— Тебе разве не хочется спросить, мальчик, чем именно мы занимаемся?

— Я только что хотел спросить об этом, — заявил Денис.

— Почему лее ты молчал?

— Я набирался храбрости, госпожа Махонне.

— А! — Она одобрительно хмыкнула. — Ты прав, эта тема требует благоговейного подхода. Доводилось ли тебе когда-нибудь слышать о свадебном платье Ингильвар?

— Разве это не легенда? — нашелся Денис. Ему почему-то очень не хотелось признаваться в том, что о свадебном платье Ингильвар он слышит впервые.

Как он и рассчитывал, Махонне разъярилась.

— Легенда? — Она так и впилась в Дениса глазами. — Легенда? Существуют мириады косвенных доказательств, неоспоримо свидетельствующих о том, что…

Она не успела договорить. В темноте подвала заскрежетала дверь, и чьи-то голоса раздались возле входа. Денис похолодел.

— Арилье! — позвал он хриплым шепотом, надеясь, что приятель сумеет вызволить его из ловушки прежде, чем сюда ворвутся стражники.

В мыслях Денис уже рисовал картину своего позора: его обнаруживают за кражей, вытаскивают наружу, бросают к ногам госпожи Гонэл, а та — прекрасная, древняя, вечно юная, царственная, — словом, истинная эльфийская владычица… мда. Госпожа Гонэл посмотрит на него сверху вниз и скажет: «Что же ты, Дениска засранец? Я ради тебя во всем себе отказываю, а ты пиво воруешь».

— Он здесь! — донесся знакомый голос Арилье. — Они оба здесь, я уверен!

— Мальчик, ты обладаешь фантазией, как все эльфы… и… гхм! — послышался второй голос, старческий и шамкающий, но вполне бодрый.

При звуках этого второго голоса Махонне выпрямилась на своем складном стульчике, как стрела, готовая впиться в потолок или в любое другое место, куда ее пошлет сильная рука лучника.

— Не может быть! — прошептала она одними губами. — Какое коварство!

— За все мои восемьдесят лет… гхм! — продолжал невидимый старец, подбираясь к застывшим собеседникам все ближе и ближе. — Так что ты, мальчик… обладая меньшим опытом… Тебе сколько лет?

— Восемьдесят один, — звонко ответил Арилье и расхохотался.