Степцов оглядел Баженова с ного до головы, обозвал его «святой простотой» и снова спросил:

— Ты не заметил, давали ли полковники Гуров и Сергеичев материалы Сысоеву?

— Степцов, — донесся хрипловатый голос Барущака. — Я плохо тебя слышу, повтори!

— Я не попугай, а ты мне не начальник.

— Это я спросил, — поспешил на выручку Баженов. — Что за человек генерал Дубинский? Мне с ним ехать.

Барущак не спешил с ответом. Он молча листал дела.

— В далеком прошлом, — наконец отозвался он, — Дубинский был поручиком, потом краскомом. Службист. Разбуди его ночью — наизусть процитирует любой параграф устава, даже нового. Он генерал, с моей точки зрения, суровый и требовательный. Ради дела не жалеет ни себя, ни других.

— Обсуждаете действия старших, товарищ майор, — не преминул заметить Степцов.

— О тебе, Степцов, тоже потом скажу. Не дай тебе бог Баженов, не выполнить приказания генерала, прекословить. Или даже проявить нерешительность, колебание Главное, не показывай, что испугался.

— А я не из трусливого десятка!

— Это ты связисткам голову морочь, на пару со Степцовым. А мы стреляные воробьи… Все боятся! Только одни боятся и дело все же выполняют, а другой боится и не выполняет. Вот эту папку, Вннннков, запиши на меня. Говорю тебе, Баженов, и виду не показывай, что испугался. Это не значит, что надо переть на рожон аки оглашенный или обреченный: от судьбы, мал, не уйдешь, если суждено быть убитым, то все равно ухлопают. Всегда помни заповедь: аще кто в нужный момент пашет носом землю, душу того черти не скоро вознесут на небо. Умеешь ползать по-пластунски?

— Учили.

— Значит, не умеешь. А жаль! Показал бы, да нет времени. Я, прежде чем выполнять задание, изучаю рельеф. Не по карте, а на местности. Глазомерная съемка. Когда это надо — бегу, а не жду, пока меня прострочит пулемет; когда надо — падаю, когда надо — прыгаю, понял?

— Понял, — ответил Баженов, так и не поняв, когда же что «надо», но спросить в присутствии других офицеров постеснялся.

— И еще один совет. Цени взаимную выручку в бою. В бою, а не дома. И Степана Степцова ты зря маскируешь: он сам мастер оперативной маскировки. Какие он дымовые завесы ставит для выполнения своих тактических задач — спроси у телефонисток, телеграфисток. Впрочем, сержант Луганская, как я слышал, отбила наступление.

— Кто тебе сказал? — запальчиво спросил Степцов.

— Запомни, Баженов, еще одну военную заповедь: излишне любопытных ждет штрафной батальон.

— Кто же тебе все-таки сказал насчет Луганской? — настойчиво допытывался Степцов.

— Служить бы тебе, Степцов, в разведке, — там бы сгодилось твое любопытство.

— Так он же информатор, — вступился Чернявский.

— Тем хуже. Информатор не может быть диктором «солдатского радио». А «солдатское радио» стоило нам слишком много крови при последнем наступлении на «пятачке».

— Значит, это я выдал военную тайну? Тебя послушать — я прямо-таки шпион!

— Нет, ты не шпион. Ты этакий штабной трепач; но не думай, что это менее предосудительно…

— Вот ты, Барущак, бывалый солдат, — с раздражением сказал Степцов, — а не понимаешь простого. Если радистам приказывают включать рацию только на прием, а некоторым рациям приказывают вообще молчать, то «солдатское радио» знает, что готовится…

— Как старший, — повелительно крикнул Барущак, — я приказываю прекратить все разговорчики на этот счет!

Степан Степцов шумно вздохнул и принялся сверять данные оперативной карты со своими. От излишнего нажима кончик карандаша ломался. Он брал другой и снова ломал.

Баженова подмывало спросить: если даже «солдатскому радио» ясна причина предписания работать только на прием, почему же не вводят в таких случаях радиомаскировку? Но он не спросил. Не сказать ли об этом Сысоеву?

Чернявский взял трубку зазвонившего телефона, выслушал распоряжение и выкрикнул, подражая вестовым:

— Старшего лейтенанта Баженова на выход!

Генерал Дубинский не захотел дожидаться ночи, как ему советовал комендант переправы, и, выйдя из машины, сразу направился к лодке. Его пренебрежение к опасности восхитило Баженова: на реке еще качались обломки «дуба» — речного баркаса, только что разбитого прямым попаданием.

Едва их лодка достигла середины реки, как с западного берега на них посыпались мины и снаряды. Вода бурлила. Свистели осколки. Опытные гребцы бросали лодку то вверх по течению, то вниз. Баженов, подражая генералу, сидел неподвижно, не вытирая забрызганного лица но все же потихоньку расстегнул шинель, чтобы было удобнее ее сбросить, очутившись в воде.

Когда они сошли на берег, генерал Дубинский — плотный, среднего роста здоровяк с могучей морщинистой шеей — зашагал в посвисте пуль спокойно, словно старый пчеловод среди роящихся пчел.

«Нарочно идет не спеша, чтобы меня испытать», — злился Баженов и старался держать голову так же прямо; но она сама, помимо его воли, дергалась книзу. Майор из политотдела, прикомандированный к генералу, тоже «кланялся».

Попытка Баженова выдать свои «поклоны» за порывистые движения тела, якобы вызванные необходимостью резко вытаскивать ноги из песка, не обманула адъютанта генерала. Этот немолодой капитан шел, не «кланяясь», с откровенным любопытством поглядывая на рослого старшего лейтенанта и, как тому показалось, насмешливо улыбался.

Баженов разозлился. Как ни странно, это помогло: он почти перестал кланяться.

Комдив Ладонщиков, два полка дивизии которого занимали левый фланг плацдарма и первыми начали отступление, встретил их в своей землянке. Вырытая в обрывистом склоне холма, укрепленная бревнами из немецкого блиндажа, она была почти неуязвима.

Генерал с ходу стал раздавать задания: майора отправил к политработникам; приказал вызвать Рогачева и Пер-шина, но получил от комдива копию их донесения: они уже отбыли в штарм. Генерал распорядился вызывать к нему командиров по очереди, по составленному им самим списку; потом спросил, что делает майор Андронидзе.

Комдив ответил, что Андронидзе сейчас в землянке дивизионной разведки — помогает подготовлять рейды двух разведгрупп в тыл противника.

Генерал кивком выразил одобрение и начал знакомиться с обстановкой по карте комдива.

Баженов, не дождавшись поручения, попросил разрешить ему самому сходить за трофеем Грицая, но генерал отказал; он поручил Ладонщикову распорядиться доставить сюда захваченный образец нового стрелкового оружия.

— Старшина Грицай был разведчиком в третьем батальоне полка Старостина, — напомнил Баженов.

Комдив Ладонщиков, невысокий, подвижный, обычно не стеснявшийся в выражениях, был сейчас насторожен, молчалив. Он не признался, что впервые слышит о трофее Грицая, и пообещал, что «сейчас доставят».

Баженов огляделся. В большой землянке, разделенной плащ-палатками на несколько отсеков, было даже уютно, пахло хорошими духами. Телефонистка — наиболее вероятный источник тонкого аромата — приветливо улыбнулась Баженову. У Юрия настроение несколько исправилось, и он шутливо подмигнул ей. Лицо девушки мгновенно посуровело. Комдив приказал ей смениться. Ее место занял сержант, старательный парень, начавший вызывать «Розу», «Ландыш» и «Незабудку» так, словно кричал с каланчи о пожаре.

Ладонщиков тем временем докладывал обстановку. Противник дважды контратаковал— в 7.00 и в 10.30, — стремясь вернуть коридор, ранее расчленявший наши две дивизии. Контратаки велись в трех направлениях: с юга, вдоль берега, с юго-запада и с запада. Контратаки были отбиты. Сейчас обе стороны ведут огонь. Наших сил маловато. Что касается данных разведки об отходе танковой дивизии «Викинг», то сведения эти подтверждаются показаниями пленных. Андронидзе намерен уточнить эти сведения разведкой в тылу врага.

Бутейко, которого генерал Дубинский предупредил по телефону о своем скором визите и спросил, виделся ли он с Андронидзе, ответил так:

— Зная привычки конкурента, что-то сомневаюсь, что-бы он стал выбрасывать папиросные коробки, когда так хочется закурить. Андронидзе уточняет.