— Уточняйте.

Прибыли вызванные офицеры.

Главной причиной, сорвавшей наше наступление, пехотные командиры считали непонятную массовую гибель наших танков.

Выяснением этого вопроса и занялся генерал. Баженов подробно записывал все в тетрадь.

Командиры АПП[8] утверждали, что все противотанковые орудия и семьдесят процентов орудий и батарей противника были уничтожены нашей артиллерией в период артиллерийской подготовки. Особенно хорошо поработали дивизионы АДД и АРГК. А танки подорвались на минах и сожжены противотанковыми гранатами. Поэтому виноваты не артиллеристы, а саперы.

Офицер-танкист с забинтованным лицом и левой рукой, висевшей на перевязи, высказал предположение, что танки гибли от особых снарядов.

— А орудия вы видели? — ревниво спросил начальник АПП. Танкист сказал, что орудий он не видел. Впрочем, как известно, наблюдать из движущегося танка вообще весьма трудно, а увидеть орудие на фланге и вовсе невозможно.

Генерал предъявил донесение Рогачева из бронетанкового отдела и Першина из Артуправления, в котором утверждалось, что причиной гибели танков оказались никогда ранее не применявшиеся снаряды-болванки, то есть снаряды, не начиненные взрывчаткой. Прошивая броню насквозь, они при ударе высекали искры и таким образом воспламеняли горючее и боезапас танка. Образец снаряда-болванки они увезли с собой в штаб.

Эту версию поддержал и комдив. Именно его офицеры нашли снаряд-болванку. Стреляли этими снарядами-болванками из «фердинандов».

— Вы с этим согласны? — обратился генерал к Баженову.

Не ожидавший такого вопроса Баженов смутился и не знал, что ответить.

— Изложите свое мнение, — приказал генерал. — Мне говорили, что вы уже изучали этот вопрос.

— Я должен посмотреть на разбитые танки.

— Проведите старшего лейтенанта на НП, пусть осмотрит в стереотрубу.

Вернувшись, Баженов доложил.

— Более близкие к нашему рубежу машины подбиты снарядами, сожжены, по-видимому, снарядами-болванками; но вот те танки, что разбиты поблизости от траншей противника…

— Как близко?

— Метрах в сорока — между траншеями и сразу же за траншеями. Смею утверждать, ибо недавно видел нечто подобное вблизи: они поражены не снарядом-болванкой.

— Ваш вывод?

— Разбиты другими снарядами.

— Почему именно снарядами?

— Не минами — это точно.

— Но почему именно снарядами? Ведь вы сами установили: танки разбиты вблизи траншей, то есть вблизи пехоты. Значит можно утверждать, что это оружие не дальнего, а ближнего боя.

— Именно так.

— А раз так, то это либо противотанковые гранаты большой силы, либо нечто иное, но в этом роде. Когда и как вы намереваетесь уточнить это?

— Пойду с разведгруппой, что отправляется ночью в тыл противника, и уточню.

Генерал скептически посмотрел на него и поручил комдиву дать дополнительное задание разведгруппе: разведать, какое новое противотанковое оружие появилось у противника.

Пехотное оружие, — подчеркнул он.

Затем комдив Ладонщиков доложил, что никакого трофейного оружия Грицай никому не оставлял; ни комбат, ни начальник дивизионной разведки о новом стрелковом оружии — если не считать уже известной десятизарядной винтовки — ничего не знают. Грицай был тяжело ранен, бредил. Можно ли ему верить?

Генерал молча посмотрел на Баженова.

— Товарищ генерал-майор, разрешите мне сейчас жр пойти и уточнить! Майор Сысоев со слов Грицая ознакомил меня с некоторыми подробностями.

— Уточните, когда пойдем инспектировать полковые, батальонные и ротные опорные пункты.

…Генерал не только проверял. Он помогал устранить ошибки в организации взаимодействия, корректировал систему огня. При нем почти неотлучно находился комдив или начальник штаба дивизии и командиры тех частей и подразделений, на участке которых происходила проверка.

Свистели мины, разрывались снаряды, пролетали пули. Генерал ходил по окопам, осматривал огневые точки, особенно на стыках. Он не бравировал, не выглядывал зря из окопов, но добросовестно выполнял свою работу. Время от времени он приказывал той или иной огневой точке открыть огонь.

Он требовал немедленно исправлять ошибки в организации опорных пунктов, в системе огня.

Планы обороны были разработаны не всеми. Организация взаимодействия явно хромала. Генерал сердился.

Баженов уже освоился. Осмелел задавал вопросы, подавал реплики.

Вникнув в систему обороны полка, он сказал генералу, что данный полк по количеству активных штыков почти равен стрелковому батальону штатного состава. Выходит, что этот так называемый полк, а по сути дела — батальон, обороняет участок, полагающийся трем батальонам истинного полка.

Поэтому изучать боевой опыт этой единицы в качестве полка, с целью внести соответствующие изменения в уставные требования, — значит совершить роковую ошибку, ввести в заблуждение.

Ох, и досталось же Баженову! Генерал сердился, кричал. Баженов стоял по стойке «смирно», упрямо молчал, но мысленно спорил с генералом.

Когда же, пробираясь по окопу дальше, они во время огневого налета лежали рядом, генерал сказал — глупо, вредно, недопустимо утверждать такое в столь сложной военной обстановке. Стойкость — то же оружие, и немаловажное. Плохой командир, не выполнивший боевого задания, всегда ищет объективные причины для оправдания. А здесь офицер штарма сам подсказывает!.. Он, Дубинский, весьма сожалеет, что, не зная качеств Баженова, взял его с собой. Он объявляет Баженову выговор и сообщит заместителю начштаба по политической части, чтобы тот позанимался с ним.

Грохот разрывов и обильно сыпавшийся на них песок мешал генералу отчитывать его.

Баженов мысленно согласился с генералом относительно морального фактора как оружия, но что касается изучения опыта обороны полка — решил поговорить с Сысоевым…

Ни командир полка, ни командир третьего батальона, в котором числился разведчик Грицай, ничего не знали о его трофее. К утверждению Баженова, будто Грицай вспомнил о нем только в госпитале, не только комдив, но и комполка и комбат отнеслись скептически. Разве можно верить тяжелораненому?

Одно было достоверно: раненый старшина Грицай полз из окопа боевого охранения, от пулеметной точки, — вот она отмечена на схеме — на стыке двух полков.

— В окопе боевого охранения, как объяснил мне майор Сысоев со слов Грицая, должен находиться один трофей. Второй он тащил с собой, но его ранило, и он потерял сознание.

— А сейчас эта пулеметная точка действует? — спросил генерал. По пути сюда он неоднократно приказывал командиру полка вызывать огонь той или иной огневой точки в интересовавших его направлениях. Эту огневую точку — станковый пулемет в боевом охранении — генерал считал весьма важной. Он приказал дать из этого пулемета две очереди. Комполка поспешно перечеркнул карандашом на карте изображение стрелкового пулемета и окопа боевого охранения на западной опушке рощицы и объявил боевое охранение погибшим.

— А пулемет?

— Наверное, подбит.

Вот это «наверное» очень рассердило генерала.

— Почему брошено оружие?!

Из опроса начало выясняться, что во время вчерашнего наступления пулемет еще работал. После отступления на прежний рубеж связь с боевым охранением не смогли установить. Трое посланных туда погибли в пути.

— Вы утверждаете, старший лейтенант, что трофей Грицая находится именно в окопе боевого охранения, где на карте обозначен пулемет? — карандаш генерала коснулся перечеркнутого изображения.

— Так утверждал Грицай.

— Отлично. Сейчас же отправляйтесь в эту точку! Если пулемет действует, дадите две коротких очереди. Заберите трофей и возвращайтесь обратно.

Комполка попробовал отговорить от безнадежной, по его мнению, попытки: светло, противник не пропустит. Генерал повторил приказ и обрушился на комполка. Тот уж не рад был, что вмешался.

Баженов вышел из блиндажа и остановился.