Афиша выставки А. Матисса. 1953. Цв. литография

Распущенные волосы. 1952. Цв. бумага

Женщина и апельсины. 1953. Тушь, цв. бумага

Зеленое контрастирует с красным, желтое — с синим, черное — с белым. Поверх больших массивов краски сыплются желтые лепестки — примета неудержимо наступающей осени. С ними в такт звучит желтый край одежды танцовщицы, зурна в руках царя, круглый барабан — у барабанщика. Краски живут, движутся, звучат, звенят, поют и вместе с тем, как в восточном ковре, подчиняются внутреннему распорядку.

Матисс достигает в этой работе той цветовой силы и чистоты красок, какой не было еще в его более ранних живописных работах, даже в „Стоящей Зоре“ (илл. 12). Искусно подобранными и гармонично размещенными кусками цветной бумаги художник говорит о самом значительном, что есть в жизни: о молодости и старости, об упоении и тоске, о любви и измене, о радости и печали. Художник XX века касается вечных тем библейской поэзии и восточной сказки.

В последние годы своей жизни Матисс много занимался наклейками. Им создано несколько превосходных обнаженных женских фигур купальщиц. Никогда еще, даже в самых беглых набросках, он не достигал такой свободы в обращении с человеческой фигурой и вместе с тем такой силы выражения и движения. Танцовщицы в Мерионе кажутся перед ними несколько холодными и отвлеченными. В быстро несущейся вакханке с распущенными волосами художник уже почти на замечает очертаний тела (илл. на стр. 87). Он передает только страстный, целиком поглотивший женщину порыв. Здесь происходит то преображение охваченного движением тела, о котором так проницательно говорит в своем диалоге „Душа и танец“ Поль Валери. Фигура превращается в стремительный вихрь, обретает полную свободу. Кажется, бегущая фигура способна полететь, и ее силуэт хорошо вписывается в прямоугольник листа.

В сидящих голубых телах благодаря свободному обращению с пропорциями достигается впечатление пластического объема, мысленно мы словно обходим, оглядываем фигуры со всех сторон, и вместе с тем наклейки неотделимы от белого листа. Яркая голубизна обнаженных тел позволяет догадаться, что у Лазурного берега они впитали в себя вечную синеву южного неба.

Прекрасный образец поздней графики Матисса — лист, на котором представлена обнаженная женская фигура среди плодов (илл. на стр. 88). Непривычное сопоставление обрисованной черной тушью фигуры с выполненными при помощи цветных наклеек плодами создает в рисунке особую реальность. В нем передано не непосредственное зрительное впечатление художника, а, как и в ранних картинах-идиллиях и в щукинских панно, идеальный образ человека среди щедрой, благодатной, райской природы. В сопоставлении с цветными наклейками черный контур приобретает цветовое звучание. Вместе с тем черное и цветное оказываются в разных планах, белый лист становится пространственным, трехмерным. Небольшой по размерам лист приобретает значительность стенной живописи.

Матисса привлекает возможность использовать наклейки для украшения стен у себя дома (илл. на стр. 67). Фриз „Женщины и обезьяны“ он расположил на притолоке над дверью, и соответственно его местоположению композиция уравновешена, симметрична и спокойна, как в античных фронтонах. Двум крупным фигурам сидящих женщин соответствуют, как их пародии, две обезьянки, та, что слева (может быть, павиан), особенно гротескна. Интервалы между фигурами заполнены плодами (илл. на стр. 80–81).

Фриз, который называется „Бассейн”, наполнен плавающими и ныряющими женскими телами, среди них видны рыбы и звезды. Некоторые тела выплескиваются за пределы бассейна, часть их почти неузнаваема, зато очень верно и красиво передано гибкое движение купальщиц, которые бросаются в воду. Некоторые тела обозначены интервалами в синей бумаге — тогда синее означает не тела, а воду. Главная тема — это движение, скользящее вдоль стены.

Обширную стену у себя дома Матисс покрыл огромной композицией из наклеек с масками среди цветов (похожей на старинные кафельные печи). В этом на первый взгляд наивном решении мастер подводит итог многим своим исканиям.

Первое, что охватывает зрителя, это ощущение радости, чистоты, гармонии и приятного возбуждения. Мы видим, в сущности, не изображения цветов и человеческих масок, но красочное декоративное целое, из которого не сразу можно вырвать отдельные мотивы.

В этом создании мастера нет механического повторения раппортов, хотя все тонко продумано и подчинено закономерности. Стена членится на три части: средняя узкая полоса с голубыми цветами на белом фоне служит водоразделом, по сторонам от нее два широких поля густо усеяны пестрыми цветами. В распределении красок не соблюдается строгий порядок: желтые, оранжевые и ярко-красные цветы, равно как и светло-зеленые, темно-зеленые и синие, свободно меняются местами в пределах установленной сетки. Маски сияют своей белизной, но и на них ложатся цветовые отсветы. Краски излучают свет, как в готических витражах. Преобладают любимые краски Матисса, торжествует его палитра, лучезарность его красок и в большой наклейке «Попугайчик и сирена» (илл. на стр. 82–83).

Одно из последних графических произведений Матисса — это плакат к персональной выставке 1950 года в Доме французской мысли (илл. на стр. 86). Голова молодой женщины — это его бессменная Муза, подобие античной коры. Как голубые обнаженные женщины, это чисто матиссовский образ. Черты лица скупо обозначены, глаза — это две узкие миндалины, нос — тонкая черта, вместе с бровями он образует подобие звездочки. Губы подчеркнуто черные, но их чернота звучит, как алый цвет. Волосы очерчены двумя петлями. И тут же, как подпись художника, две веточки мимозы, заполняющие пустоту в уголках. Тонкий овал лица превращается в любимый арабеск Матисса — в подобие цветка. Вместе с тем это воплощение матиссовского идеала женщины, такого же постоянного, как у Рубенса, Ватто или Эдуарда Мане. В женщине Матисса много изящества, грации и силы.

В самые последние годы жизни Матисс берется за украшение „Капеллы четок“ в Вансе. Для него это была редкая, даже единственная возможность создать интерьер, целиком оформленный по его замыслу. Заказчики утверждали, что капелла в Вансе — свидетельство того, что Матисс перед смертью „обратился” в католичество. Между тем он всегда был и оставался язычником, человеком свободомыслящим. Он подходил к задаче создания капеллы как художник.

„В капелле для меня главной задачей было, — писал он, — найти равновесие между плоскостью, излучающей свет, и красками на пустой стене, украшенной черными контурами по белому… Капелла дала мне возможность полностью осуществить на практике найденные мною принципы".

В работе над убранством капеллы в Вансе Матисс широко использовал свой опыт создания наклеек большого масштаба, предназначенных для украшения стен. Некоторую роль сыграл и его опыт работы над картонами для двух гобеленов — „Океания”, „Море и Небо“ (Париж, Музей современного искусства).

Но в основе убранства капеллы лежит несколько иной замысел. Внутренние стены ее гладкие белые, алтарь и плиты пола чуть золотистые. Узкие окна украшены цветными витражами, в которых ярко-синий чередуется с оранжевожелтым. В главных окнах за алтарем: темно-синие листья с изумрудными лепестками, перебиваемые оранжевыми, желтыми цветами мимозы — любимым арабеском Матисса. Свет, окрашенный этими стеклами, ложится на пол как цветной ковер. Сходными узорами украшены и розовые и черные ризы, выполненные по эскизам Матисса. Фигура св. Доминика, сцены страстей, а также полуфигура Марии со стоящим у нее на коленях Христом, окруженные огромными цветами, обрисованы художником черным контуром на белой стене (илл. на стр. 68).