Мистер Фортескью, хотя и охотно согласился с суждениями доктора в принципе, оказался, и правда, более счастливым, особенно по части больших альбатросов Diomedea exulans, о которых доктор столь патетически рассуждал. Мистеру Фортескью приходилось ходить на Тристан-да-Кунья, где он пожил среди альбатросов, тысяч и тысяч альбатросов, не говоря уж о пингвинах, крачках, поморниках, китовых птицах, местных пастушках, и все еще ждущих описания зябликах. Он сидел среди альбатросов во время высиживания, он измерял, взвешивал и ел их яйца, познакомился с их брачными церемониями. Перед отъездом, вооружившись огрызком карандаша и Полным Практическим Навигационным Журналом, он запечатлел их на незаполненных страницах последнего.

– Так у вас где-то есть иллюстрированные записи!? – завопил Стивен, блестя глазами, – господи, как бы я желал посмотреть их, хоть ненадолго!

Мистер Фортескью ответил, потянувшись к книгам на полке, что, совершенно случайно, они у него с собой и, конечно, в полном распоряжении доктора Мэтьюрина, равно как и экспонаты: яйца, шкурки и кости, лежащие в рундучке, на котором доктор в данный момент сидит.

Они все еще пребывали среди своих альбатросов, когда на фоне заката появились силуэты хаотичного нагромождения гор Реюньона. В этот момент Джек с медным вкусом во рту и с больной головой начал свое бесконечное хождение на юте, при каждом повороте поглядывая на запад, хотя малейшие шансы разглядеть «Уосп» исчезли еще задолго до заката. Это хождение продолжилось под светом ярких звезд южного неба, вахта сменяла вахту под аккомпанемент шагов на юте. Вначале нервные, эти хождения быстро приобрели характер монотонных движений маятника, помогая Джеку успокоить и освободить свой разум. Поглядывая на звезды, Джек еще и еще раз повторял свои вычисления, каждый раз приходя к одному и тому же успокаивающему результату: Реюньон лежал в вершине треугольника, основанием которого был путь эскадры с полудня до утра, южной стороной – примерно пятидесятимильный путь «Уоспа» к месту высадки Стивена, а северной – обратный путь «Уоспа» со Стивеном на борту. Именно чтобы оказаться в четыре склянки в северной вершине равнобедренного треугольника с основанием в восемьдесят миль, Джек вел эскадру под одними топселями, регулярно сверяясь с показаниями лага. В этих водах с их постоянными ветрами подобные маневры могли исполняться с изумительной точностью, единственной неопределенной величиной было время, которое Стивен проведет на острове, и которое Джек произвольно посчитал равным трем часам.

Ночная вахта шла своим чередом, один раз летучий кальмар врезался в большой кормовой фонарь, чуть нарушив ночную рутину идущего постоянным курсом корабля. Ветер пел на одной ноте в снастях, скользила вдоль бортов вода, фосфоресцирующий кильватерный след тянулся за кормой и разбивался носовой волной идущего в двух кабельтовых «Оттера», при каждом ударе колокола, отбивающего склянки, перекликались на своих постах часовые на корабле и по всей эскадре.

«Боже, надеюсь, у них все в порядке», – подумал Джек. Он спустился на квартердек и снова взглянул на грифельную доску с показаниями лага. Его подмывало влезть на марс или даже на топ мачты, но это бы показалось безусловно странным и привлекло бы излишнее внимание к событию – и он вернулся к своим одиноким бдениям на юте, лишь приказав вахтенному офицеру послать самого зоркого из команды наверх с ночной подзорной трубой и наказом смотреть в оба.

Он все еще слонялся по юту, когда звезды на востоке начали бледнеть, уже началась утренняя вахта и матросы сновали по темной палубе, рассыпая песок. Треугольник его рассыпался еще час назад, превратившись в бессчетное количество неопределенных построений, и он стоял, облокотившись о релинг, и осматривал горизонт с запада на юго-запад. Вот показался сияющий край солнца, яркий всполох на восточном горизонте и вместе с ним раздался крик дозорного: «Парус, хоу!»

– Где!? – крикнул Джек.

– Справа по борту, сэр. Это «Уосп». Держит сюда.

И это и правда была шхуна, пока только ее мачты, прилично к востоку, ее треугольные паруса отражали лучи восходящего солнца. Джек, наконец, прекратил свои мотания по юту и крикнул на квартердек: «Сблизиться с „Уоспом”!» Шуршала пемза, хлопали швабры – дневная жизнь возвращалась на «Рэйсонейбл», пока корабль, поставив брамсели, ходко шел на пересечение курса шхуны. Но только когда мощная труба позволила Джеку разглядеть прогуливающегося по палубе Стивена, он сошел вниз, кинув на ходу: «Завтрак в кормовую каюту, Киллик», – и растянулся на койке. Он слышал крик свободного от вахты офицера, приказывающего подать беседку, возбужденные крики «Осторожнее, осторожнее там! Обводите его за бакштаг!» – и, чуть погодя, знакомые шаги Стивена.

– Доброе утро, Стивен, – приветствовал он вошедшего, – ты выглядишь довольным, как Панч. Путешествие было столь же удачным, надеюсь?

– Лучше не бывает, спасибо, Джек – и тебе также доброго утра. Лучше не бывает, взгляни! – он вытянул обе руки и продемонстрировал большое яйцо, лежащее на ладонях.

– Да, великолепное яйцо, и правда, – согласился Джек, и, возвысив голос, крикнул:

– Киллик, живее с завтраком! Поторапливайся!

– Много чего привез я с собой, – заметил Стивен, вытаскивая из кармана зеленый сверток и ставя большую парусиновую сумку на стол, – но ничего, сравнимого с этим поистине королевским даром благороднейшего мистера Фортескью. Ибо то, что ты видишь, Джек, есть доказательство огромной любви альбатросов. А вот это, – указывая на аккуратно уложенный сверток, – всего лишь попугай, обыкновенный зеленый или западно-африканский, чересчур болтливый, к своему несчастью.

Стивен развернул байковую ткань, аккуратно освободил крылья попугая от пеленающей повязки и поставил птицу на ноги. Попугай тут же забормотал: «A bas Buonaparte. Salaud, salaud, salaud ^[2]», – металлическим возмущенным голосом, взобрался на спинку стула и начал чистить свои взъерошенные перья.

– С другой стороны, в сумке содержится немного лучшего кофе из всего, что я когда-либо пробовал, к огромному нашему счастью, он растет на острове.

Завтрак, наконец, появился, и когда они снова остались вдвоем, Джек спросил:

– Думаю, ты потратил время на берегу не только на птичьи гнезда. Не будет ли правильным поведать мне о других сторонах твоего вояжа?

– А, это? – рассеянно переспросил Стивен, ставя яйцо на блюдо с маслом, чтоб видеть его под лучшим углом, – да, да. Обычная рутина, ничего необычного, как я тебе и говорил. Хотя и плодотворная. Ничего тебе не скажу о своем информаторе – в таких случаях чем меньше знаешь, тем лучше, кроме того, что это источник, вполне заслуживающий доверия, за исключением, разве, его привязанности к этой неблагоразумной птице (в чьем поведении он сам и виноват). Не буду забивать тебе голову политическими аспектами, перейду сразу к военной стороне дела. Вот последняя диспозиция, надеюсь, она тебя порадует. Во-первых, увеличение наших сил противнику все еще неизвестно. Во-вторых, оба недавно захваченных компанейских корабля, «Европа» и «Стритем», находятся в гавани Сен-Поля на другой стороне острова, вместе со своим захватчиком, фрегатом «Кэролайн». У него какие-то неприятности с корпусом, из-за которых он задержится в порту еще примерно на две недели. На самом деле его командир, молодой повеса Феретье, волочится за женой губернатора, генерала Десбрюсли, горячего джентльмена, который на ножах с капитаном Сен-Мишелем, комендантом Сен-Поля (и с большей частью всех остальных офицеров на Реюньоне). В настоящий момент он находится в Сен-Дени, его силы можно оценить примерно в три тысячи штыков, включая и милицию. Но эти силы разбросаны по всему острову, гарнизоны отделены друг от друга двадцатью-тридцатью милями сложной гористой местности. Так что, хотя Сен-Поль защищен укреплениями и батареями, на которых установлены, давай посмотрим, девять и восемь – семнадцать, семь пишем, один в уме, пять и пять – десять, ну да, сто семнадцать орудий, дело вполне возможно, даже несмотря на трудности высадки на эти берега, о которых ты мне так часто упоминал. Эта грубая схема показывает примерное расположение батарей. Это – расположение частей. Надеюсь, ты простишь мне констатацию очевидной вещи, что в случае, если ты решишь действовать, все будет решать быстрота. Не терять ни минуты, как ты любишь повторять.