В это время Уэлтон вышел из своего кабинета и протолкался вперед.

— А мне эти маскарадные штаны тесны, — объявил он. — Придется их не застегивать спереди.

— Что вы мистер Уэлтон, как можно! — всполошился Порп, но дружный хохот, грянувший вокруг, надоумил его, что Уэлтон просто над ним потешается, и он сразу переменил тон.

— Сейчас не время шутить. И очень вас прошу, мистер Уэлтон, сегодня на собрании не нарушать порядка своими выходками! Прошлый раз мистер Гарстенг был ужасно раздражен тем, что вы опоздали, да еще притащили с собой свинью и наделали бог знает какой шум, когда пытались ввести ее в зал!

— Так ведь это я старался, чтобы все было как можно натуральнее и убедительнее. Но вы не волнуйтесь, Порп, сегодня я буду на высоте — образцовый деревенский олух. Я даже специально для сегодняшнего вечера заучил наизусть монолог на местном диалекте. Это о корове, которая полезла на чердак и...

— Нет, нет, мистер Уэлтон, прошу вас строго придерживаться программы? Никаких добавочных, внеплановых номеров?

— Ну, нет, так нет. А я хотел вам угодить.

И Уэлтон пошел дальше, отстранив с дороги Порпа. Остальные двинулись за ним. Контролер остался один. Качая головой и морща лоб, он смотрел им вслед.

III

Переряженный в деревенского батрака, пылая здоровым румянцем, тщательно наведенным на щеки, Халлес уселся в автобус вместе с другими такими же «поселянами». Он с большим облегчением убедился, что грязь на его одежде не настоящая, что это какой-то нестирающийся состав, который употребляют в киностудиях. Их довезли до деревни и высадили у трактира «Конюх и лошади».

Чарлтон взял новичка под свое покровительство.

— Прежде всего мы опрокинем по стаканчику, а потом отправимся группами по двое и по трое в здешний клуб и займем первые ряды. Настоящие фермеры сядут позади. Да и придет их немного — только кое-кто из стариков. Они вошли в трактир.

— А разве молодежь на эти собрания не ходит? — спросил Халлес. — Или в деревне молодежи нет?

— Вся молодежь деревни работает в Мемтоне на заводах и фабриках — они туда ездят на мотоциклах или автобусом. На представления, которые устраивает Гарстенг, их и на аркане не затащишь. А сегодня к тому же в Мемтоне скачки, и все будут там.

— А Мемтон далеко отсюда?

— Около пяти миль. Но понимаете — у молодых нет иного выхода. В Плэдберри им делать нечего. Здесь имеется только несколько ферм, убогие маленькие хозяйства — две-три коровы, свиньи да домашняя птица. Громадная часть земель откуплена у нашего лорда каким-то субъектом, который и держит скаковые конюшни. Лорд Клигнанкорт ведь давно ликвидировал у себя в имении все сельское хозяйства, а коттеджи сдает внаем дачникам. В коттеджах этих проведено электричество, есть и водопровод, и канализация... Ну, а раз хозяйство здесь заглохло, так перестала работать и старая мельница, и кузня. Жителям деревни нечем существовать.

В разговор вмешался Тревельян:

— Да, деревня красивая, как картинка, но, если ничего не будет сделано, чтобы ее оживить, она через каких-нибудь тридцать лет совсем опустеет. В фермерских домах нет ни воды, ни света, ни канализации; снаружи это хорошенькие домики, а внутри — лачуги. Единственное будущее Плэдберри—стать общежитием для тех, кто работает в Мемтоне; такие именно планы у совета графства.

— Обо всем этом вы услышите сегодня вечером, — сказал Чарлтон. — Ну, пошли!

Клуб был убран как для праздника урожая — цветами. колосьями, всевозможными образцами сельскохозяйственной продукции. И так как все было искусственное — откуплено у киностудии, приказавших долго жить, — то выставка тем была особенно хороша, что на ней были представлены экспонаты всех времен года.

Были тут хризантемы, анемоны, колокольчики, крокусы, нарциссы, розы, герань, мальвы, желтофиоли, осенние астры: были груды яблок, груш, слив, персиков, корзины с клубникой, малиной, черной смородиной, вишнями, гроздья винограда, гигантские тыквы, морковь, пучки спаржи и зеленого лука, снопы ржи — такое зрелище не могло не умилить любого репортера сельскохозяйственной газеты.

— Гарстенг хотел еще выпустить сегодня на сцену этакий, знаете ли, старинный деревенский оркестр, — сказал Чарлтон. — Он нашел описание такого оркестра у Харди [1]. Но оказалось, что, кроме церковного органиста — а не может же он притащить сюда орган, — единственные музыканты в деревне — несколько молодых парней, которые играют на аккордеоне, губной гармонике и саксофоне!

— И один только Уэлтон вызвался помочь этому горю, — добавил Тревельян. — Он прочел Порпу целую лекцию насчет серпента. Сказал, что в старые времена в народном оркестре этот инструмент был главным, и показал Порпу изображение его в энциклопедии. Об этом серпенте упоминается у Харди, поэтому Порп и развесил уши. Уэлтон заверил его, что в юности он за игру на серпенте получал призы на Кастербриджском эйстедводе [2] и что, если Порп достанет ему этот инструмент, он с удовольствием будет играть на сегодняшнем вечере. Ну, Порп, конечно, помчался с этой радостной вестью к Гарстенгу, а тот в награду за усердие только обозвал его болваном.

Все прибывшие из усадьбы разместились в первых рядах. Та небольшая компания, которая дежурила утром перед трактиром, пополнилась сейчас и другими обитателями Клигнанкорт-холла. Даже прислуга лорда и рабочие из машинного отделения почти все были здесь. В своих маскарадных костюмах они представляли весьма внушительную группу. А настоящие фермеры либо не пришли, либо их пока еще не пускали в зал.

На эстраде, на длинном столе, стояло три микрофона.

Кроме того, еще один микрофон на высокой подставке стоял на полу в зале, под самой эстрадой. Радиотехники делали последние приготовления к трансляции, проверили микрофоны и провода.

Из какой-то боковой каморки, вроде ризницы, появился Порп во главе группы фоторепортеров.

— Вы, конечно, захотите сфотографировать кое-кого из местных фермеров, — говорил он. — Ага, вот уже собралась публика. Как будете снимать? Я думаю, для начала надо сделать несколько снимков первых рядов.

Вспыхнул магний, и фоторепортеры принялись снимать передние ряды.

— А теперь отдельных людей? Как вам покажется, например, вон тот пастух?

Чарли в своей длинной блузе, с посохом в руках, был сфотографирован на фоне пирамиды снопов.

— Вот прекрасный тип старого Джона Булля, — сказал один из фотографов, указывая на Беверли Кроуфорд, которая пришла в брюках для верховой езды и крагах, в полукоротком мужском пальто и галстуке бантом. Физиономию ей украсили короткими бачками.

— А, это фермер Браун, — пояснив Порп, отличавшийся плачевной скудостью воображения. — Эй, фермер Браун, вы разрешите вас сфотографировать?

Беверли Кроуфорд, сердито хмурясь, проворчала: «Что ж, меня от этого не убудет»— и встала в позу около груды овощей.

— Вылитый Хилер Бэллок, только без бороды, — заметил один из фоторепортеров.

— Как вы говорите? Вылитый бык? Ха-ха-ха? Вот это здорово! Фермер Браун, а фермер Браун! Слыхали, что про вас этот джентльмен сказал? Что вы похожи на быка!

Это прокричал Уэлтон, стараясь обратить на себя внимание репортеров. Вид у него был поистине жуткий: лицо он раскрасил кирпичной краской и наклеил растрепанные висячие бакенбарды.

— Этого снимать нельзя, — шепнул один фотограф другому. — Лицо получится черное.

Ну, хватит, пожалуй, снимать! — вмешался обеспокоенный Порп, явно радуясь техническим затруднениям, которые помешали сфотографировать Уэлтона. — Минутки через две начнется собрание. Вы можете еще снять эстраду, когда на ней все будут в сборе.

Фоторепортеры отошли в сторонку, а Порп сделал знак кому-то в конце зала, что можно открыть двери и впустить публику. Толпой вошли фермеры в своих воскресных городских костюмах и заняли дальние ряды. Как и предсказывал Чарлтон, здесь были все больше старики и люди средних лет.