Вот, например, недавно была ситуация: нас угова­ривал «АвтоВАЗ» установить специальный валютный курс для исчисления цен на комплектующие изделия, которые они покупают за границей. И я просидел несколько часов: сначала сам, потом с Сергеем Глазье­вым, моим первым заместителем; потом пришел Гай­дар — мы его подключили; потом Джеффри Сакс поя­вился — взяли и Сакса. Мы писали уравнения для того, чтобы понять — в каких случаях искусственный курс, вообще говоря, экономически оптимален.

Это многофакторная профессиональная задача, ко­торую трудно обсуждать с дилетантами. Но когда дилетанты в ответ начинают на нас гавкать — это неприятно.

В этой команде, которая пришла с Гайдаром, все — лучшие, любимые ученики каких-то академиков. Луч­шие! И любимые! Все — получали повышенные имен­ные стипендии в университете. Гайдар — Ленинскую получал. У всех красные дипломы и так далее.

Нечаев — любимый ученик Юрия Васильевича Ере­менко.

Мащиц— любимый ученик Ясина.

Вавилов — любимый ученик Волконского и Пет­ракова.

Шохин и Гайдар — Шаталина.

Я могу вернуться в венский Международный ин­ститут прикладного системного анализа, если меня, например, выгонят из правительства.

Пока мы еще были учениками, к нам относились со значительно большим уважением, нежели когда мы вошли в правительство. Во всяком случае, нас никто в идиотизме не подозревал. Нас отправляли на стажи­ровки, нас оставляли в аспирантурах — вот именно тех, кто сейчас в этом правительстве, не кого-то друго­го. Поэтому рассчитывать, что есть где-то другие, которые лучше, — можно, но сложно.

Со всеми своими учителями мы очень много писа­ли вместе: не только статьи, а и книжки. И все это они вопринимали как классную, профессиональную рабо­ту... А сейчас получается, что мы такие — вроде приду­рков, которые занимаются какой-то полной ерундой и почему-то никого не слушают.

Николай Яковлевич Петраков — один из любимых наших учителей. Безусловно, он относится к наиболее сильным экономистам в стране. Но, бесконечно его уважая, мы с тем большим удивлением читаем некото­рые его статьи, многое кажется нам в них тем более странным...

Считать, что в правительстве сидят такие дегенера­ты, которые таких очевидных вещей не понимают, — это по меньшей мере странно. Совсем странно.

Будет только рубль. И другой валюты в стране не будет. Твердо.

Есть очень сильная боязнь, что у нас «страну ску­пят»,— знаете такие разговоры... Мол, как же так, они вот придут с долларом, купят на него сто рублей, потом купят нашу нефть и ее вывезут... Это бред: мы же квотируем вывоз, вот-вот начинаем продавать квоты...

В экономике нет понятия «нету». В экономике есть понятие «дорого» и «дешево»... За большую сумму можно купить все что угодно. За деньги вообще в мире все покупается, как правило. Кроме чистой совести членов российского правительства. Вопрос только в цене.

Еще одна наша иллюзия: что Россия — это особая страна. Экономически все страны в равной степени особые. Первое, что говорят вам в Бразилии: у нас особый случай — тут нельзя стабилизировать, тут нельзя приватизировать, потому что вот такое все необыкновенное...

Это неправда. Это — не-правда. Нет особых стран. С точки зрения экономиста — если экономика это наука со своими законами, — все страны в плане ста­билизации о-ди-на-ко-вы.

Мы подошли к последнему — и совершенно пороч­ному— традиционному обвинению команды Гайдара: к обвинению в экспериментаторстве. Эксперимент ста­вит тот, кто не имеет достаточного опыта. Врач от­личается от неуча тем, что он знает, как было в других случаях, и дает больному только те советы, которые на ком-то опробовались. Поэтому мы в минимальной степени экспериментаторы. Мы пытаемся делать то, что все уже делали.

Мы стабилизируем так, как стабилизировали поля­ки, как стабилизировали евреи в Израиле — за пол­года, в 1985 году, как делалось в Аргентине... Мы пытаемся весь их опыт учитывать.

И чтобы закончить с этой темой — что такое ко­манда Гайдара, я бы хотел сказать только одно. Так получилось, что именно эта команда из первого по­коления наших экономистов, которое читает на ан­глийском языке. Ну, так получилось. Мало кто читал Фридмана в этой стране. Мало кто читал Окуна. По приватизации — ну хоть кто-нибудь прочел бы Коуза, который получил за это Нобелевскую премию. А Самуэльсона читали на уровне учебника для первого года...

Егор Гайдар чуть ли не единственный в стране, кто хорошо знает опыт стабилизации в Латинской Амери­ке. Гайдар читает на испанском, кроме английского. Андрей Нечаев говорит еще и по-немецки. Сергей Ва­сильев— по-сербски. Ну и так далее.

Поэтому слово «эксперимент» — оно абсолютно не наше.

А обвинение в «академизме» мне вообще не очень понятно. В конце концов в стране 75 лет у власти были практики — и мы видим результат. Бочаров — практик? Или Рыжков — практик, да? Но у нас ведь Косыгин тоже был инженер. И Брежнев был из хо­зяйственников...

Зато вот Эрхард был академическим экономистом.

Мексика. Вся команда из Гарварда! Вся команда академических экономистов. Все экономическое чу­до — это все ученики Сакса и Дорнбуша! Все как один!

Испания. Одни экономисты-профессионалы.

Чили. То же самое, академические экономисты.

Израиль 1985 года— профессор Майкл Бруно...

Пока, я думаю, все успешные экономические рефор­мы делали академические экономисты. Очень легко утверждать: они жизни не знают... Я уж не буду гово­рить, кто тогда знает.

Мы пришли сюда как экономисты.

Одна известная, но не самая многотиражная газета опубликовала большущее — на полторы полосы — ин­тервью лидера КПРФ Геннадия Зюганова. Чтобы об­легчить участь любознательного читателя, известинец Юрий Богомолов напечатал в своей газете выбранные места из беседы с этим на редкость скромным че­ловеком.

По натуре я, наверное, лидер. Учась в школе, я вступил в комсомол в мае месяце, когда мне еще не исполнилось четырнадцати лет, и почти сразу на школьном собрании меня избрали комсомольским сек­ретарем...

Когда в семнадцать лет я с отличием окончил школу, директор попросил меня поработать учителем. Я вел сразу несколько предметов, даже военное дело...

Я был самым молодым из вторых секретарей гор­кома...

Когда пришел Андропов, я был первым, кого при­гласили с периферии...

Я не выпускаю ручку из рук. Даже в самолете, когда другие дремлют, изучаю, пишу, анализирую...

Я имею хорошие контакты со всеми спецслужбами, в свое время я занимался административными орга­нами...

Я поддерживаю регулярную связь с Академией на­ук, получаю свежую информацию от самых светлых голов, которые есть в нашем отечестве...

Я блестяще учился. Мне никогда не составляло труда решить задачу самой высокой сложности...

Учась на физико-математическом факультете, я на­писал очень хорошую дипломную работу. Ученые му­жи говорили, что это почти готовая диссертация...

Моя работа по социальному развитию городов блестяще прошла защиту, потом была издана книга по этой теме... Моя докторская опубликована во многих странах, где пользуется популярностью...

Если родители уезжали на учительскую конферен­цию, то я оставался за хозяина: живность кормил...

Когда я вступал в партию в армии, я перечитал все партийные документы, которые полагалось знать...

У нас было два разведчика первого класса: один капитан по званию... и я.

Я долго размышлял, почему появилось христиан­ство... Я с симпатией отношусь к Индии, знаю эту страну, она мне очень нравится...

Я перед собой ставил задачу изучить мировой опыт. Интересовался китайскими реформами, изучал истоки японского чуда...

Если вы мне что-нибудь мудрое скажете (показыва­ет блокнот), я обязательно сюда запишу. Смотрите, за этот месяц уже почти восемьдесят интересных мыс­лей... И так из месяца в месяц, из года в год...

Сейчас рядовые люди практически везде симпати­зируют мне и поддерживают...