В дни подготовки к апрельскому референдуму 1993 года наконец-то был открыт секрет знаменитого ельцинского обещания лечь на рельсы. Словоохотливый вице-премьер Владимир Шумейко объяснил населению, что Борис Николаевич использовал обычный риторический прием, как это делали до него многие политики.
Нашлись любознательные россияне, не поленились заглянуть в словарь иностранных слов. Риторика там объясняется как теория и искусство красноречия, а также как насыщенная, красивая, но малосодержательная речь.
Попадают ли в список риторических абсолютно все указы и обещания президента или только отдельные? Как их распознать?
Ничего, поживем, узнаем, иронизировали газетеры. Должен же кто-то разъяснить, что хотел сказать Шумейко.
Апрель 1993 года. Перед отлетом в Ванкувер Борис Ельцин дает у трапа самолета прощальное интервью.
— Кто остается за вас?— спрашивает корреспондент.
— Я сам.— Ответ веселый, бодрый.— Телефон и в машине, и в самолете есть. Я ручку управления не отдаю. Как и кнопку.
Президент улыбается. Успокоил народ.
Одна из московских газет, комментируя этот ответ, написала: стало быть, президент никому не доверяет. Даже своим. По телефону управлять страной? Ведь когда в Ванкувере день, в Москве ночь.
ОН УЖЕ НА «ТЫ»
Из ванкуверской хроники.
— После первой двухчасовой встречи с глазу на глаз взаимопонимание достигнуто, президенты перешли на «ты», — восхищенно ворковали телеведущие.
Всего два часа, и уже на «ты»? Можно только догадываться, чья была инициатива. Клинтон-то ведь младше возрастом.
А теперь представьте: в Токио встречается «семерка», Клинтон со всеми на «вы», и только с российским президентом на «ты»...
Из выступления пресс-секретаря президента В. Костикова на собрании интеллигенции в Центральном Доме литераторов:
— Было бы, наверное, наивно требовать от президента, чтобы он в одночасье, а я думаю, что этого вообще нельзя сделать, стал таким человеком, как
Сахаров. Или таким человеком, как Пастернак, или как Цветаева. (Смех, аплодисменты)... Но президент делает усилия в этом направлении (смех, аплодисменты)... я имею в виду— в сторону Сахарова. Президент понимает ущербность этой ситуации, делает усилия в направлении движения к интеллигенции, хотя каждый шаг, надо быть откровенным, дается ему непросто. Ему легче разговаривать в толпе с рабочими, с бывшими партийцами, директорами заводов. Ему труднее находить общий язык с интеллигенцией. Я думаю, что это обстоятельство нужно понимать и быть снисходительными...
Уход Полторанина, Бурбулиса, Попова, Мурашева, Старовойтовой, Шелова-Коведяева, закат политической карьеры Афанасьева, Станкевича, Румянцева — свидетельство несостоятельности демократов-политиков на поприще государственной деятельности. К такому грустному выводу пришел в начале 1993 года высокопоставленный чиновник Николай Гульбинский, которого демократия вознесла после августа 1991 года в незнакомые и непонятные кабинеты и коридоры власти в Белом доме и Кремле.
— Что характерно для демократов? — спрашивает он. — Игровое восприятие жизни. «Пофигизм» полицмейстера Мурашева, записки Шелова-Коведяева чиновникам МИДа на салфетках с банкетного стола, «неправильное», а потом «правильное» выступление Козырева в Стокгольме — все это явления одного порядка. Мир — театр, и демократы увлеченно играют роль государственных людей.
По мнению прозревшего Гульбинского, в целом эта игра проиграна. «Мальчики в розовых штанишках» покидают политическую сцену. Наверное, говорит он, будет и в самом деле лучше, если они из политики уйдут.
Запомнился портрет этих «мальчиков» — перевертышей, ловких, способных, всезнающих, циничных, дипломатично-неопределенных, и предельно, ну просто потрясающе беспринципных:
— Вчера — консультант ЦК КПСС и как следствие — марксист: квартира на улице Димитрова, персональная «Волга», кабинет на Старой площади, АТС-1, АТС-2 (для не служивших в «аппарате» поясняю — правительственная связь), дача в Усове, Четвертое управление Минздрава, загранпоездки... Сегодня— демократ и как следствие— крайний антимарксист, эпигон Колаковского, обличитель «мертых догм» и «бездушной Системы», консультант или советник администрации президента — и та же квартира, кабинет все там же, а иногда тот же, номера АТС сохранились, дача уже приватизирована, правительственный медицинский центр, уже вне контроля Минздрава, зарубежные поездки чаще, чем прежде, банкеты, презентации, «устричные балы»...
— Каковы перспективы ваших напряженных взаимоотношений с Верховным Советом? Что вы скажете о повторяющихся предложениях по вашей отставке?
Такие вопросы задал в апреле 1993 года главный редактор газеты «Куранты» Анатолий Панков министру иностранных дел России Андрею Козыреву.
— Скажу честно, — ответил министр. — Я даже испытываю некоторое внутреннее удовлетворение. Раньше было как — враг номер один, естественно, Ельцин. Следующий — Бурбулис, теперь его нет. Потом был Гайдар, его тоже нет. И я был где-то на третьем-четвертом месте. Сейчас официальный источник крайней оппозиции газета «День» прямо говорит о том, что я — враг номер два.
— Поздравляю, ваш рейтинг повышается.
— Я это воспринимаю как своего рода признание того, что мы на правильном пути.
У идеи присоединения России к программе НАТО много как сторонников, так и противников. На думских слушаниях по этому вопросу председатель комитета Госдумы по международным делам Владимир Лукин горячо воскликнул:
— Предлагающих России присоединиться к программе «Партнерство ради мира» можно сравнить с насильником, который прижал девушку в углу и предлагает выбор: или изнасилую, или согласись, и получится то же самое. При этом, правда, девушку заставляют за это еще и деньги платить!
Присутствовавший на слушаниях представитель МИД директор департамента общеевропейского сотрудничества Юрий Ушаков обиделся:
— МИД себя такой девушкой не считает!
Николай Константинович Байбаков сорок лет провел в советском правительстве. В 1955 году возглавил Госплан СССР. Спустя десять лет стал заместителем Председателя Совета Министров СССР. Работал при Сталине, Хрущеве, Брежневе, Андропове. И Горбачева помнит — еще по ставропольскому периоду.
— Когда я был председателем Госплана, — рассказывает господин Байбаков, — и искал себе хорошего заместителя, мне порекомендовали Михаила Сергеевича. Он был тогда первым секретарем Ставропольского крайкома партии. Приехал, побеседовали. Горбачев увлекался овцеводством, разработал программу, как из овцы не два, а шесть килограммов шерсти получить. Когда я ему предложил должность, сказал, что не справится. И уехал. Потом вот ведь как все повернулось — стал генсеком. А может, лучше занимался бы он шерстью...
Комментируя наиболее громкие события января- февраля 1994 года, Михаил Горбачев вспомнил скандальный «лагерный иврит» Михаила Полторанина:
— Мне не менее примечательным показалось другое его высказывание — как он здорово доказывал, что без него бы перестройка не состоялась.
Михаил Сергеевич имел в виду неоднократные заявления Михаила Никифоровича о том, что именно его статьи в «Правде» в бытность сотрудником парт- отдела и надоумили молодого генсека н^ необходимость перестройки.
— Это же не он первый. Первыми были те, кто с Лениным бревно на субботнике несли. Оказалось, что бревно было два километра длиной — столько народу плечи под него подставляло...