Annotation

Не в силах смириться с трагической гибелью своей возлюбленной Лолы, Джонни Голд решается на отчаянный шаг - он отправляется на далекую планету Церб, где вступает в ряды претендентов на Корону Мира, хранящуюся в загадочной Башне, возведенной в незапамятные времена таинственными пришельцами. Мало кого отпускает Башня живым, но Джонни оказывается одним из счастливчиков. Снова и снова возвращается он на Церб, готовый либо погибнуть, либо обрести могущество, которое позволит ему вернуть Лолу из небытия.

Олег Ерохин

ДАР БЕССТРАШИЯ

ГОЛОС ЦЕРБА

НА ЦЕРБЕ

ЛЕГЕНДА О ЗВЕРЕ-В-ЧЕШУЕ

ИСТИНА КРАСНОГО ЦВЕТКА

СТАРЫЙ НЕДРУГ

СЕМЕЧКО ВСЕЛЕННОЙ

ЛЕГЕНДА ТРАБАТОРА

ЧЕРЕДА СМЕРТИ

БЕЗУМНАЯ КАРУСЕЛЬ

ШЕЙЛА ТОБЕРС

ДВА ПРЕОБРАЖЕННЫХ

ПОДКОП

САМОЦВЕТЫ ЗЕМЛИ

ЛЕГЕНДА О САМОЦВЕТАХ САМОСА

ПЛАЗМОВИК

ЛЮБОВЬ ПЛАЗМЫ

БАШНЯ ЭЛИЗИОНА

Олег Ерохин

Властелин Галактики. Книга 2

ДАР БЕССТРАШИЯ

ГОЛОС ЦЕРБА

Чем ближе была Земля, тем тяжелее становилось на душе у Джонни. Он победил Великого Магистра, он сокрушил фундамент Арагонского братства, он отомстил за Лолу, но что с того, ведь по-прежнему Лолы нет рядом с ним и никогда не будет. Смерть по сути своей бесплодна, и никогда не бывало так, чтобы смерть породила жизнь.

Джонни снедала тоска. Когда Земля заняла весь обзорный экран, он вздрогнул и сглотнул застрявший в горле комок. Нет, не восторг перед величием Земли потряс его тело и не сентиментальная радость завидевшего родной очаг путника.

“А она никогда не увидит Землю”, – подумал он, до боли стискивая подлокотники навигационного кресла.

Джонни посадил “Ласточку” в космопорту “Длань Бога”, находившемся к востоку от Терригана, в лесном массиве. Заплатив “причальные” за месяц вперед и быстро покончив с формальностями, он отправился в город.

Был вечер. Повсюду в небе Терригана распускались сказочными цветами разноцветные огни; столбы искр взлетали над столичными парками и становились в вышине переливающимися радугой облаками; бравурные марши неслись из тысяч динамиков. Земля отмечала День Единства Империи, один из крупнейших ежегодных праздников. День Единства Империи был днем почитания императорского могущества, человеческого единокровия и людской сплоченности. Вместе с тем это был день поминовения миллионов погибших в тридцатилетнюю войну, когда семь внеземных провинций, объединившись в Лигу Свободных Миров, пытались силой оружия утвердить свою независимость от имперского правительства. Лига Свободных Миров пала, и вот уже сто тридцать семь лет в день, когда над далеким Проксинумом, столицей Лиги, был вознесен флаг Земной Империи, в небе Терригана распускались и увядали чудесные цветы – дар победителям, поклон побежденным.

Миллионы жителей и гостей столицы весело горланили на ее бесчисленных улицах, любуясь фейерверками и потягивая сладкое зокко, золотистое мавританское, забористый якк, а у Джонни в душе были холод, сосущая печаль и безнадежность склепа. Праздничное веселье ничуть не притупляло его боль, наоборот, своей бесцеремонной шумливостью оно только чинило ему дополнительные страдания.

Джонни побрел к аллее Слез, обычно там бывало тихо.

Обычно там бывало тихо, но не в такие дни.

Аллею заполняли люди – одни прогуливались навеселе, другие, которых ноги уже не держали, сидели на скамейках. На вечно льющие слезы камни никто не обращал внимания.

Полицейские, в обычные дни немедленно выпроваживавшие отсюда гуляк, на этот раз были снисходительны.

Джонни еле нашел пустую скамейку – шаткую, с поломанной спинкой. Только он присел, как рядом раздалось настырное:

– Эй, приятель, выпить не желаешь?

Рядом с ним остановился курчавый молодец, сжимавший в правой руке горлышко пузатой бутылки.

– Как, хлебнешь?

С неподдельной щедростью пьяного забулдыга помахал бутылкой у Джонни перед глазами.

– Отстань! – буркнул Джонни.

– Что значит “отстань”? Сегодня праздник или нет? – Курчавый икнул и заглянул Джонни в глаза, по-гусиному вытянув шею. Тут же голос его расцвел сочувствием, словно павлин распушил свой хвост. – С-страдаешь, да? Девка бросила? Меня тоже. – Курчавый добавил непотребное словцо. – Так выпей, что ли, легче будет!

“А может, и вправду будет легче?” – подумал Джонни. Отстранив бутылку с обслюнявленным горлышком, он поднялся.

– Рядом ресторанчик, – словно прочитав его мысли, зашептал курчавый. – Пошли?

– Пошли, – обронил Джонни, воротя нос от сальных губ пьяницы.

Ресторанчик назывался “Семеро козодоев”. По случаю праздника здесь было не протолкнуться, но курчавый все же нашел свободное местечко неподалеку от стойки, вернее, освободил его, оттащив от столика и уложив у стены напившегося до бесчувствия посетителя.

Похлебывая неразбавленный шрок, Джонни рассеянно слушал своего нового знакомого. Гарри, так звали курчавого, оказывается, не был облизалой, как Джонни подумал поначалу. (Облизалами называли тунеядцев, прибившихся к Императорскому Сиротскому Фонду. Их пользовали бесплатным горячим супом и нерегулярными денежными подачками, тем они и жили.) Гарри не был облизал ой, но к тому шло: на верфи, где он работал, он не появлялся уже вторую неделю. Гарри пьянствовал, причина тому была обычная: она ушла к другому, и он доказывал теперь всем, что любая особа женского пола, какую ни возьми, – сволочь, шкура и шлюха.

Когда бокал опустел, Джонни заказал себе еще две порции горячительного, и столько же – своему собутыльнику, к этому времени опустошившему собственную бутылку. Затем последовали еще две порции, а там – еще две. Теперь беда, обложившая Джонни со всех сторон, казалась не такой уж и докучливой. Он продолжал чувствовать, что горе стоит подле него и дышит в лицо, но он уже не видел его, загородившись от него винными парами.

Вскоре голос курчавого Гарри потонул для Джонни в равномерном гуле, схожем со звуками прибоя. Перед Голдом поплыли картинки – дешевый ресторанчик, разглагольствующий пьяница…

Гарри ухватил нового приятеля за плечо и пару раз тряхнул:

– Не засыпай, слышишь? Женщину хочешь? – Видя, что Джонни очнулся, он замахал рукой: – Эй вы, сюда!

Три проститутки, наблюдавшие за залом сквозь бокалы, живо выполнили команду. Подскочив, они принялись кокетничать, вертя боками и обвислостями подобно тому как хозяин мясной лавки крутит окорок, показывая его покупателю со всех сторон. Одна, брюнетка, раззадорившись, ухватила Джонни пониже пояса. Должно быть, там находилась какая-то скрытая кнопка, потому что Джонни, до этого с гримасой неудовольствия взиравший на прелестниц, вдруг вцепился сразу в обеих.

Что было далее, Джонни воспринимал как сквозь туман, все более сгущавшийся. Его куда-то потащили, потом принялись раздевать в четыре руки, потом что-то делали с ним, на что он должен был смеяться, и он покорно-пьяно смеялся. В следующую минуту Джонни стало действительно смешно, когда одна из девиц сунула руку в карман его брюк и вытащила оттуда его чековую книжку. Пролистав ее, рыжая проститутка выругалась с досады, что не могла ни крошки отщипнуть от столь огромной суммы. Даже если бы ей удалось уговорить Джонни расписаться на одном из чеков, его нанесенная подрагивавшей рукой подпись расплылась бы, и чек нигде бы не приняли.

Джонни проспал до полудня следующего дня. Проснулся он с гадким привкусом во рту, налитой свинцовой тяжестью головой и ломотой во всем теле. У стола, заставленного всякой снедью, чавкал Гарри. Заметив, что Джонни приподнялся на локте, Гарри забулькал из бутылки в пустой бокал.

Они выпили. Джонни прислушался к действию спиртного. Мало. Пришлось ему опорожнить еще бокал. Только тогда ломившая виски боль улеглась утихомиренным зверем.