— Нагле…
Черт, как же его на самом деле зовут-то, горниста нашего? А! Николай Августович Нагле! Немец, небось…
— Николай! Помоги мне встать.
— Вам нельзя, ваше…
— Знаю, что нельзя, но когда нельзя, но очень хочется, а главное, надо — то можно! И вообще, ты же вроде не лекарь? Поднимай! Только ногу не трогай!
С трудом, медленно, с помощью сигнальщика под правым плечом и горниста под левым Руднев медленно вышел, вернее, выпрыгал, на левое, целое пока еще крыло мостика.
— Николай, уж коли ты тут, протруби «Сбор» или «Внимание», хоть что, только чтобы все заткнулись и меня послушали.
После сигнала, набрав полные легкие воздуха, черт, дырка же в ноге, почему вдыхать-то больно, Руднев изо всех сил попытался говорить громко и уверенно:
— Ну, кто тут орал, что я убит? Не дождетесь, черти! Слухи о моей героической гибели сильно преувеличены. Не отлили еще япошки снаряд, чтобы тот Руднева убил! Чем кричать чушь всякую, лучше запевай! Наверх вы, товарищи…
На этом запас дыхания и сил для разговоров иссяк. Но на баке, прокричав «ура» командиру, уже радостно и в охотку подхватили полюбившуюся мелодию, и замедлившаяся было при известии о его смерти стрельба возобновилась с удвоенным темпом. Руднев с тем же почетным эскортом прохромал в рубку и попытался, отрешившись от боли, вникнуть в обстановку. Предварительно пришлось отбить попытку добравшегося наконец до мостика врача, коллежского советника Михаила Храбростина, уложить или хотя бы усадить раненого.
— Мне надо видеть, что происходит, а из кресла обзор никакой. Перевязка минуту-другую подождет, кровь мне остановили вроде достаточно грамотно.
За полторы минуты, что Руднев пробыл вне боя, ничего принципиально не изменилось. На пяток попавших в него снарядов «Варяг» ответил одним попаданием в «Акаси» и одним в «Такачихо» (старику не повезло с местом в строю, он упорно ловил перелеты снарядов, изначально направленных в «Акаси»). От коечных экранов по правому борту остались одни воспоминания и две-три неповрежденные секции. В остальных местах с выстрелов свисали лишь цепи с подвешенными к ним колосниками. Сетки и койки вымело взрывами начисто. Поредевшие пожарные дивизионы дотушивали остатки противоосколочных экранов в том месте, где когда-то стояла средняя трехдюймовка левого борта.
«Акаси», изрядно оторвавшись от остального отряда, шел на пересечку. Расчет носового минного аппарата только что выпустили по нему мину. Теперь его командир стоял перед выбором, продолжать идти курсом на таран, который, правда, на полпути с довольно высокой вероятностью приводил его на варяжскую торпеду, или отвернуть вправо, и гарантированно избежать попадания, но расстаться с мечтами о героическом таране. Не известно, что выбрал бы сам Миядзи, скорее всего, рискнул бы, и что бы у него из этой затеи вышло.
На принятие «Акаси» благоразумно-осторожного решения благотворно повлиял очередной снаряд с «Варяга», попав в бак. Русский фугасный снаряд разорвался, в отличие от большинства своих бронебойных коллег. Хотя он и не обладал осколочным действием, сравнимым с таковым у японских снарядов, но зато более крупные русские осколки обладали большей убойной силой. И одного из них вполне хватило, чтобы отправить Миядзи с открытого мостика, откуда он храбро, но неосмотрительно наблюдал за боем, в операционную с проникающим ранением в живот. Остальными было временно выведено из строя носовое орудие. Пока вступивший в командование крейсером старший офицер добирался до рубки, рулевой, действуя по указаниям единственного находящегося на мостике офицера-минера, по инструкции отвернул от торпеды вправо. Выпущенные в последней отчаянной попытке дотянуться до борта «Варяга» из аппаратов левого борта мины до цели не дошли. Помешала собственная циркуляция и скорость «Варяга», уже достигшая двадцати узлов.
На мостике «Варяга» Руднев, поддерживаемый горнистом, пригнулся у прорези рубки. «Надо же, ну и как я умудрился забыть прикрыть щели рубки-то? Ведь с самой первой прочитанной по теме книги, обычно „Цусима“ Новикова, всем известно — русские рубки в эту войну были известными осколкоуловителями. И вот поди же ты! Обо всем подумал, а о себе, любимом, не удосужился, идиот». Уловив момент отворота «Акаси», Руднев окрепшим голосом приказал перенести огонь на «Нийтаку».
— Всеволод Федорович, может, все же на «Такачихо» или продолжить по «Акаси»? Один сейчас головным, а «Акаси» так удобно подставился, и пристрелялись мы по нему… Почему «Нийтака»-то? Она что, медом намазана? Какая вообще разница?
В азарте боя Зарубаев опять готов был заспорить с командиром. Ну что за нравы у нас на флоте в начале века, елки-палки!
— Лейтенант, вы правы со своей артиллерийской точки зрения. Но именно «Нийтака» единственный из японцев, кто может составить «Варягу» конкуренцию в скорости. «Акаси» мы уже практически проскочили, пока он будет ворочаться вправо, потом влево — уже, считай, за кормой. По нему смогут развлекаться кормовые орудия. «Нанива» уже бегать не может, его мы достали. «Такачихо» вообще с рождения больше восемнадцати узлов не давал, а сейчас и семнадцати не выжмет. Так что огонь по «Нийтаке». Без вариантов. Минерам благодарность за отличный выстрел. Из траверзных аппаратов попробуйте сработать так же, только обязательно залпом, от двух торпед японцам уворачиваться будет еще веселее.
Глава 12
Уход не по-кошачьи
Бухта Чемульпо, Корея. 27 января 1904 года, сумерки.
Как известно, кошки уходят, как англичане — они не прощаются, они просто исчезают. Тихо и незаметно. Уход «Варяга» и «Корейца» из Чемульпо был полной противоположностью старым добрым кошачьим традициям. Они основательно попрощались со всеми, до кого смогли дотянуться.
«Асама» лежала на дне. «Чиода» был в середине процесса спуска шлюпок для подбирания уцелевших с «Асамы», но ее командир уже начинал подумывать о том, что его покалеченному крейсеру надо пройти затопленный на фарватере «Сунгари» засветло. А со сбором оставшихся на плаву членов экипажа «Асамы» шлюпки справятся и сами. «Акаси» только что закончил циркуляцию вправо, уводившую его от торпеды «Варяга», и сразу же начал поворот влево, чтобы начинать погоню за этим чертовым неуязвимым крейсером. На его мостике добравшийся наконец до рубки старший офицер отчитывал минера, по приказу которого крейсер отвернул от противника. Минер вполне резонно отвечал, что хоть он и остался за старшего, единственное, что он знал об управлении кораблем в бою наверняка — самый безопасный курс при минной атаке — от мины. «Нанива» уныло тащилась в хвосте японской колонны, медленно отставая от своих неповрежденных коллег. Кочегары только сейчас смогли спуститься во все еще заполненное паром котельное отделение номер один и начали наконец поднимать пары в неповрежденных котлах. «Такачихо» и «Нийтака» шли встречным с «Варягом» курсом, и их командиры прекрасно понимали, что остановить его теперь могут только они. Правда, остается еще надежда на миноносцы… Но уж больно призрачная.
«Варяг» продолжал упорно идти к выходу. Избитый, с кое-как потушенными пожарами, с выбитой на четверть артиллерией и с сотней убитых и раненых на борту крейсер, казалось, превратился в берсерка. Его, как и его скандинавского предшественника, сейчас не могло остановить ничего, кроме удара в сердце. Но в отличие от полоумного викинга, не очень уважавшего кольчуги, и щиты использовавшего только как закуску, сердце «Варяга» было надежно прикрыто броней.
«Так, похоже от кровопотери и морфия, настоял таки гад-доктор, немного поехала крыша. Какой еще берсерк? Кто тут неуязвимый? Если бы. Еще продираться мимо трех крейсеров, еще переть в темноте мимо миноносцев, и в любой момент может или снаряд к рулям залететь, или мина в борт. А результат один — большая кормежка мелкой рыбы… Не отрубиться бы. А то обидно будет», — затянувшийся на десяток секунд мысленный диалог Руднева с самим собой был прерван парой одновременно попавших в «Варяг» снарядов. Один разорвался с эффектом скорее комическим, чем опасным. Снаряд угораздило влететь в подвешенный на цепи колосник, оставшийся от сорванного одним из ранних взрывов экрана. В результате колосник силой взрыва впечатало в борт, а оторванная цепь хлестнула по палубе «Варяга», как исполинский цеп, прорубив палубный настил. Дождь осколков хлестнул по палубе, но все, что могло быть уничтожено осколками в этом секторе правого борта, давно уже было искорежено, разбито, прошито навылет или лежало в лазарете. А иногда и в корабельной бане, куда по штатному расписанию складывали покойников во время боя. Не будь на пути снаряда чугуняки, пришлось бы заделывать еще одну пробоину у ватерлинии, коих у «Варяга» и так имелось уже с пяток. Второй снаряд оказался более удачливым. Он взорвался на баке «Варяга», сдетонировав о раструб вентилятора. Конус осколков и взрывная волна пришлась на правое баковое шестидюймовое орудие и прикрывающий его до уровня ствола бруствер из мешков с песком.