Доктор Ричардсон, хирург королевского флота, профиль упрямца, прядь светлых волос, прищуренные голубые глаза. Рядом с доктором — штурман, штурман Джордж Бек, с которым Джон плавал на «Тренте»; красивый малый Джордж — тонколицый, темноглазый, кудрявый… А мичман Роберт Худ? О, молодой человек тщится скрыть волнение, делает вид, что совершенно спокоен, хотя какое там спокойствие, когда ты надолго покидаешь родину. И последний, чуть в стороне, — матрос Хепберн. Плечистый, в густых бакенбардах, неловко опустил тяжелые руки, непривычные к праздности, и смотрит то на берег, то на бегущие тени облаков. Такие, как Хепберн, повенчаны с морем, они говорят: «Наша жизнь — на волнах, а дом наш — на дне океана». Послушай, Хепберн, послушай, тезка, на волнах будет жизнь у Уильяма, у друга моего капитана Парри… Кораблей «Гекла» и «Грайнер» не видать уж на Темзе: капитаны Лиддон и Парри две недели как в море. Дай бог им удачи, они уж скоро достигнут Баффинова залива. Да, так-то. А вот тебе, Джон Франклин, предстоит совсем, совсем иное…

Пятеро снимают шляпы. Пятеро прощаются с родиной. Ибо настал срок.

В Северную Америку идет «Принц Уэльский» с отрядом Джона Франклина. Но с первых дней крепкие ветры досаждают «Принцу»: долго-долго ковыляет он к болотистому берегу Гудзонова залива, к устью рек Хейс и Нельсон, и лишь в августе 1819 года видят путешественники строения Йорк-фактории.

На высокой бревенчатой башне плескался большой пурпурный флаг с литерами: «Н.В.С», означавшими: «Компания Гудзонова залива». Флаг возвещал, флаг свидетельствовал — отселе и далее владычествует торговая компания, повелительница над землями, лесами, реками, озерами, над пространством в шесть миллионов квадратных километров.

Из трюмов «Принца Уэльского» вынесли свинец и порох, ружья, сукно, спирт, ножи. В трюмы «Принца Уэльского» понесли бобровые шкуры. Агенты компании, забираясь в чащобы, выменивали пушнину у охотников-индейцев: нож — бобровая шкура, одеяло — восемь шкур, ружье — пятнадцать… Велик барыш у чиновников, но куш еще больше у главных акционеров, у тех, что в Лондоне.

Покамест разгружают, покамест нагружают «Принца Уэльского», Джон Франклин живет в Йорк-фактории. В дальних далях сокрыто будущее пятерых, и лейтенант, начальник отряда, беседует, советуется со здешними людьми.

Господи, что это за сорвиголовы! Их зовут акадцами; они потомки пионеров, переселенцев из Франции; в их жилах изрядная доля индейской крови, и они отлично говорят по-индейски. Они хлещут спирт и рассказывают такие истории, что волосы встают дыбом.

Не только акадцы — добытчики богатства Гудзоновой компании, — не только они шатаются в глухомани и ведут меновой торг с бронзолицыми охотниками. Есть и другие: «лесные бродяги», или «вояжеры», — парни из Шотландии, с Оркнейских островов. И у каждого из них своя жизненная повесть, и каждая из таких повестей страшна и жестока.

Да, черт возьми, эти скитальцы-торгаши отлично знают Канаду. Впрочем, не всю. Когда речь заходит о берегах Ледовитого океана, они отводят глаза, мычат и теряют интерес к беседе с лейтенантом королевского флота. У них, право, нет никакого желания околевать с голодухи и коченеть на тех берегах. И они, ей-богу, не могут взять в толк, что за нужда гонит на север пятерых англичан и всех, кто с ними…

В сентябре большая лодка отваливает от пристани. Путешественники плывут по реке Хейс к озеру Виннипег. Они плывут на юго-запад, чтобы потом взять курс на северо-запад. Они все-таки уломали нескольких проводников, посулив им немалый заработок.

Всплески весел глушили угрюмый рокот лесов, по когда ветер позволял ставить паруса и гребцы, распрямив спины, потирали натруженные ладони, были слышны и этот рокот, и отрывистый, как заклинание, крик пепельно-седых воронов.

В октябре под килем лодки текли мутные воды озера Виннипег. Слева простирался мшистый берег, справа, до горизонта, — белесая озерная гладь, иногда подернутая крупной рябью.

Потом была река Саскачеван. Спокойно текла она по лесной травянистой равнине; спокойно и плавно доставила она путешественников к фактории Кумберлендхауз.

Засушливое лето давно сменилось погожей осенью. Рядом с факторией раскинулись на зиму куполовидные, крытые шкурами обители индейцев-кинетиносов.

Приветливые они люди, и Франклин частый гость в их вигвамах. Не очень-то радуется лейтенант житью-бытью туземцев. Изо всех благ цивилизации белые немногим одарили краснокожих. Спирту хватало с лихвой, а вот о медикаментах тут и не слыхивали; эпидемии, стремительные, как верховой пожар в тайге, пожирали кинетиносов.

Здесь, в Кумберлендхаузе, отряд встретил 1820 год. Река уже стала. Снежные шапки отягощали сосны. К мглистому небу тянулся блеклый дым. Ночами длинно выли псы. Морозы держались в тридцать градусов.

Франклина звала дорога. Он купил собак, лыжи, сани. С ним отправлялись штурман Бек, матрос Хепберн, несколько проводников. Доктор Ричардсон и мичман Худ оставались до весны, чтобы обследовать бассейн реки Саскачеван.

Сказать по правде, не так уж и далеко было от Кумберлендхауза до форта Чипевайан[16]. Но лейтенант предпочел бы в десять раз больший путь морем. Воспитанник «петушьей ямы» чувствовал себя на суше не столь уверенно, как в океане. Все тут казалось иным. И звезды, светившие сквозь ветви в часы ночных привалов. И ветер, гудевший в вершинах не так, как в вантах. И чужим, враждебным чудился запах снега и хвои.

Тысяча девяносто километров одолели они за полтора месяца. И вот — форт Чипевайан. Не промах, однако, агенты Гудзоновой компании: форт доступен индейским каноэ и со стороны озера Атабаска, и по течению нескольких рек.

В теплых рубленых хижинах дождался Франклин весны. К хозяевам форта тянулись индейцы — «люди бересты» и «люди восходящего солнца», «люди, искусно владеющие луком» и «люди из племени зайцев». Смуглые, скуластые, с жесткими темными волосами, широкогрудые и сильные, они смиренно выпрашивали боеприпасы. Торгаши давали, записывали должников.

Появление Франклина и его товарищей удивило индейцев. Что за странные чужеземцы! Говорят, пришли они не торговать, и не охотиться, и не факторию ставить. Проводники толкуют: они намерены идти еще дальше, эти странные чужеземцы. Куда же? О-о-о, в те края, где царит Северный Ветер! Что ж их манит? Ведь бледнолицые и шагу не ступят без хитрости. Есть что-то тайное в их помыслах…

Поджидая Ричардсона и Худа, Франклин бродил с ружьем. Солнце пожирало снега, вскрывались озера и реки, был слышен гул льдов. И уже блистали талые воды, шумели, пенились, и уже тянулись гусиные караваны. Но весна не радовала Джона. Чему было радоваться? Закрома форта давно опустели, экспедиция могла рассчитывать лишь на свои мешки с пеммиканом[17], на плитки бульона и шоколада, на чай да сахар. Негусто. Чему уж тут радоваться? А скоро в путь. Во-он индейцы заканчивают порученную им работу.

Индейцы сооружали для Франклина каноэ. Одни снимали с берез кору, другие выделывали шпангоут из упругих корней, третьи, расщепливая корни, сучили прочные нити-жилы.

Ух, как они работали, любо-дорого поглядеть было! Под загрубелой кожей играли бугристые мышцы, крупный пот блестел на скулах, и громко звучала индейская песня о лодках, таящих в себе чары лесов — тугую гибкость лиственниц, кряжистую мощь кедров, легкость белых берез.

Моряки взирали на каноэ со смешанным чувством. Они и восхищались, и скребли в затылках: на этаких-то штуках да в Ледовитый океан?!

Прибыли доктор и мичман — партия была в сборе.

Покорно взбулькнула вода, двинулись каноэ, пугая сигов, и ели прощально шевельнули разлапистыми, как якоря, ветвями: вышли из чащ короткогривые бизоны, проводили отряд задумчивым взглядом темных глаз.

За шестидесятой параллелью река была шире и глубже, и Франклин подумал, что тут, пожалуй, могли бы плавать солидные суда, из тех, что ходят вверх по Темзе.