— Симулируем нормальный восьмичасовой сон, хотя на самом деле нам хватает часов четырёх — пяти.

— Почему вы скрываете свои исследования от общественности? Какой в этом криминал? — подал голос Никита.

— Не уверены в реакции этой самой общественности и ждём пока нас станет больше, — попыталась поделикатней объяснить Елена.

— Ждём, когда количество мутантов достигнет критической массы, — отрезал Славик. — Но у нас есть проблемы с их учётом. Не каждый переболевший приобретает новые способности.

— Если я вас правильно понял, молодые люди, вы чувствуете острую необходимость находиться поближе к природе, — сказал Иван Иваныч и, дождавшись утвердительных кивков, продолжил. — И местный климат вам кажется вполне комфортным, так, что вы не только забываете включать кондиционеры, но и открываете окна во всех помещениях, где планируете находиться хоть сколько-нибудь длительное время, — он кивком указал на распахнутое настежь окно.

— Да, действительно. Так что, наблюдать и записывать, кто чаще других к форточкам подходит?

— Ещё проще! Пройдитесь как-нибудь по спящему лагерю, посмотрите у кого окна раскрыты. С большой долей вероятности, это окажутся ваши собратья по несчастью.

А на следующий день, прямо на улице, с приступом свалился Грегсон. И хоть Елена старалась присматривать за приятелем — признаки надвигающегося нездоровья пропустила. Марк попал в больницу.

В ту же ночь, не откладывая в «долгий ящик» решили проверить идею Иван Иваныча. «На дело» пошли традиционно Елена со Славиком. Где уж пронырливый молодой человек добыл план расселения он не признался, но он у них был. В два часа ночи по земному времени экспедиционный лагерь был погружен в темень. Только «светлячки» подсвечивали неярким светом дверные проёмы и углы зданий. Ни их, ни неяркого света звёзд не хватало чтобы рассеять окружающую темень. А луной этот мир в своё время не обзавёлся. Они, как две бесшумные тени скользили по спящему лагерю, отмечали «галочками» распахнутые настежь окна. К лабораторному корпусу даже не стали подходить — там не светилось ни одно окно. Назначенные поначалу, четыре смены работы лаборатории стихийно переросли в две: утреннюю и вечернюю. Всё равно кое-какие анализы выполнялись в течение не одного часа, а потому, даже ночью часть приборов работала в автономном режиме. И что там, спрашивается, делать ночью живым исследователям?

В самую последнюю очередь подошли к медицинскому корпусу в котором, на данный момент, был единственным обитателем Марк Грегсон. Решив облегчить приятелю жизнь, заговорщики постарались раскрыть наглухо запечатанное окно.

— Эх, была бы тут задвижка, как в старых фрамугах, и всё было бы бесполезно, а так…, - Елена достала из кармана небольшой приборчик и закрепила его на оконной раме.

— Это что такое?

— Генератор помех. Может дестабилизировать работу не слишком сложных приборов, таких, как этот запирающий механизм. Наладчик я, в конце концов, или нет? А кто может отремонтировать, тот и разломать всегда сумеет.

Приборчик подмигнул зелёным светодиодом, сообщая, что с задачей справился. С тихим вздохом раскрылось окно. Распахнув его во всю ширь, диверсанты отправились домой, по постелям. С запланированной на эту ночь работой они справились.

Как же утром ругалась Татьяна Карповна! А как же? Нарушение режима! К счастью, ругалась безадресно, потому как вычислить хулиганов не удалось.

Договорившись заранее со Славиком опекать новичков, большую часть времени они проводили попарно: Славик с Софьей, Елена с Никитой. Чаще всего, они прямо с утра, взяв сухпайки, уходили в лес. И, откровенно говоря, ей всё больше нравилось общество немногословного Никиты. Он не сбивал с нужной мысли не вовремя произнесённым замечанием и в то же время мог вести лёгкий, непринуждённый разговор. Как она могла его упустить ещё тогда, в молодости? С ней явно было что-то не в порядке.

Новообретённые способности помогали Елене не тратить много времени на официальные исследования, создавая видимость бурной деятельности. К тому же и экологические и биофизические исследования продвигаются значительно быстрей, когда знаешь где что искать. Единственное, что она окончательно забросила из своих обязанностей — починку кондиционеров.

Вот и сегодня, отойдя от края плато метров на двести, это были уже не плохо изученные, исхоженные вдоль и поперёк места, они занялись каждый своим делом, сильно не отдаляясь друг от друга. Елена брала пробы древесного сока, делая надрезы на стволах вальсиноров. По предварительным оценкам — эта жидкость — самое ценное, что мог дать человечеству Форрестер. Она содержала витамины, минеральные соли, гормоноподобные вещества, а также, самое ценное — вещества сводящие на нет, деятельность свободных радикалов. Это открывало потрясающие перспективы. Что будет, если употребить, этот коктейль из биологически активных веществ в, так сказать, натуральном виде, никто бы не рискнул предположить, но то, что при соответствующей обработке из этого древесного сока могла получиться пара десятков наименований лекарств, бесспорно. А то и лекарство от старости. Правда, всё это требовало оч-чень серьёзных исследований и, отнюдь, не в полевых условиях. Их лаборатории хоть и были оборудованы по последнему слову науки и техники, но с земными научно-исследовательскими институтами им было всё же не сравниться.

Как недавно выяснил Иван Иваныч, отдельные деревья всё-таки объединены в единую трофическую сеть, но обмен осуществляется не в верхнем ярусе, а на уровне корней, по которым идёт перекачка воды и минеральных веществ от особи к особи. Занявшийся биофизикой почвы Никита, пытался выяснить закономерности функционирования этой системы. Пока единственным неоспоримым результатом стало наблюдение, что вся масса почвы поделена корнями на изолированные ёмкости, где поддерживается постоянство физико-химических параметров. И одних физических законов было недостаточно, чтобы объяснить этот феномен. И пока не было построено ни одной математической модели, хотя бы отдалённо описывающей этот процесс.

Никита вздрогнул и едва не выронил прибор из рук, когда рядом с ним приземлилась спрыгнувшая с дерева Елена. Он поднял вверх голову и оценил расстояние до ближайшей ветки — метров пять, не меньше.

— И чего у тебя такой вид удивлённый? Между прочим, и ты так можешь.

— Я — не ты. Это ты из экспедиций всю жизнь не вылезаешь. А я человек кабинетный и даже не пробовал такие акробатические трюки.

— Откуда ты знаешь про экспедиции? Следил за моей жизнью? — внезапно её глаза оказались близко-близко напротив его глаз.

— Следил — слишком громко сказано. Ты мне нравилась ещё когда мы были аспирантами, — почему-то это признание далось легко. — Но ты была замужем и я, на некоторое время, упустил тебя из виду. В следующий раз ты появилась в поле моего зрения, когда была уже во второй раз замужем и писала свою третью монографию. С тех пор я время от времени слышал о тебе.

О том, что и в эту экспедицию он подал заявку когда узнал, что она опять свободна и намерена отправиться на Форрестер, он аккуратно умолчал. Повисла пауза. Они молча смотрели друг другу в глаза. Никита медленно склонил голову и прикоснулся губами к её губам. Сначала поцелуй был лёгким, почти дружеским, но когда она прикрыв свои колдовские глаза ответила, стал более глубоким и эротичным. Поцелуй — признание, поцелуй — откровение. Её руки медленно легли на его плечи, его — зарылись в её отросшие кудряшки. Так же медленно, как сближались, они отстранились друг от друга.

— У тебя глаза в темноте светятся, как у кошки.

— У тебя тоже. Отчасти, именно поэтому я предпочитаю ходить в лес или одна, или с кем-нибудь из наших. Что бы не вызывать лишних вопросов.

Никита недовольно сморщился:

— И в такой момент тебя тянет на какие-то рационалистические комментарии!

Она в смущении попыталась спрятать лицо на его плече, но неожиданно встретилась с двумя маленькими глазками на стебельках, выглядывающих из-за уха Никиты. Как её удалось удержаться и не заорать, Елена объяснить не смогла бы. Почувствовав, как в его объятия напряглась любимая женщина, Никита насторожился. И послал ей весьма выразительный вопросительный взгляд.