Ночь и вправду прошла спокойно, а утром они поднялись чуть свет отдохнувшие, и потому опасность уже не казалась им такой явной.. По крайней мере, ощущение её не помешало Екатерине спокойно собраться и даже успеть изменить свой облик.

В окне-увеличителе она увидела мелькнувшую невдалеке мужскую фигуру в неприметной рубахе и штанах, подпоясанных простой бечевкой.. Лица ей не было видно. Оно будто плавало в тумане и оттого казалось, что рубаха и штаны движутся сами по себе.

Значит, её ждали и особо этого не скрывали. К утру крылечко стало на свое место и преследователи, очевидно, полагали, что в избе - рубленной! не может быть черного хода. Трудно было поверить в такую беспечность серьезных людей. Или они просто не принимали её в расчет, обманутые молодостью Кати?

Когда девушка ознакомилась с азами магии, она узнала, что волшебники должны владеть искусством макияжа не хуже профессиональных визажистов. Даже лучше, ибо работа визажиста со временем стиралась, а краски магов держались сколь угодно долго.

Для такого дела Кате пришлось налить в миску воды и заморозить, чтобы изготовить собственное зеркало. Вместо девушки русской ей требовалось изобразить красавицу Востока.

Ее новое перевоплощение требовалось для другой легенды, с которой она могла появиться перед монголами. Перед татарами. Перед всеми, кто составляет основу войска Золотой Орды.

Каждый из них должен признать в Кате свою. Как и имя, которое она теперь будет носить. Катя долго не могла остановиться на каком-нибудь определенном. Пересмотрела весь справочник тюркских имен. Наконец ткнула не глядя. Выпало: Гюзель. Что ж, будем привыкать!

А вначале она развела в большом деревянном чане отвар грецкого ореха, корня мандрагоры, коры дуба, настойку рога нарвала, разделась и с головой окунулась со словами заклинания. Вместо белокожей девушки из чана вылезла смуглянка.

Отвар "взялся" - на полотенце не осталось ни пятнышка. Значит, Катя хорошо усвоила науку перевоплощения.

Из деревянного сундука она достала свой новый наряд. Мягкие ичиги с загнутыми вверх носами, шелковые шальвары, бархатную безрукавку, расшитую золотыми нитями и жемчугом, и полупрозрачное, с серебряными нитями, бухарское покрывало.

Затем Катя села к зеркалу и принялась изменять свое лицо. Подняла к вискам уголки глаз Задумалась, не изменить ли и их цвет, но в последний момент дрогнула рука - уж очень красиво смотрелись её синие глаза миндалевидной теперь формы на смуглом лице. Она удлинила брови, чтобы они походили на стрелы, так часто воспеваемые восточными поэтами. Теперь на неё из зеркала смотрела совсем другая женщина...

Губы! Для такого облика её нижняя губа выглядела узковатой. Пришлось её увеличить, придав некоторую припухлость. На щеки лег румянец. Волосы её - теперь черные - Катя могла бы оставить прямыми, но она всегда так завидовала девушкам с вьющимися волосами. Когда, если не теперь? И волосы у неё тут же поднялись пышной шапкой.

Она перевила их жемчужными нитями, но непослушные пряди выбивались из прически, окружая лицо словно ореолом.

Подумав, она все же добавила в волосы рыжины. Восточные красавицы подкрашивали волосы хной. Да что там волосы, ногти рук и даже ладони. Теперь, кажется, ничего не упустила.

Наверное, Екатерина завозилась, изменяя свой облик, так что даже терпеливый Антип в конце концов вышел из-за печки весь сплошной немой упрек: мол, о себе подумала, а я?

Катя засмеялась и той самой палочкой, что добавляла в волосы рыжины, коснулась домового. Теперь белка получилась вроде серая, но на свету её шубка все же отцвечивала хной. Вряд ли кто обратит внимание, зато среди других белок не затеряется.

Катя с Антипом-белкой на руках в последний раз оглянулась - не забыла ли чего? - и, отодвинув заднюю стену, шагнула прямо в лес. Отошла чуть подальше и отпустила домового с заговоренной палочкой в лапках, чтобы он ею коснулся их дома. Дом тут же исчез, и Антип, подхватив с земли маленький, невидимый для постороннего глаза талисман, умчался в лес, где Катя ждала его. Взобрался по её платью и уселся на плечо.

Катя переместилась сразу верст на десять, но из леса решила пока не выходить. Нужно было повнимательнее оглядеться.

Теперь она двигалась в ту сторону, откуда шло монголо-татарское войско.

Белые историки знали, что в этом тумене - то есть, десятитысячном отряде - полководца Джэбэ, в одном из сражений с волжскими булгарами погиб тысяцкий по имени Садыбай. Этот военачальник пользовался особым расположением великого полководца и мог в походе везти за собой двух своих жен, которые после боя таинственным образом исчезли.

Историки, в отличие от современников Садыбая, знали и о том, что женщины, которых муж для большей безопасности отправил в арьергард, стали жертвами летучего отряда кипчаков, или по-русски - половцев. Кипчаки горели жаждой мести, потому что накануне ордынские ханы вырезали одно из их самых больших степных поселений.

Обе женщины погибли, как обычно гибли в захватнических войнах безвинные люди, и никто, по словам Вяземского не знал ни об их судьбе, ни о внешности, ни тем более, имени.

Катя и должна была сыграть роль младшей жены, якобы случайно уцелевшей, представ несчастной вдовой перед полководцем Джэбэ, ведущем войска на Русь. Причем, молодая вдова будто не подозревает, что она вдова, а просто разыскивает своего мужа.

Для этого достаточно было... О, ужас! Она коснулась рукой шеи и от злости на саму себя чуть не завопила на весь лес. Забыла прицепить на шею пайцзу - золотую пластинку с изображением сокола, которую якобы дал ей муж.

Катя с Венустой Худионовной специально подвешивали её так, чтобы пайцзу можно было показывать на постах, оставляя закрытым лицо. Обычно такая пластинка служила пропуском через любые посты и караулы монгольского войска.

И забыла-то она пайцзу не где-нибудь, а в доме, который был вложен в ладанку, лежащую теперь на дне кузовка вместе с Антипом.

Чтобы достать пайцзу, надо было всего лишь найти в лесу уединенное место, опять поставить дом, войти в него и достать пластинку из сундука.

Ничего сложного в этом не было бы, но по её следам теперь шли черные историки. Она не успела уйти достаточно далеко, чтобы чувствовать себя хотя бы в относительной безопасности. Сама она могла спрятаться и за дерево, но дом есть дом!

– Тупица! - ругала себя Екатерина. - Рохля! Растяпа!

Но как себя ни ругай, а без пластинки к монголам не сунешься.Изготовить пайцзу из подручных материалов тоже не удалось бы по причине отсутствия подручных материалов.

Можно было бы остановить время, в течение долей секунды сложить и разложить дом, но где гарантия, что после случая с добрым молодцем, которого она так явно раскрыла, черные историки тоже не будут готовы поймать её в этом остановившемся времени?

– Придется нам с тобою, Антип, - объяснила она белке, хотя тот объяснений не требовал, - не к дороге идти, а в лесную чащу углубляться. И дождаться вечера, чтобы поставить дом. Далеко уходить мы не можем, нужные нам монголы уже поблизости, но и на виду оставаться нельзя...

Она говорила спокойно, но глубокая досада прямо-таки грызла девушку изнутри. Ведь она со своими учителями так хорошо все продумала. Если что-то не получится, то лишь по глупости самой Катерины...

А природа вокруг жила своей бурной летней жизнью. Из-за дерекьев проглядывали лучи солнца. Капельки росы на траве и листьях искрились, точно бриллианты. Птицы пели на все лады, славя ясное утро, и лишь на душе у Кати царила темная ночь.

Домовой-белка что-то пискнул в кузовке, а когда она открыла крышку, упрямо цепляясь за одежду, опять уселся девушке на плечо и покрутил носом.

– Постороннего не чую.

– Понятное дело, - сварливо отозвалась Катя. - Сейчас здесь никого нет. Наши враги тоже с логикой знакомы. Понимают, что раз нас с тобой на дело послали, мы не будем век в лесу прятаться.

– Нас? Ты сказала, нас? - обеспокоился Антип. - Думаешь, они обо мне знают?