Его мать так рассказывает об этом: «Когда Питеру исполнилось тринадцать лет, мы пережили кошмарный год. У меня умерла мама, и Питер был безутешен. Ведь она помогала мне растить Питера, пока его отец воевал, и бабушка была для мальчика всем на свете. Когда же она умерла, у Питера на нервной почве вошло в привычку выкручивать себе руку, и он никак не мог избавиться от этого еще пару лет».

А вскоре произошла трагедия с отцом. В том же самом году Дик застрелился в ванной, и Питеру пришлось затем смывать со стен ошметки мозгов и кровь.

Но даже в смерти отец словно наложил проклятье на оставшихся членов семьи. По словам матери Питера: «Дик был злобный, жестокий человек, горький пьяница, и Питер вечно ходил по его милости с окровавленным носом. Дик ни на одной работе не задерживался долго, его отовсюду с треском увольняли. Всю свою злобу он срывал на Питере и Линн (сестре Питера). Когда он напивался, то шатался по дому и твердил, будто принял яд. Я про себя молила Бога, чтобы это оказалось правдой, ведь он был просто невыносим. Но когда Дик застрелился, все в городе восприняли это как страшный скандал, и с нами никто не хотел знаться. Ни одна живая душа в городе не пожелала протянуть нам руку помощи. Мы даже не сумели найти никого, кто согласился бы нести гроб! Не приведи Господи испытать такое! В тот год я вся поседела».

Что страшнее всего, Питер и его семья превратились в этом крошечном австралийском городке в изгоев. Питер не мог найти себе работу, а значит, содержать семью. Он с горечью вспоминает выпавшие на их долю несчастья: «Линн, моя мать и я изо всех сил держались друг друга, потому что люди, у которых мы снимали дом, дали нам всего две недели, чтобы мы могли собрать вещи и чтоб духу нашего не было в городе. Я больше не мог играть по вечерам в барах, потому что люди таращились на меня, а то и вовсе показывали пальцем. Мы уехали, пустив с молотка всю нашу мебель, потому что других денег у нас не было. Пол­городка сбежалось посмотреть, как мы уезжаем. Назад мы уже не вернулись».

В конце концов Питеру удалось подыскать себе работу на одном из курортов и даже попасть в номер, который назывался «Два оттенка». Дело в том, что артисты получили приглашение выступить на «Австралийской Эстраде», отпочковавшейся от «Американской Эстрады» Дика Кларка. Однако один из «Двух оттенков» перед самым выступлением «слинял», и именно в этот момент отцу другого пришла в голову мысль выпустить Питера на пару с собственным сыном. Питер Вулноу и Крис Белл понравились друг другу, изменили свои профессиональные имена на братьев Аленов и вскоре начали регулярно появляться в программах «Австралийской Эстрады». К шестнадцати годам они уже снискали себе известность.

Алены вскоре оказались в эстрадной программе Франсез Фей, известной своей неистощимой энергией. Фей устроила им контракт с популярным клубом «Чекерс». Их шоу так понравились публике, что в результате контракт продлили еще на три недели. Народ валом валил, чтобы взглянуть на эту сумасбродную особу – причем часть зрителей была от нее без ума, а другая часть прониклась глубочайшим отвращением, – и все потому, что Фей имела привычку при исполнении своих песен время от времени вставлять двусмысленные намеки или откровенные пошлости.

Питер пришел в восторг от этой чуждой всяческих предрассудков женщины. Бывало, она, сидя в чем мать родила, философствовала о высоких материях или же делилась последними сплетнями из мира шоу-бизнеса, затягиваясь при этом сигаретой с марихуаной. Так Фей учила Питера всяческим тонкостям, без которых исполнителю невозможно добиться успеха, и вскоре братья Аллены произвели в Австралии фурор, выпустив первую пластинку «Мой секрет».

Этот успех навел отца Криса на мысль отправить дуэт в турне по Азии. Так они оказались в Гонконге, где и познакомились с Джуди.

Джуди с Марком вечер за вечером приходили послушать братьев Аллен, а затем, взяв Питера в свою компанию, объезжали ночные заведения. Вот как, например, описывает Питер одну из таких ночей: «После того как мы объехали ночные клубы, Джуди послала за своим лимузином, чтобы мы еще смогли прокатиться и посмотреть рассвет. После чего мы отправились выпить в отель «Реналс Бей», самый модный в городе. Марк сказал, что подождет нас в машине. Мы с Джуди все еще были в вечерних нарядах, и в гостинице отказались налить нам по рюмке. И тогда Джуди, чтобы получить стаканчик шерри, заказала целиком завтрак. Она закатила настоящую истерику, со злостью глядя на накрытый стол, и все равно ей так и не налили шерри, сославшись на то, что еще слишком рано. Мы с ней хлопнули дверью злополучного отеля, но, как оказалось, нашей машины и след простыл, так что в девять утра мы, можно сказать, очутились выброшенными на улицу, и люди, торопясь мимо нас на работу, удивленно таращились на женщину в блестящем вечернем платье, гадая – Джуди Гарленд это или просто обман зрения.

Наконец, – продолжает Питер, – вернулся Марк и по дороге домой завел разговор об искусстве, о том, что, мол, надо оставаться верным себе, и тогда Джуди разоралась на него, что он, мол, ни черта не смыслит в том, о чем говорит. Она остановила машину, вышла из нее и принялась выкрикивать: «Это те люди, до которых необходимо достучаться! Это – публика! Это мой народ! Надо завоевать их сердца, расположить к себе!» А вокруг тысячи китайцев таращились на нее и не имели ни малейшего понятия, кто она такая. И мне еще подумалось: «До чего же Джуди умеет точно рассчитать момент».

Джуди настаивала на том, что возьмет на себя менеджерские обязанности и выведет братьев Аллен в звезды. Ни они сами, ни отец Криса не имели ничего против. Первое, что Джуди сделала, это захватила их с собой в Токио. На борту теплохода «Рузвельт», на котором они туда направились, вся троица устраивала импровизированные концерты к вящему удовольствию пассажиров. Питер, как обычно, сидел за роялем, Крис играл на гитаре, а Джуди пела.

Между Питером и Джуди установились теплые взаимоотношения как на профессиональном, так и на личном уровне. Вот так позднее Питер описывает их дружбу: «Поздно вечером, после того как все ложились спать, мы с Джуди шли искупаться, а обсохнув, открывали гостиную и долго сидели за роялем, вдвоем распевая песни. Она была первым человеком в моей жизни, кто знал так же много песен, как и я, и мы с ней на пару упивались красотой мелодии или удачным текстом. Вот так мы и стали с ней друзьями, засиживаясь допоздна, работая над аранжировками. Музыка для нее была всем на свете. Как мне кажется, ей нравилось, что я относился к ней без всякого предубеждения, но ведь я же не знал, что такое шоу-бизнес. Мне практически ничего не было известно о ее репутации, и поэтому я не воспринимал ее как звезду. И ей это нравилось».

Джуди настаивала на том, чтобы братья Аллены приехали на шесть недель к ней в Лондон после того, как подойдут к концу их выступления в токийском «Хилтоне». Питер с Крисом согласились и помахали ей на прощанье, уверенные в том, что Джуди позабудет о своем предложении еще до того, как самолет приземлится в Хитроу. Но не тут-то было – через несколько недель Джуди позвонила Питеру в Токио. Оказывается, она уже договорилась для них о кое-каких концертах и высылает билеты. От Питера же ей требовались две вещи. Первое – открывать во время гастрольного тура ее программу. Второе – о чем она тогда предпочла умолчать – познакомиться в Лондоне с Лайзой, а там, как говорится, будет видно. Первый пункт ее программы был так или иначе связан с ее обязательствами как менеджера. Второй – явился выполнением материнского долга: как всякая родительница, она заботилась о будущем дочери.

В интервью британским газетчикам Джуди объявила о приезде братьев Аллен, рассыпавшись в комплиментах: «Я слышала их в Гонконге, в «Хилтоне», и они мне ужасно понравились. Эти мальчики кочуют с места на место. Они чудеснейшая пара. Питер и Крис, вне всякого сомнения, самые яркие исполнители, которых мне доводилось видеть. В них столько силы, столько энергии, столько душевного тепла, что просто невозможно устоять. И если вам необходимо одно слово, которым было бы все сказано, то это – бесспорно – талант!»