Так уж получилось, что Питер и Крис прибыли в Лондон в тот самый день, когда в «Палладиуме» состоялась грандиозная премьера. Питер впервые увидел Джуди на настоящей сцене – ведь до этого, в Токио и Гонконге, ему доводилось наблюдать за ней только в ночных клубах. Коллеги утверждают, что увиденное потрясло Питера. Один из его друзей заметил: «Больше всего его поразило неприкрытое соперничество, царившее между матерью и дочерью. Лайза была уже не той маленькой девочкой, которую Джуди ради собственного удовольствия могла вытащить потанцевать рядом с собой на сцене. По большому счету, лондонскую премьеру можно считать для Лайзы первым серьезным заявлением о себе в шоу-бизнесе».

Джуди, верная материнскому долгу, подтолкнула Лайзу к знакомству с замечательным молодым человеком, присмотренным для дочери: «Это тот самый молодой человек, о котором я тебе столько рассказывала. Питер, это моя дочь, я тебе о ней говорила. Вы просто созданы друг для друга».

Удивительный талант Лайзы ошеломил Питера, и вполне возможно, что он влюбился в нее едва ли не с первого взгляда. Джуди свела их вместе, надеясь, что между ними завяжется роман, хотя и подозревала, что Питер «голубой» или, по крайней мере, бисексуал. С другой стороны, Джуди всегда тянуло к несколько женственным мужчинам, таким, как отец Лайзы Винсенте. Лайза в некотором роде пойдет по ее стопам.

Тот вечер в «Палладиуме» стал для Питера отправной точкой головокружительного звездного вихря. Ведь то был Лондон 1964 года, когда страну захватило новомодное безумное поветрие – рок­-н-ролл, – которое олицетворяли собой «Битлз». После первого совместного концерта Джуди и Лайзы, они дружно отправились в самую что ни на есть популярную дискотеку тех дней «Ад-Либ», владелицей которой была Джекки Коллинз, в будущем прославившая себя как автор нашумевших книг-бестселлеров. Там все они оказались в одной компании с такими знаменитостями, как «Битлз», Рудольф Нуриев и Марго Фонтейн. Правда, даже оказавшись в столь звездном окружении, Питер все еще не пришел в себя после многочасового перелета и ко всеобщему веселью заснул прямо за столиком.

Но это ещё не всё. По его собственным воспоминаниям, увлекательные приключения на этом не закончились: «Нас всех подхватил и завертел какой-то сумасшедший вихрь. Однажды вечером мы отправились в загородный дом к актеру Джорджу Сандерсу. Помнится, я играл на гитаре, а Лайза и Вивьен Ли исполняли зонги из мюзикла «Хэлло, Долли». Вскоре мы с Лайзой начали потихоньку уединяться, чтобы побыть вдвоем, а однажды даже на уикэнд улизнули в Париж, чтобы я мог познакомиться с ее отцом, Винсенте Миннелли, который тогда как раз снимал там «Кулика». Винсенте пригласил нас пообедать, ну а поскольку на той же самой студии тогда снимали «Что нового, Киска?» мы оказались за одним столом с Ричардом Бартаном и Элизабет Тейлор, Питером О 'Тулом, Вуди Алленом и Урсулой Андрес. Я, можно сказать, проходил ускоренный курс изучения звезд первой величины».

Безусловно, Питер влюбился в Лайзу, и, конечно же, Лайза влюбилась в него, ведь он был симпатичный, талантливый и не без чувства юмора. Каждый вечер они отправлялись изведать новых развлечений и побывали буквально на каждой лондонской вечеринке для «избранных», не говоря уж о тех, которые они устраивали сами для себя. Через три недели после того, как Питер впервые в жизни приземлился в Хитроу, между ними состоялся серьезный разговор в присутствии Джуди, Марка и партнера Питера по дуэту, Криса.

Пока Джуди отлучилась в туалет, разговор переключился на роман Лайзы и Питера, и когда Питер сказал, что ему хотелось бы закрепить их отношения, Марк заметил, что в таком случае им следует обручиться. Питер моментально повернулся к Лайзе и сказал: « Прекрасно, тогда давай обручимся. Лайза, если ты согласишься выйти за меня замуж, обещаю тебе, я всю свою жизнь только и буду занят тем, что постараюсь сделать тебя счастливой». На что Лайза ответила: «Питер, мне тоже этого хочется».

И тогда Питер снял с мизинца кольцо с бриллиантом и надел его Лайзе на безымянный палец, к восторгу и волнению Джуди, которая к этому моменту вернулась за столик. Питер заявил: «Мы поженимся на следующий год в Нью-Йорке». «Я не спрашивал согласия Джуди. Мы сказали ей, и она едва не расплакалась. Она не могла дождаться свадьбы. Ей страшно хотелось поскорей стать бабушкой. Все произошло так быстро, что мне самому не верилось, что у Лайзы на руке кольцо, и надел его ей я сам».

Примерно в то же самое время в профессиональную жизнь Лайзы вошла «Флора, Красная Угроза». Это была политическая сатира на коммунизм, в которой Флора Месарош, начинающая художница, поддавшись уговорам приятеля, вступает в коммунистическую партию. Лайза надеялась получить главную роль, однако ей стоило больших трудов убедить режиссера Джорджа Эббота и продюсера Хэла Принса взять ее в спектакль, даже несмотря на то, что Фред Эбб, один из композиторов, написавших к нему музыку, считал, что лучшей кандидатуры на роль Флоры просто не сыскать. Лайза, еще готовясь в Лондоне к совместному концерту с матерью, уже начала разучивать некоторые зонги из «Флоры», чтобы, когда настанет такой момент, быть в состоянии исполнить их перед режиссером и продюсером.

Она тенью ходила за Эббом, чтобы тот устроил ей прослушивание. «Стоит мне чего-то захотеть, то есть по-настоящему захотеть, я сделаю все, чтобы добиться своего. Так что я тогда преследовала Фреда по пятам», – говорила она сама.

Эбб проникся симпатией к ее внешней неприкаянности и даже дал согласие на роль. Однако Эббот остался при своем мнении – нет, и все тут. Так что на следующий день после обручения с Питером Лайза оставила жениха на произвол судьбы, а сама собралась лететь в Нью-Йорк, чтобы еще раз попытаться получить роль в «Красной Угрозе».

Фред Эбб и его собрат по ремеслу Джон Кандер познакомились с Лайзой в начале шестидесятых, когда работали над «Флорой». Лайза тогда выступала в «Карнавале», и однажды один из нью-йоркских приятелей Кандера привел ее к себе домой. Лайза тогда мечтала записать альбом, и этот приятель подумал, что Кандер с Эббом могут подыскать подходящий для нее материал. В 1979 году в интервью, которое он дал Барбре Раус из журнала «Пипл», Эбб вспоминал свои первые впечатления об исполнительнице: «Мне тогда хватило одного взгляда, и я подумал: «Ага, а вот и она.. Мисс Замарашка. Она была вся какая-то неумытая, неуклюжая, помятая. Меня так и подмывало, не долго думая, посадить ее в ванну».

На Лайзу музыканты также не произвели особого впечатления, до тех пор пока она не услышала несколько песен для «Флоры». « Едва я услышала музыку, я тотчас вскочила и поинтересовалась, а нельзя ли мне прямо сейчас попробовать их исполнить?»

И она их спела. И Кандер и Эбб оказались у нее на крючке.

На этот раз проба сил состоялась перед «непробиваемым» и уже немолодым – тогда ему было за 70 – продюсером Джорджем Эбботом. Увы, не все прошло гладко. Частично проблема заключалась в личности и положении самого Эббота.

Мартин Готтфри, главный театральный критик для «Уимен Веар Дейли», «Нью-Йорк Пост» и «Сэтердей Ревью», так описывает Эббота в своей книге «И все такое прочее», посвященной жизни Боба Фосса: «Единственно хорошим мюзиклом становится какой-нибудь суперхит. Это, так сказать, расхожая мудрость. Публику при желании нетрудно убедить, что она просто обязана наслаждаться сонно-интеллектуальным произведением, потому что-­де таким образом она, якобы, приобщается к ценностям мировой культуры. Так что публику можно при случае еще и упрекнуть в том, что от нее ускользнуло нечто сугубо интеллектуальное. Но только не публику, которая пришла посмотреть мюзикл. Здесь толпа – это верховный судья, ее смех, ее одобрение требуется заслужить, в противном случае вас освистают, и тогда на спектакле можно поставить крест. Эббот же в том, что касается мюзикла, прошел на Бродвее «огонь, воду и медные трубы» и с первого раза мог определить, что пойдет, а что нет».

«Джордж Эббот, режиссер, успешно ставивший драму и фарс, обратился к музыкальной комедии в тридцатые годы и имел не меньший успех. Успех? Да, он стал единственным в своем роде. Его с полным правом можно назвать Воплощением Бродвейского Мюзикла. А еще он был «Мистер Эббот». Подозревали, что даже родная мать называет его не иначе, как «Мистер Эббот», и уважение это коренилось отнюдь не в его внушительных размерах (его рост равнялся 6 футам 6 дюймам) и не его начальственных замашках. Нет, причиной было то, что Джордж Эббот, как и его спектакли, не выносил ни малейшей фальши. Он занимался индустрией развлечений, а не отвлеченным философствованием о сущности искусства. Он был резок, чужд всякой сентиментальности, непробиваем как камень, и если для человека с улицы это воспринималось как недостатки, для режиссера это считалось несомненными достоинствами».