В назначенный день все знатные граждане Сиены ожидали в порту прибытия царского флота. Немногочисленная греческая колония состояла из наместника, из командующего пограничным флотом, его офицеров, нескольких чиновников, а также двух врачей — меня и моего отца. Правитель города был египтянином, так же как и жрецы почитаемых здесь богов. Во главе их стояли советы жрецов храма Исиды[3] на острове Пилае и храма Осириса на соседнем острове Бигге.

Они выглядели очень величественно: головы обриты, поверх белых одеяний наброшены леопардовые шкуры. Им не уступали и жрецы храма Хнума[4] из Элефантины. Жрецы храмов поменьше, в честь Амона[5], Сохмет[6], Хатор[7] и некоторых местных богов, держались несколько скромнее.

Роскошный корабль Клеопатры с позолоченными мачтами, развевающимися знаменами и цветными парусами был заметен уже издалека. Царский корабль окружали маленькие быстроходные барки личной охраны. Копья, мечи и секиры угрожающе сверкали под лучами послеполуденного солнца. Слышны были фанфары, возвещающие о прибытии высокой гостьи. Насколько просто, как увидел я позже, одевалась царица в своей греческой столице, настолько величественной предстала она сейчас: Владычица Обеих Земель и дочь Солнца — подобно фараонам во времена Древнего Египта. На голове ее сверкала золотая корона предков, в скрещенных на груди руках она держала скипетр и бич. Ее позолоченное бронзовое кресло окружали курители фимиама в белых одеждах. Они окутывали Клеопатру серовато-белыми клубами душистого дыма, которые быстро развеивал северный ветер. Сильные нубийские рабы в набедренных повязках вынесли золоченый трон с царицей на берег. Ее египетские подданные, согласно старинному обычаю, простерлись ниц в пыли. Мы, греки, склонились в глубоком поклоне.

— Поднимитесь, поднимитесь! — услышали мы ее звучный, немного резкий, но приятный голос.

Уже в двадцать лет Клеопатра владела многими языками, превосходно и без акцента говорила на древнем языке своей страны. На нем она и обратилась сейчас к правителю города и его чиновникам. Затем она приветствовала по-гречески нас и протянула наместнику для поцелуя руку, украшенную драгоценными перстнями и браслетами.

Мы собрались в доме городского совета. Рядом с троном царицы стоял диойкет Протарх, ее верховный визирь. Он развернул свиток и начал читать. Это тоже была традиция: с достаточно длинным приветствием к своим подданным фараоны никогда не обращались сами. Это была речь от имени «моего возлюбленного брата и супруга», занятого своими царскими делами в Александрии при поддержке мудрого регентского совета, который, как она надеется, вскоре станет излишним. Царица вспомнила и своего отца[8], примкнувшего теперь к сонму божественных, чью помощь и поддержку свыше она явственно ощущала. Упомянула она также и праздничную церемонию возрождения быка Бухиса[9] в Гермонте, в которой она принимала участие. В этом царском обращении, которое читал диойкет, брат и сестра представали царственной супружеской парой, живущей в мире и согласии. Однако некоторые из присутствующих хорошо знали, что в действительности все обстоит несколько иначе. Затем Клеопатра побеседовала коротко с каждым из присутствующих.

Мы с отцом также предстали перед ее троном. Распорядитель заглянул в свой список и представил нас: «Полковой врач Геракл и его сын Олимп, тоже врач».

Услышав мое имя, она сказала, слегка наморщив лоб:

— Прилежный, прилежный молодой человек. Я полагаю, ты ассистируешь отцу во время трудных и ответственных операций?

— Да, госпожа, но он в состоянии уже и сам поставить диагноз и провести лечение, — ответил за меня Геракл.

Пока царица обратила взор на моего отца, я отважился немного рассмотреть ее. Трудно было судить о ее лице: оно было подкрашено по египетскому обычаю и выглядело поэтому несколько застывшим, как разрисованная маска мумии. Большие выразительные глаза были темно-серыми, как и у меня, — наследство македонских предков. Волосы скрывал пышный завитой парик. Ее узкий с легкой горбинкой нос выдавался далеко вперед, однако не настолько, чтобы сделать ее некрасивой. Рот ее был не слишком мал и не слишком велик, очень красивой и благородной формы, со слегка выдающейся верхней губой, что придавало ее лицу нечто женственно-кокетливое. Ее насмешливый голос заставил меня прервать созерцание:

— Ну, Олимп, ты изучаешь мое лицо как врач или хочешь написать мой портрет?

— Ни то, ни другое, о госпожа. И я прошу прощения за мою дерзость. Не каждый день случается увидеть царицу.

Она рассмеялась, сердечно и беззаботно:

— Ты прав, Олимп, но кто знает, куда еще приведет тебя твоя судьба.

Это, вероятно, была бы моя единственная встреча с Клеопатрой, если бы не случай, который произошел на следующий день.

Утром, еще до восхода солнца, моему отцу пришлось отплыть на юг. Одно из пустынных племен предательски напало там на пограничный отряд, имелись убитые и раненые.

— Ты остаешься здесь, Олимп. Пока царица в Сиене, мы не можем покидать ее сразу оба.

В этот день Клеопатра выразила желание осмотреть знаменитые каменоломни, где с незапамятных времен добывали розовый гранит, из которого возводились постройки во многих городах страны. Ваятели создавали из него прекраснейшие произведения на религиозные и житейские темы, и благодаря прочности камня они дошли до нас спустя тысячелетия.

Царица отправилась в путь в легком паланкине. Ее сопровождали наварх царского флота, отряд личной охраны и несколько служанок. Каменоломни находились на краю города, и вскоре вся процессия была уже на месте. Наварх, мужчина довольно преклонного возраста, ехал верхом на осле. Слезая с него, он угодил ногой в щель между камнями, упал и получил сложный открытый перелом лодыжки. Его сразу же доставили на корабль, куда поспешно прибыли и два врача: личный врач Клеопатры и постоянный корабельный врач. При открытых переломах, когда кость раздроблена в нескольких местах, вряд ли найдется врач, который не выступит за ампутацию. К этому вынуждает целый ряд причин, и прежде всего воспаление конечности, из-за чего возникает риск отравления всего организма и угроза смерти.

Когда наварх услышал, что ему собираются отнять ступню, он воспротивился и потребовал привести третьего врача, а именно — полкового врача Геракла, моего отца. За ним был послан в наш дом слуга. Однако мне пришлось объявить ему, что отец на несколько дней отправился к южной границе. Но я объяснил, что я тоже врач и могу осмотреть поврежденную ногу. Слуга окинул меня оценивающим взглядом и, вероятно, нашел слишком юным. Однако я уже собрал все необходимое и поспешил вместе с ним на корабль.

У постели командующего флотом сидела Клеопатра.

— Где твой отец? — строго спросила она. — Мы велели доставить сюда его, а не тебя.

Я объяснил, в чем дело.

— Молодой врач необязательно должен быть хуже, — сказал раненый слабым, прерывающимся от боли голосом.

Я внимательно осмотрел поврежденную ногу. Кость была сломана почти под прямым углом. Несколько острых обломков, прорвав кожу, торчали как иглы.

— Мне необходимо тщательнее обследовать рану. Это очень болезненная процедура, но я постараюсь закончить ее побыстрее.

Наварх через силу улыбнулся:

— Смелее, смелее! Хуже уже не будет…

Приказав двум его слугам держать больного покрепче, я попытался придать поврежденной ноге правильное положение. Раненый заскрежетал зубами, затем застонал и наконец, не выдержав, закричал.

— Прекрати сейчас же! Зачем мучить его! — поднялась царица.

— Потому что без этого не обойтись, — ответил я спокойно. Впрочем, я уже увидел все, что мне было нужно, и, прощупав ногу, установил, что голеностопный сустав был в общем-то цел и поврежден был только незначительный участок.