АНЕТТА (набирая вино).

ПОЭТ.

АНЕТТА. Вы, месье, как наш кобель, когда его спустишь с цепи, хотите сразу все обоссать, не ведая своих пределов. А человеку от Бога положен предел. Он что-то может, а чего-то не может. Что-то одно ему дано, но при этом другое отнимается. Таков закон вещей. Ну, а у вас что получается?

ПОЭТ (пьет). А что мне не дано?

АНЕТТА. Вам не дана такая пропасть, что я даже не в состоянье перечесть. Хоть вы и выдающаяся личность, как утверждает кое-кто, но в отношении всего другого, кроме стихов, — вы круглый сирота, можно сказать: лишенец. А если за стихи вам не платят почти что ни гроша, тогда вы перед миром всем ПРОПАЩАЯ ДУША и ИЖДИВЕНЕЦ.

ПОЭТ. А мне плевать на мир!

АНЕТТА. Вот именно поэтому, месье, Бог и наказывает вас — лишает разума. Мир открыт для вас, как верная жена, а вы за это на него плюете. А если он к вам повернется, извиняюсь, задом? Что вы запоете?

ПОЭТ. Можешь налить себе.

АНЕТТА. Если захочу, налью. (Наливает.)

ПОЭТ. Продолжай.

АНЕТТА. Продолжу, когда захочу. Пейте и молчите. Терпение имейте.

АНЕТТА. Вы ощипали этот МИР, как утку. Уж я не знаю, на каком месте осталась у него парочка-другая перьев. Что ж, продолжайте, но не презирайте его за то, что он ощипан вами. Не презирайте, иначе он вам ответит позором, и вы умрете под забором.

ПОЭТ. В твоей болтовне, как в навозной куче, можно отыскать жемчужное зерно. Но я не петух…

АНЕТТА. Вот это уж, сударь, точно. Что не дано, то не дано.

ПОЭТ. И никогда я не хотел быть петухом. Ни разу, ни минуты…

АНЕТТА (насмешливо). Ну да, конечно… Не хотели… Как говорил ОН: «Зелен виноград»…

ПОЭТ. Кто ОН?

АНЕТТА. Черт его знает… Я имени не помню. Столько я слыхала всего за это время, что перепутала уже, кто что сказал.

ПОЭТ. За какое время?

АНЕТТА. Эй, сударь! Не морочьте голову! И не высасывайте из меня мозги!

ПОЭТ. Я сосу из тебя мозги? Каким же образом?

АНЕТТА. Своими лишними вопросами и переспросами. Мозги, я чувствую, так и текут из моей головы прямо в вашу. Прием известный: заставить человека рассказывать о том, что вам совсем неинтересно.

ПОЭТ. Я тебя заставляю?

АНЕТТА. А то нет? Давайте-ка я расскажу, к чему вы меня принуждали и чего я лишилась за тот период, пока состою при вас, считай, совсем без зарплаты.

ПОЭТ (крайне удивленно). Ты хочешь сказать, что ничего не получаешь от меня за свою службу?

АНЕТТА. Да, именно это, сударь, я и хочу сказать. Не знаю, право, за какие грехи судьба меня так наказала…

ПОЭТ. А ты у нее спроси.

АНЕТТА. К ней не больно пристанешь с вопросом. Она не я. Так вот, упекла меня судьба быть вашей рабой бесплатно. За это время я многого лишилась. Но больше всего мне жаль мои мозги. Уж что пропало, то навсегда пропало. А помнится, обо мне говорили соседи, когда я была еще от вершка два горшка… «Эта девчонка с головой». Вот, сударь, что вы сделали со мной…

Ну, и что смешного?

ПОЭТ. А со мной? Что сделала судьба со мной?

АНЕТТА. С вами она тоже круто обошлась, не спорю. Вместо свежих, да жирных курочек, с которыми вы мечтали коротать свои ночки, вы проводите их со мной — безголовой, высохшей квочкой. Скажете, нет?

ПОЭТ. Конечно, нет. Ты совсем не высохла, Анетта. Ты даже пополнела за время это. Ты пришла ко мне совсем доской.

АНЕТТА. Я высохла внутри. Вы выпили меня до дна.

ПОЭТ. Не скули, Лизетта. Лучше выпей еще вина.

АНЕТТА (пьет). Я Анетта.

ПОЭТ. Пора привыкнуть: ночью ты ЛИЗЕТТА. (Пауза.) А что, собака сдохла?

АНЕТТА. Почему это сдохла, типун вам на язык?

ПОЭТ. Давно ее не слышу. А раньше лезла в любой разговор. Только подумаешь слово сказать, она уже лает. И выла и скулила, только мы сядем с тобой…

АНЕТТА. Да потому что она вина уже не выносила. Вы ее споили, сударь мой. Где это видано, — заставлять пить СОБАКУ!

ПОЭТ. Никто ее не заставлял… (Задумчиво.) Она сама пила… Я никогда и никого и ни к чему не принуждал…

АНЕТТА. Ну, да… А кто сейчас кричал: ВИНА!!! ВИНА!!! ВИНА!!?

ПОЭТ (лирически). Я требовал вина себе, а другим всегда предлагал… Кому же ты отдала собаку?

АНЕТТА. За кого вы меня принимаете? Как можно отдать любимую собаку, — и почти что члена дома?..

ПОЭТ. Члена семьи.

АНЕТТА. Семьи у нас общей нет. Вы бобыль, сударь, а я девица. У нас с вами общего была только собака. Я помню, как нам его подбросили щенком на рождество, как только мы приехали сюда. Знали, видно, что мы не бросим, нашли дураков. Как он замерз и тихо так скулил, как брошенное дитя! А он дитя и был… Какая разница! Щенок или цыпленок? Младенец есть младенец. Тут еще невинность, тут говорит сама природа.

ПОЭТ. А когда невинности нет, природа что, молчит?

АНЕТТА. Это уже испорченная природа.

ПОЭТ. Дура ты, АНЕТТА. А кто же рождает вас, невинных?

АНЕТТА. Рожают виноватые. Таков закон вещей. Невинность идет за виной, а тащит вину с собой… Но я не такая, сударь. Уж не знаю, в кого я уродилась… У нас в доме каждый год топили щенков и котят. А я ни убить, ни отдать собаку не могу. Хоть режьте меня саму.

ПОЭТ. Выпьем за то, что мы не можем убивать.

АНЕТТА. Про вас, месье, я не сказала ничего.

ПОЭТ (шепотом). Ты считаешь, что я могу?

АНЕТТА (шепотом). Про убийство, не приведи Господи, я молчу, но что касается всего остального…

ПОЭТ. Говори.

АНЕТТА. Скажу! Если уж на то пошло, то даже и молчать грешно. Соседка слева, знаете, что мне сказала?

ПОЭТ. Анетта, все, что угодно, но только не сплетни.

АНЕТТА. Я сплетни сама не терплю. Я тайну вам скажу, которую никто еще не знает. Хотите слушать?

ПОЭТ. Ну, хочу.

АНЕТТА. Итак, соседи слева. Те, что за изгородью беспросветной из винограда, а за ним терновник. Вы слышали там крики иногда?

ПОЭТ. Ни разу!

АНЕТТА. Я повторяю вам, — вы не хотите слышать. И, если бы не я, вы так бы и заглохли в бочке, как этот…

ПОЭТ. Диоген?

АНЕТТА. Не знаю. Имена я не запоминаю. Я помню только голоса. Так вот сосед, который муж соседки, если, конечно, можно так его назвать, потому что вот уж лет десять, как он с беднягой отказался спать после рожденья сына, но дом уж куплен, виноградник плодоносит… Куда переезжать? И вот живут втроем под прозвищем СЕМЬИ. Лет пять назад кретин взбесился и начал сына сечь. Сечет, а сын орет. Жена молчала. Вы замечаете, месье? Сначала она МОЛЧАЛА. Потом терпенье потеряла и отослала сына к сестре в ПАРИЖ. Вы замечаете, месье? И тут, вы думаете, у кретина прыть пропала? НЕТ!! И чего он выдумал! Нарисовал, мерзавец, на стене фигуры детские рядами и начал сечь ночами. Сечет, бормочет и кричит, пока не падает от изнуренья. Вот ВАМ, месье: воображенье и публика, и правила движенья. Вот до чего дурной театр доводит. Вот до чего мужчина может доскакать. А казалось бы, чего уж проще: открыть глаза, смотреть и жить. Так нет же: МИР не по вас, его немедля нужно весь перекроить. А женщинам несчастным что при этом делать? А деточкам охота в вашем мире жить?