— Мы срочно отъехали по делам.

— Представляю себе каким, — зажевал Семен Семенович. Его щеки лоснились.

— Вот именно. — Скворцов не реагировал на его вычурную едкость.

— Так какими судьбами здесь, Юрий Николаевич?

— А я теперь Василисе Васильевне даю экономические советы — по художествам, так сказать, — шел ва-банк Скворцов.

— Угу-угу. И платите, уверен, исправно.

Васе захотелось дать ему в морду. Но ее кавалер никак не реагировал, наоборот, улыбаясь, взял под руку Семена Семеновича и двинул его в сторону.

— Васечка, — у Семена Семеновича вскинулись брови. — Васечка, — настойчиво подчеркнул Юрий Николаевич. — Мы оставим тебя ненадолго. Ты же не будешь скучать? Я вижу здесь твоих друзей. — Он кивнул в сторону, и Вася заметила нарисовавшегося Сухова.

— Нет-нет, — подыграла Вася, нюхом почувствовав, что дела серьезные, иначе бы он так не подставлялся. — Виктор Викторович, — заулыбалась она Сухову.

— Привет, дорогая. — Быть у Сухова «дорогой» было делом приятным. Они расцеловались.

— Классная выставка, правда? По-моему, событие на фоне общего развала. Кстати, отличная новость. К концу зимы может организоваться поездка на Чатку. Мы приглашены.

— Скворцовым? А что, они-таки сговорились с Масиком? Я рад. — Чокнулись. — Но вижу, есть еще одна — главная — новость.

Вася с интересом глянула на него.

— Смотрю, вы со Скворцовым склеились посерьезке. — Тонкий человек все-таки Сухов.

— Вы тоже по радио слышали?

— Почему по радио?

— Да мы с ним из Кремля с президентского приема в эфир выходили. Теперь все пристают с глупостями.

— То есть дело дошло до Кремля? Быстро у нас живет молодежь. Нет, дорогая, радио я не слушаю. Я только наблюдал за вами, и этого мне вполне достаточно. — Он сделал ударение на «этом». — Скворцов что, теперь не дорожит репутациями? Это, кстати, тоже новость. Раньше он вроде только людьми не дорожил.

Васе хотелось прижаться к Сухову и рассказать ему все-все. Все, что было на самом деле. Особенно про упавшую, по версии Скворцова, с дуба радость. Спросить, что это, что с ней обычно делают? Причем, что теперь делать именно ей, Васе, на которую тоже что-то подобное упало. Она поняла, что, в общем-то, ей не с кем посоветоваться. По-взрослому. Вдруг она увидела, что все ее друзья-подружки, при всем их за тридцатилетнем, не юном возрасте, при всех своих браках и детях, сами были детьми, причем не большими, а маленькими: и дела у них по-прежнему были на уровне дележки конфетных фантиков на переменке.

Она взглянула на Сухова, и по глазам его, добрым и отеческим, поняла, что он понял.

— Что ты хочешь услышать? Дают — бери, а бьют — беги, вот что я скажу тебе, девочка моя. Поживем-посмотрим. А в Павлопетровск я с удовольствием полечу. — Он поцеловал ее в лоб, и они разошлись в разные стороны.

Вася было двинулась к Скворцову, но на пути ей встретился Мишка, который уже успел поднабраться. Оператор Костя в такие творческие моменты обычно был очень собран.

— Вася, помоги вразумить бездыханное тело. Ему еще стенд-ап записывать. А он уже ничего не волочет.

— Идиот! Тридцать секунд в стенд-апе я продержусь в любом состоянии.

— Это правда, — поддержал своего друга Костя — больше для Васи, хотя она и так все это знала прекрасно. Не один же год они были знакомы. Мишка икнул. — Так, не разлагайся. Давай быстро запишемся и по коням. Надо же еще всю эту муристику в эфир гнать. А на дорогах пробки.

— Какие, блин, пробки, Кость. Глухая ночь. Че пристал? Нам же наутро сюжет сдавать. Еще успеем с Васькой насандалиться. Правда, Васька? — Миша обнял ее скорее для опоры. Он не очень уверенно стоял на ногах.

— Миш, давай, правда, заканчивай эту бадью, чтоб Костик не волновался. — Миша закивал. — Кость, куда надо его поставить, на фоне чего? Что он вещать собирается, ты в курсе?

— Ладно, только для тебя, Васька, чтоб ты не колотилась. А ты у меня, — Миша потряс кулаком перед носом оператора, — чтоб снял все красиво. Понял?

Миша двинулся в сторону Давида-Аполлона. Шаг за шагом походка его становилась все увереннее, но полной трезвости добиться пока не удавалось. Подойдя к мраморному гиганту, Миша поставил недопитый стакан на постамент, припрятав его между голыми ногами статуи. А сам стал на этот постамент взбираться. Залезть туда ему никак не удавалось. Поэтому находчивый Миша на постамент прилег. Можно сказать, кинул себя прямо к ногам обнаженного мужчины.

— О, Костька! Отличный ракурс. Давай быстро, а то упаду. — Он и вправду начал сползать. — Васька! Васька! Скорее! Ноги подержи, а то упаду на записи. — Вася присела у постамента и прихватила Мишкины ноги. — Идиот! Быстрей снимай. Упаду же щас. — Костя уже наезжал с камерой.

— Вася, двинься чуть влево. — Костя показывал ей, куда отклониться, потому что та попадала в кадр. Тем временем она, крепко держась за Мишкины ботинки, принялась из кадра вылезать, руководствуясь Костиными отмашками, и совсем присела уже на пол. — Придурок! Ты слова забыл, что ли? Быстро говори текст — уже снимаю, — спокойно кричал Костя.

Миша, вальяжно подперев голову рукой, вдруг абсолютно трезво и очаровательно, с совершенно чистым лицом и чистым голосом начал рассказывать о прекрасной выставке и прелестном банкете в Греческом зале, который завещал всем Аркадий Исаакович. Напоследок он еще раз обворожительно улыбнулся в камеру… Костя, выдохнув, ее опустил. Миша рухнул на пол с постамента, накрыв грязными ботинками Васину голову. Публика, собравшаяся вокруг, зааплодировала.

Костя разгреб запутавшиеся друг в друге тела. Миша не вязал лыка, но свой стаканчик из-под ног Давида добыл быстро. Костя тоже налил себе.

— И я наконец выпью. А то с этим идиотом…

— Ладно, идиот. Сам идиот. Кто тебя везде водит — по приятным местам выпивать. Сидел бы в редакции на глазах у начальства и фотографировал бы новости, как все твои дружки. Идиот, он говорит. — Миша вовсе не обижался. С Костей они были сиамскими близнецами, и сколько Вася помнила, друг без друга не жили, а тем более не работали. — Ну что, Васька, за наш творческий труд! — Он высоко поднял стакан.

— Да, Вась, спасибо. — Костя повернулся к Мише: — Ну че? Ставь стакан уже. Собирайся быстро. Сам до машины дойдешь или водителя на помощь вызывать? Давай-давай. Мы побежали, Васечка, пока. Созвонимся. Целуем тебя. — И он поцеловал Васю.

— Я тоже, — Миша набросился на нее. Костя ловко оттащил его и поволок к выходу, держа в одной руке камеру, в другой — Мишу.

— Ха-а-арошие мальчики… — Вася посмотрела им вслед. Она и правда любила Мишку с Костей. Вася огляделась и увидела, что Юрий Николаевич по-прежнему стоял рядом с Семеном Семеновичем. В их стоянии ей почудилось противостояние, и она решила пройти мимо и послушать, клонится ли разговор к финалу. Было тревожно.

— Ты понял, мы против тебя подключим оборонку, — улыбаясь, изрекал вальяжный Семен Семенович. — Мы не любим, когда нам переходят дорогу.

— А я не перешел, а перебежал на красный свет. Я всю жизнь так бегаю, Сеня, привычка такая, но никто меня, представь, пока не поймал со штрафом.

— Так я те быстро объясню, как проезды закрывают. — Семен Семенович закрыл рот стаканом.

Вася прошла незамеченной. Все услышанное ей не понравилось, что тоже было нормально. Она не хотела напрягаться. Тем более что та ее часть, которая еще могла напрячься, уже была напряжена и натянута как струна.

Так, натянутая, она шла по залу, улыбаясь и кивая знакомым и перспективным знакомым, пока не уткнулась в известную всей столице барышню Надежду Петровну. Пожилая дама — пожила. Была женой министра, прокурора — это, как говорится, еще при Петре Первом, то есть при Сталине. Потом режиссера, затем художника и теперь актера, который был лет на десять моложе, а выглядел лет на двадцать старше. Хотя самой ей было уже лет сто. Она, однако, считалась завсегдатаем всех светских мероприятий. Без нее любое собрание можно было считать несостоятельным. Всегда про всех все знала. Выпивала обязательную рюмочку хорошего коньяку — не больше и вполне адекватно реагировала на происходящее. Вероятно, потому что давно парила над ним.