— О душе.

Санек прямо замер.

— Да, решил вот задуматься. Может, кто из умных подскажет направление потоков душевных. Такой вот у меня теперь эксперимент.

— Ну-ну. Вспомнил. О душе. Доложишь о результатах. Если потоки наладятся. Ну ладно, приятно посидеть.

— О’кей.

Юрий Николаевич вернулся к столу.

— Прошу прощения — смежный олигарх. Так, кажется, вы нас любите называть.

— А вы не любите?

— Я охоту люблю.

— Стреляете неплохо? — заметил Сухов, хотя и так видно было, что олигарх не промажет.

— Не в городе, на природе, — откомментировал Скворцов. — Люблю.

— Хорошо, что людей не любите, — засмеялся мастер слова. — Ну, за любовь.

Рюмки (уже лихо перешли на водку) стучали и стучали друг о друга, не уставая, и все потихоньку начали набираться.

Похоже, Скворцову действительно ничего было не надо. Он в самом деле искал приятную компанию. И ему нравилось. Это было заметно даже подвыпившим глазом.

— Да я ведь охоту как люблю? — продолжил он. — Как тот грузин те помидоры.

— А вы, оказывается, знаете жизнь, — попытался сыронизировать Сухов. Скворцов не обиделся.

— Жизнь знаете если только вы, Виктор Викторович. А мы только учимся. Я на охоту езжу часто совсем один, — не унимался олигарх. — В какую-нибудь деревню — африканскую, например. Тишину слышно. Если туземцы, конечно, в барабаны не бьют, чтоб слонов отпугивать. — Он все чаще улыбался. — Как-то даже день рождения отметил в туземном обществе. Они мне праздник закатили. Ну по заказу предварительному. Их барабаны и дудки имеют какой-то другой звук, не для нашего уха.

— Виктор Викторович, смотрите, а ведь он действительно людей не любит. Как и мы. Прелесть какая, — по-свойски дернула Вася Сухова за рукав.

— Богатые тоже люди, — Сухов ухмыльнулся. — Сделал вид, что скаламбурил, простите. Так просто ведь и слова не вставишь в ваш сентиментальный монолог.

Прерии и саванны, как оказалось, редко заходили в жизнь Скворцова. И тот день рождения он припомнил лишь потому, что отвалил отсюда — слишком хотелось тишины, до тошноты хотелось. Оказывается, Скворцов любил ездить в лес или в поле — по поземке, листве, грязи и гонять зайцев, уток, кабанов. Все, что попадется. Пробираться по снегам и болотам — в сапогах и валенках. На лошади или пешком, в компании или в одиночестве. И компанию он предпочитал своеобразную — деревенских мужиков, то есть мужиков из той деревни, куда прибывал, хоть бы и заурюпинской. Любил он и посидеть у воды — большой или малой. Не всегда даже с удочкой, скорее без нее, или просто у костра с теми же мужиками, которые с душой пили его недешевую водку и повествовали о своих трудах праведных. Жаловались на дороговизну, толстых постаревших жен, проделки повзрослевших детей и местного руководства. Дальние поездки выпадали Скворцову часто, особенно в первые годы организации и становления собственного дела. Он ездил по рудникам и шахтам, дурил голову местному начальству, придумывал фантастические схемы, соединял финансовые нити, накрепко связывал их и потом скреплял снова и снова, затягивая в один большой узел, — строил империю. Такое вот рукоблудство. А тем временем все те же мужики все так же сетовали на заморозки и наводнения, на плохой приплод скотины и вымирающий лес. И одна была у них только радость — Скворцов обеспечивал хорошей охотничьей и рыбацкой амуницией. А кто он, собственно, их столичный друг, они так и не понимали. Видно только, что богатый и странный человек. А кто ж из богатых не странный? Им, в общем-то, это было все равно. Скворцов приезжал от случая к случаю пожить денек-другой, и даже лучшая водка, которой он аккуратно их снабжал, имела только прикладное значение — выпить за то, что все живы-здоровы, и он, Скворцов, не хворает. И «лучшесть» водочную мужики не ценили, водка — она, как известно, и в Африке водка.

Так незаметно Юрий Николаевич погрузился в народную природу и считал, что знает народ, что было отчасти верно. По правде говоря, знал он хотя и весьма специфические стороны народа, но лучше, чем знали их его коллеги и партнеры. К тому же (так, наверное, получилось в результате этой своеобразной деформации) он был из тех сегодня практически несуществующих персонажей, что чувствуют себя одинаково комфортно на мировом экономическом конгрессе и в избе у печки. Причем печку он любил больше. И даже не потому, что конгрессов было — хоть чем кушай, а потому что качественных печек в России отыскивалось им все меньше. История уходила в историю. Любил он печку и за то, что все реже удавалось греться у нее, слушая то ли треск поленьев, то ли шум дождя за мутными окнами.

Скворцов дожил до того, что даже не брал с собой в лес охрану, которая в какой-то момент — по требованию времени — у него появилась. Он вообще мало боялся. Кто за ним полезет в медвежий угол? Все и в столицах вполне досягаемы. Аппараты мести, сведения счетов и дележа давно отработаны и бьют, как часы на Спасской башне.

И вот наступил такой момент, когда ему захотелось не то чтобы поделиться — свои впечатления и чувства он и не фиксировал вовсе, — а найти и увидеть воочию кого-то похожего на себя. Живущего не в глуши, а якобы в цивилизованных условиях. Начитавшись книжек Сухова — веселых, незатейливых, глубоких, умных, чувственных и необыкновенно легких, он почуял, как ему показалось, родного человека. И заказал себе этого человека. И вот теперь родную душу можно было не только увидеть и потрогать, но даже и выпить вместе с нею. Это они и закрепляли сейчас в «Поэте», и ресторан с таким необычным названием вполне подходил для такого необычного случая.

Во встрече этой, весьма для Скворцова знаменательной и занимательной, не было философической глубины, но была приятность, неожиданное ощущение близости — даже с этой странной Василисой, которая эпатажно называла себя Васей. Что-то было такое во всем этом, на что он и рассчитывал, устраивая весь этот шалман.

— Юрий Николаевич, а давайте сделаем несколько сборников молодых провинциальных авторов? Вы же сами знаете, как там много способных людей, а наглецов, что умудряются выгрызать себе место здесь, — единицы, причем не лучшие дарования. Как бы это было красиво — устроить презентации, проехать по провинции, — Вася впадала в пьяную патетику.

— Пишите проект, — бодро отреагировал Юрий Николаевич. — Глянем.

Лева тяжело набрал воздух. Он понимал, что «глядеть» на все это безобразие придется ему. В провинциальных авторах, понятно, он не смыслил ничего.

— Хватит, Васька, приставать к занятым людям. Спасибо, внимание на нас обратили. И кто, скажи, будет этим заниматься, этими твоими провинциальными авторами? Мы с тобой, что ли? Мы только глупость придумать и способны. Смотри, еще ничего даже не случилось, а как Лева твой напугался.

Лева был благодарен Сухову за неожиданное понимание.

— Давайте все это — на трезвую голову, если не забудем. А вот пока не забыл — на пьяную. Помнишь, Вась, в Самоваре с твоим другом разговаривали, он про свое открытие что-то говорил. Воспроизведи картину. По-моему, Юре будет интересно.

— Да-да-да. Сейчас я сосредоточусь. Масик, наш друг, на Чатке открыл в каких-то слоях какой-то минерал, металл, камень… В общем, что-то такое, что раньше в природе не встречалось — в чистом виде. Ну, знаете, только на военных заводах выводили путем искусственного опыления в пробирках. Порфирий эта штука называется. По-моему, правильно, Виктор Викторович?

— Ну что-то примерно такое. И название похожее, смешное. Вы же, Юра, вроде как по металлам… Может, поможете мальчику…

Виктор Викторович осекся, заметив, как мгновенно протрезвел Юрий Николаевич и брови его, слетевшись, встали над сощуренными глазами. «Да, — подумал Сухов, — как быстро и качественно меняются души олигархов, когда речь заходит о новых прибылях. Хотя на то они и олигархи». Угадав реакцию Сухова на свою реакцию, Скворцов снова взял дружескую ноту. Но веер мыслей уже развернулся в его голове. Он слышал об этой уникальной находке, приказал своим проверить, потому что поверить в реальность этого, когда все уже давно открыто, изучено и закрыто, было практически невозможно. Он планировал, сам планировал этот ход. И вот так за легким ужином на другую тему тебе дарят, вот просто так отдают большой карман, на поношенной одежде твоего старого бизнеса новый карман, уже набитый доверху.