Посвящается инженерам-учителям, которым страна не позволила передать им, своим внукам и детям секреты своего мастерства. Вместо того послала учить других, не своих, чернокожих, желтолицых, не пьющих, кто потом с благодарностью кушал свой хлеб, густо намазанный маслом всех наших побед.

Начало

— В очередь! Встаньте в очередь! — Возмущаясь, выталкивала группа Итальянцев из очереди на пограничный контроль, нашу, русскую, наглую пару, которая пыталась пробиться.

— Наверняка челноки. — Сказал, стоящий рядом с нами в той же очереди, мужчина.

— Как не стыдно! Вот так всегда! Все люди, как люди, а нам обязательно надо встрять и пролезть! Стыдно ведь! Перед иностранцами стыдно. — Сказала громко пожилая женщина рядом.

Я тогда еще подумал. А ведь верно все. Это они иностранцы, с возмущением так сражаются за справедливость, а мы только стоим, смотрим и в лучшем случае возмущаемся. Нет? Не возмущаемся, привыкли? Привыкли, что нас всегда гнобят, уничижают, роняют в глазах наших жен и детей! А может быть, уже хватит? Может уже пора встать вместе с ними, плечом к плечу и дать им всем отпор, этим наглецам и хамам!

А пока мы группа из пяти человек летим к месту нашей будущей работы во Вьетнам. Нам предстоит проделать большую работу и, может быть, совместное предприятие развернуть. По крайней мере, мне тогда так говорили. К тому же, я все проделал для этого. И состав оборудования и возможности авиабазы, где нам предстояло работать, все уже изучил и знал. Так, как пока мы работали в Камбодже, меня сюда направили в командировку с этой целью. Потому я все неделю здесь, как Папа Карла. Замучил и себя и вьетнамцев, все выяснял, требовал справки, сведения и нужные мне материалы. Но, от куда же, мне было знать, что у них так нельзя. Нельзя целый день и все восемь часов непрерывно трудиться. Вот же я олух!

Потом, на второй день, главный технолог завода, майор Тканьг взмолился. Упросил меня дать ему поблажку и отпустить его по делам.

А тут еще нелепый вирус желудочный прицепился. Температура под сорок и все время боль в желудке. Поначалу я все крепился, а потом пожаловался господину Ан, Главному инженеру завода и он тут же меня подлечил. И еще поругал.

Ведь дело могло закончиться для меня очень плачевно, а я, по не опытности и не знал. Меня подняли таблетки американские, какой-то неведомой мне лаборатории. И за это я благодарен был господину Ан.

Завершал свою быстротечную командировку вместе с ним, в ресторане. У них так делают, ресторан над прудом, озерцом. Он, на правах хозяина, как знаток, все заказал и провел меня в маленький и уютный домик над водой. Как только присели, так сразу же к нам подсели две очень милые девицы. И мы стали вместе пировать. Причем, Ан, так разошелся, что меня, совсем не стеснялся и все лез к своей соседке между ног. А мне все время говорил.

— Ну, Жора! Давай, слушай! Я за все заплатил! Давай, давай!

А что, давай? Это он пусть дает, а я так не мог. И потом. Он навозится с ней и опять, говорит.

— Хочу выпить! Жора, давай!

Но по их умудренному этикету все не так. Во-первых, ты сидишь, а тебя эта девочка-женщина кормит, как маленького. Выбирает кусочки и кладет тебе их палочками прямо в рот. А так же, за здоровье твоего соседа пьет. И когда так с его стороны поступает девица, то и ты обязан с ней пить. Другими словами. Мы уже изрядно набрались. Ан, куда-то к ней, своей соседке полез, и я его почти не вижу, лишь только его лысеющую голову. Сам я пытаюсь говорить по-английски, и что-то рассказываю своей соседке. Но изредка вижу, как она украдкой, вздыхает горько, ей ведь обидно, что я не так с ней, как господин Ан. Но потом вижу, что она на часы и вдруг настроение ее улучшается. Ан наконец-то выбирается из-под одежды своей примадонны, и вот мы пьем, уже на посошок. Потому, что все у них по часам расписано. И девочки тоже, они работают, после института и только, до двадцати двух. Я почему-то это сейчас вспомнил. Когда мы с Лешкой идем на посадку, что бы вернуться туда, где я знакомился и гулял с господином Ан.

И вот еще, про Лешку. Он все делает сам. И самое главное, умеет так здорово все пошить. И платье жене и одежду всю делает иную своим детям и себе. И все сам. Поэтому, когда стали выяснять, то я его не задумываясь, беру.

На посадке ему говорю, что бы он, не садился далеко. Потому, что там те сидят, кто потом будет курить. Но это только так поначалу. А вот если ты будешь лететь назад, то уж точно туда ни шагу. Потому, как только самолет на взлет, то сзади уже компания квасит во всю и скоро не то, что курят, а и колготки трещат!

А пока мы прилетаем в Дели и я ему говорю.

— Ты, как только шагнешь из самолета, то крепко за поручень держись. Потому, что с непривычки могут ноги тебя подвести.

— Это еще почему?

— Да, потому, Леня, что ты хоть и выйдешь на улицу, а попадешь в парилку. В самую настоящую. Слышишь, что объявили, сегодня было в тени сорок пять, а сейчас в аэропорту три часа ночи, а температура сорок. А сорок, это же парилка!

Я уже как бывалый и потому все Леньку поучаю. Ну и хорошо, что самолет подали к самому входу в аэропорт. А иначе, даже мне, не особенно-то и комфортно. Фуф! Кажется, пронесло.

— А вот как же работать в таком пекле, даже не представляю?

— Ничего, ничего! Низенько, низенько, тихенько, тихенько! Глядишь и вырулим.

Не давай себя унижать!

— Ты мне за все заплатишь! Ты понял, инженер?

— Ну, что ты молчишь? Давай возражай! Торгуйся, в конце, концов.

— Ну, что же ты? Я слушаю. Давай, обрати внимание, я все еще в хорошем настроении. Так, что пользуйся моментом. Ну, и так?

— Как это никак? Что? Что?

— Итак, видно ты перегрелся. Иди и подумай! Тебе понятно, что я хочу слышать?

— Давай свои предложения, а то, видишь, что придумал. Все по полной программе! Какой, такой, кстати, программе?

— Я же разговор еще не окончил! Вернись, Жора! Я к тебе обращаюсь! А ну ко, назад!

Но я уже за дверью и просто взбешен всем происходящим! Ну, точно все идет, так как мне и наговорил Александр. А я ведь тогда ему не поверил.

Примерно за месяц до этого разговора стучат в дверь нашего номера гостиницы.

— Да! Открыто, входите.

Мы уже с Леонидом привыкли, что к нам частенько, без всякого спроса вваливались наши вьетнамские друзья. И на этот раз я так и подумал. Лешке на ходу.

— Приготовь, пожалуйста, что-то на закусь. Да, пойдет. Только быстро и накинь на себя что ни будь. Все-таки они для нас гости!

Открываю.

— Здравствуй! Вы ко мне?

— Жора. — Представляюсь. — Можно сказать бригадный фюрер. Руковожу бригадой. Ах, вы в курсе, ну тогда тем более, очень приятно. Проходите, садитесь.

— Так чем обязан? Простите, как вы сказали, зовут вас? Хорошо, Андрей, я вас слушаю.

Андрей, это оказывается наш инженер, работает и живет во Вьетнаме с семьей уже четвертый год. Говорит, что со мной хочет переговорить тет-а-тет его Босс.

— А кто же твой босс?

— Как Александр? Это не гарантийщик ли по Запорожским двигателям? Я его знаю. Он у нас на заводе частенько бывал и регулировал движки на вертолетах перед сдачей их заказчикам. И еще, говорю, он их дорабатывал прямо у нас на заводе. Интересно, а как же он сюда попал?

Андрей кратко поясняет, и что я успеваю узнать от него, так это то, что Александр уже не только гарантийщик, а то, что у него здесь уже свой бизнес. Ремонт техники, судов, двигателей и всего того, что так щедро раздаривал наш союз, который уже к тому времени рухнул. Еще подумал тогда. Потому и рухнул, что мы всем и налево и направо, как та проститутка. И своим и чужим. Вообще всем, без всякого отказа. Но та, хоть за деньги, а мы за что? За бананы и рис, которые все никак не могут отдать за наши поставки? И видно столько поставили, что они поколениями будут должны. Только вот кому им теперь отдавать все? Неужели же только тому, кто объявил и принял на себя преемственность павшего Союза? А как же все остальные? Как же их доля за общий труд? Не справедливо, ведь!