Каттея… Я мысленно представил себе сестру — может быть, не такой, как в жизни, но такой, как она виделась мне. Я полностью сосредоточился на этом, стараясь увидеть Каттею стоящей в зелёном кольце. Через миг мне предстояло узнать, что я могу.

Медленно проведя руками над кольцом и произнеся вслух три слова, я, затаив дыхание, ждал. Голубовато-зелёное кольцо дрогнуло… один его край приподнялся и теперь передо мной балансировал небольшой обруч. Он медленно покатился прочь, в глубь каменного леса, и я пошёл следом: у меня появился проводник.

Зелёный обруч сновал между каменными стволами, и мне то и дело казалось, что он водит меня по кругу. И всё-таки он был моей единственной надеждой попытаться пройти через заколдованное место. Иногда я шёл навстречу слепившему солнцу, и мне припомнилось старинное поверье: когда тень за спиной, сзади могут подкрасться злые силы. Однако этот невиданный лес казался не обиталищем зла, а препятствием, воздвигнутым, чтобы отпугнуть или запугать чужаков. Наконец, лес кончился, и вслед за обручем я вышел на открытое пространство. Обруч, продолжая катиться, стал немного покачиваться, словно энергия его иссякала. Под ногами у меня была неровная каменная поверхность, обточенная временем и непогодой.

Впереди зияла пропасть. Докатившись до края и покружившись на месте, обруч остановился и упал, снова став обычным шёлковым жгутом. Раз силы, которые я вызвал, сработали, значит, Каттея здесь проходила. Но зачем? И как она переправилась через пропасть?

Я поднял шарф, сложив, снова спрятал его за пазуху и прошёл вдоль края пропасти, глядя вниз. Нет, спуститься здесь было невозможно.

Убедившись в этом, я вернулся назад и стал осматривать место, где упал обруч. При свете заходившего солнца на каменной поверхности виднелись какие-то выбоины, как будто раньше здесь стояло что-то тяжёлое. Я взглянул на противоположный край — там виднелась ровная площадка. Очевидно, над пропастью был мост. Но он исчез. Я потёр бедро — от раны осталось одно воспоминание — и попытался прикинуть расстояние, разделявшее края пропасти.

Только самый отчаянный человек мог отважиться на такой прыжок. Но сейчас, угнетённый тревогой за сестру, я и был отчаянным человеком. Я снял с пояса меч, привязал к мешку с припасами и, с силой раскрутив мешок за лямку, запустил его на ту сторону. Послышался лязг меча о камень; котомка, перелетев через пропасть, упала примерно в футе от противоположного края.

Я снял сапоги, стянул их ремнем и бросил вслед за мешком. Босыми ногами я ощущал тепло нагретого солнцем камня. Я отошёл назад, к окраине каменного леса, потом, собрав воедино всю силу и решимость, разбежался и, оттолкнувшись от края скалы, прыгнул, не веря, что долечу…

Перелетев на ту сторону, я упал ничком и так сильно ударился, что едва не переломал себе кости. Задохнувшись от боли, я долго лежал без движения, пока с ликованием не осознал, что я действительно на противоположной стороне. Я сел, превозмогая боль во всём теле, огляделся, затем кое-как встал, дохромал до сапог, обулся и закинул мешок за спину.

Отметины, которые я обнаружил на другом краю, здесь были отчетливее и тянулись к высокому каменному выступу, словно туда что-то тащили по скале. Я прошёл по этим следам и обнаружил за выступом мост — три бревна, связанные вместе ремнями. Судя по тому, что мост был спрятан, кто-то собирался им воспользоваться снова. Я задумался: может быть, лучше, в интересах тех, кто остался в Долине, сразу уничтожить его? Но как? Оттащить мост назад и спихнуть в пропасть у меня не хватило бы сил. Поджечь? Но тогда дым выдаст моё присутствие. Вдобавок, те, кто нам угрожал, вряд ли смогли бы пройти через каменный лес.

Спрятавшие мост оставили и другие следы, которые я сразу приметил намётанным глазом разведчика. На земле — а здесь был не только голый камень — виднелись отпечатки копыт рентана. На колючем кусте висел длинный клок шерсти. Тут была кое-какая растительность, хотя и карликовая из-за ветров и слишком тонкого слоя почвы.

Я отправился по следу и, спускаясь по крутому склону, вошёл в лес, состоявший из причудливо искривлённых деревьев. Поначалу они были высотой с меня, но по мере спуска становились всё выше, и вскоре я оказался в сумрачной чащобе. С кривых ветвей свисал густой мох, и, хотя листва на деревьях была совсем редкой, солнечный свет в этот лес не проникал. Местами мох ниспадал длинными покачивающимися полосами, словно меж деревьев висели дряхлыми лохмотьями пологи. Те, вслед за кем я шёл, на ходу стягивали цепляющийся упругий мох с ветвей, и он ворохами лежал под ногами, издавая пряный аромат.

На земле тоже рос мох, мягко пружинивший под ногами; из него поднимались на тонких стеблях и колыхались при каждом моём приближении бледные мерцающие цветы. Тут и там под деревьями виднелись ещё какие-то огни, и чем дальше я забирался в глушь, тем ярче было их фосфорическое свечение. Эти огни имели форму шестиконечной звезды; когда я склонялся над ними, они тускнели, гасли, и на их месте оставалось только что-то вроде серой паутины.

Приближалась ночь, в темноте я не мог различить тропу, но надолго останавливаться в таком месте мне совсем не хотелось. Хотя до сих пор я не заметил в лесу признаков чьего-либо присутствия, я понимал, что здесь меня могут подстерегать любые неожиданности.

И всё-таки надо было подыскать место для ночлега — не возвращаться же назад! Чем дальше я спускался по склону, тем гуще становился поросший мхом лес. То и дело я напряжённо прислушивался. Ветер раскачивал свисавший с деревьев мох, он зловеще шуршал, и звуки напоминали невнятный шёпот, бессвязную речь, словно за мной следили и крались, переговариваясь, какие-то существа.

Я дошёл до огромного, увешанного мхом дерева, и решил, что это подходящее место для привала. Мне необходимо было поесть, утолить жажду и отдохнуть. Ушибленное тело ныло, ноги подкашивались от усталости, и кроме того, двигаясь ощупью в темноте, я мог угодить в какую-нибудь ловушку.

Дерево давало ощущение безопасности — я сел под ним, прислонившись спиной к толстому стволу. В сгустившемся мраке бледные цветы и звёзды во мху стали заметнее. Ветер доносил едва уловимое благоухание.

Я немного поел и попил. Походный паёк у зелёных был необычайно питательным, и на день мне хватало совсем немного пищи. Однако желудок требовал большего, по привычке хотелось ещё жевать и глотать, а после еды оставалась смутная неудовлетворённость, хотя умом я понимал, что уже сыт.

Сидя под деревом, я вскоре почувствовал, как меня одолевает странная необоримая усталость, подобная той, что охватила меня прошлой ночью после восхождения по лестнице. Заснуть в этом лесу было сущим безумием… безумием… Что-то во мне противилось этому, но волны сна уже накатывали на меня, и я погрузился в них.

Вокруг вода, она поднимается всё выше и выше, смыкается надо мной! Я потерял Орсию, я тону в реке…

Задыхаясь, я проснулся. Нет, воды не было. Я погрузился в скопление, в волны мха, я был в нём до подбородка, а свисавший с дерева мох покрывал лицо. В ужасе я рванулся, пытаясь сбросить с себя жуткое одеяло, но не смог пошевельнуть ни рукой, ни ногой, словно меня связали. Мох, окружавший меня, не давал оторваться от ствола дерева. Неужели я действительно сгину в этом потоке? Я снова резко рванулся и, повернув голову, обнаружил, что мох над лицом раскачивается, не затрудняя дыхания, а путы вокруг тела не давят и не нарушают кровообращения. Я был пленником, но моей жизни пока ничто не угрожало.

Однако это было слабым утешением. Прекратив борьбу, я прижался затылком к стволу. В темноте под деревьями сияли звёзды. До сих пор я не присматривался к ним, но теперь вдруг заметил, что они расположены в два ряда, уходившие влево от меня — словно нарочно выстроились, чтобы указывать путь! Вот только кому и куда?

Подул ветер, мох, свисавший с деревьев, зашуршал. Кроме этого шороха ничто не нарушало тишину — ни стрёкот цикад, ни крик ночного хищника.