— Откуда раздались крики? — спросил он, глядя прямо на дворецкого.

— Откуда? Что вы имеете в виду?

— Précisément[38] то, что говорю. Вы услышали крики из своей комнаты. Где, как вам показалось, кричали?

— Я… я не думал об этом. Я наполовину спал. Я помню только, что услышал три крика.

— Да, но откуда? Откуда?!

— Но ведь из комнаты миссис Терстон, полагаю.

— Вы полагаете! Но какое дело мне, Амеру Пико, до того, что вы там полагаете? Вы уверены, что крики шли именно из комнаты миссис Терстон?

Столл казался изумлённым.

— Ну… я об этом не думал.

Месье Пико раздраженно издал какой-то, явно иностранный звук и отвернулся от дворецкого.

— Простите, что вмешиваюсь, — произнёс отец Смит. — Но человек может перестать издавать звуки и замолчать, а колокольчик может начать издавать звуки и зазвенеть. Столл, колокольчик звенел?

— Когда?

— Когда у девушки была истерика?

— О, тогда. Позвольте подумать. Да. Колокольчик от парадной двери. Это был викарий.

Отец Смит замолчал, и в этот момент Сэм Уильямс дал дворецкому знак покинуть комнату.

— Свидетель, который на данный момент смог пролить наибольший свет на это дело, — прокомментировал лорд Саймон.

— Он, конечно же, пролил некоторый свет на предмет, — согласился месье Пико.

— Но колокол, который звонит, может быть сигналом к затемнению, — пробормотал себе под нос отец Смит.

Именно в этот момент появились «холодные закуски», обещанные нам достойнейшей мисс Стори. Столл вкатил две тележки и поставил перед нами еду так учтиво, как будто и не думал огрызаться несколькими минутами ранее. Его манеры вновь были безупречны, и было очевидно, что такое слово как шантаж просто не могло достичь его ушей, почти лишённых мочек.

Еда также была превосходна. Я вспоминаю, что съел три пирожка с омарами с таким удовольствием, как если бы сама бедная Мэри Терстон уговаривала меня съесть ещё кусочек. И запил я всё это напитком, который предпочитаю всем другим, хотя гурманы утверждают, что во время еды о нём следует забыть, — выдержаным виски в высоком стакане, долитом до краёв содовой.

Я увидел, как передёрнуло при этом лорда Саймона.

— Мой дорогой друг, — он не мог сдержать слов, — но ведь это же смерть. Абсолютно дьявольская смерть.

— Мне это никогда не вредило, — усмехнулся я. Я уже понял что, как ожидалось, играю роль некоего простачка, на фоне которого тонкое мастерство каждого из детективов способно проявиться особенно ярко.

— И я полагаю, что поверх всего этого вы закурите сигару? — он дышал так тяжело, как будто эти слова причиняли ему физическую боль.

— У меня твёрдое намерение поступить именно так.

— Тогда спаси Бог ваш желудок. А что вы думаете о нашем деле — теперь?

Мои заключения на тот момент представляли собой мешанину пустяковых мыслей. И когда под доброжелательным взглядом лорда Саймона я попытался выразить их словами, они действительно не звучали убедительно. Я был достаточно уверен только в одном: Столл знает больше, чем рассказал. Иначе зачем бы ему лгать о времени, когда он получил деньги? Он сказал «в четверг», но несколько крошек его нюхательного табака были обнаружены нами на туалетном столике. У туалетного столика — стеклянная поверхность. В доме, в котором так тщательно следят за чистотой, как в этом, у столика не было никакой возможности избежать тряпки Энид в пятницу утром. Но почему же тогда Столл солгал? Конечно, он, может быть, и не совершал убийства, поскольку прибыл к запертой двери почти одновременно с нами. Но это справедливо и для всех остальных.

В этот момент я увидел, что слабая улыбка чуть тронула аристократические губы над длинным, как у Джека Халберта[39], подбородком.

— Всех? — спросил лорд Саймон.

— Ну всех, кроме викария и нового подозреваемого, Майлза. В целом, думаю, что это, вероятно, один из них, хотя и не вижу, как это может оказаться викарий или где он находился, когда мы ворвались в комнату? А вот умный вор-домушник Майлз, наверное, мог залезть или вылезти из того окна. Но если он каким-то образом и использовал один из тех канатов, чтобы перелезть в верхнее окно, как же он смог это сделать незамеченным и как он ускользнул из отеля после десяти тридцати? Кроме того, какой у него мог быть мотив?

— Обескураживающе, не так ли? — сказал Лорд Саймон.

Я вновь погрузился в размышления. Я задал себе вопрос о кухарке. Она была решительной женщиной и, очевидно, с сильными предубеждениями. И у неё не было никакого алиби на время убийства. Или Норрис. Что относительно Норриса? Никто, казалось, не обращал на него никакого внимания. Он появился на месте преступления довольно быстро. Но это говорило в его пользу. В конце концов, у него не могло быть потайной двери, и у него не было времени, чтобы пройти тайным ходом. Или Стрикленд? Его спальня расположена по соседству. Это, конечно, было подозрительно. Но он вышел из своей комнаты очень быстро. И не было никакого выступа, вдоль которого он мог пройти до окна. Затем Феллоус. Сильный парень и, как выяснилось, с повадками Дон-Жуана. Шашни с Энид и что-то вроде того с Мэри Терстон.

— В сущности, — подытожил лорд Саймон, — вы подозреваете всех?

— Ну, похоже, что так. Хотя не вижу, как любой из них мог бы это сделать, в самом-то деле.

— А что относительно пасынка?

— Ах, да, — я послушно вернулся к обсуждению. — Я про него забыл. Ну, здесь вновь имеется несколько возможностей. Я сначала думал, что это Стрикленд. Но теперь не столь уверен. Почему это не может быть Норрис? Или Феллоус? Или Майлз?

— Или даже вы сами, — спокойно произнёс лорд Саймон.

— Ну, дело в том, что это не я, — бросил я, отмахиваясь от такого предположения, — но я, конечно, понимаю, что вы имеете в виду.

— Во всяком случае, вы считаете всё это совершенно загадочным, а?

— Конечно, считаю. А разве вы нет?

— У меня бывают моменты просветления, — сказал лорд Саймон, — но мне не хватает ещё целой бездны информации. — Он повернулся вбок. — Между прочим, Биф! — прокричал он через комнату.

Рот сержанта был заполнен пирогом с крольчатиной, но он что-то промычал в ответ.

— Вы просматривали бумаги на нашего следующего свидетеля — Феллоуса, шофёра?

Сержант проглотил пирог столь яростно, что его горло, казалось, раздулось как у цыплёнка.

— Бумаги? — спросил он. — Какие бумаги?

— Уголовное досье, конечно, — сказал лорд Саймон, которому, казалось, нравилось поддразнивать сержанта.

— Не знал, что на него такое имеется, — сказал последний, надувшись.

— Вот! Поэтому хорошо, что у меня есть Баттерфилд. Он смог раскопать, что Феллоус четыре года назад отбыл в тюрьме восемнадцать месяцев за кражу. Неприятно, полагаю.

— Невозможно знать всё, — пробормотал сержант Биф. — А кроме того, это не имеет никакого отношения к нашему делу, — добавил он.

Лорд Саймон пожал плечами:

— Биф, превосходный Биф, просто блюдо дня, — пробормотал он[40].

Я подошёл к месье Пико. Маленький человечек увлечённо что-то жевал и, казалось, был счастлив. До этого я не замечал, чтобы он был так увлечён едой, и был рад видеть, что на его бледные щёки возвращается естественный цвет.

— Безотносительно того, кем ещё может быть мадемуазель Стори, — сказал он, — она артистка.

Я постеснялся объяснить ему, что этим английским словом он поставил кухарку в один ряд с певичками из мюзик-холла, и согласно кивнул.

— Вы начинаете понимать, за какой конец верёвки следует потянуть? — спросил я.

— Чтобы повесить? — он захохотал. — Это хорошая фраза! Но вешать — это не дело папы Пико. Pas du tout[41]!

— Я имел в виду, вы уже разобрались в деле?