— Я вам скажу. Света становится всё больше. Но что это? Пылинка. Тёмное пятнышко. Ещё остались тучки. Но allons, mon ami[42]. Всему своё время. Это говорю вам я, Амер Пико. И тогда вы скажете: «О, почему же я этого не видел?!»

— Всё это хорошо. Но скажите мне, месье Пико, что вы имели в виду, когда спрашивали у Столла, откуда шли крики? По мне, это был весьма странный вопрос.

— Идея и ничего больше. Только маленькая идея. Совсем маленькая. Малюсенькая. Но voyons[43]. Увидим. Иногда даже у Амера Пико может появиться идея, не так ли? Возможно очень ребяческая, очень простая. Но всё-таки идея.

И это было всё, что я смог из него вытянуть.

Зато отец Смит отвечал с большей готовностью. Но — не могу сказать, что более содержательно.

Обнаружив, что мне отвели роль доверчивого простачка, который постоянно задаёт глупые вопросы и которому великие детективы высказывают свои догадки, я решил извлечь из ситуации максимальную пользу и посмотреть, усилит ли он моё замешательство или даст полезный намёк.

— Это всё достаточно просто до того момента, к которому подошло это дело, но как и во всех тайнах, оно не зашло достаточно далеко. Разве вы не видите, что всегда наиболее непонятным и пугающим является именно половинчатость? Оборотень был самым страшным существом в мифологии, потому что он — наполовину человек. Кентавр наводил ужас, потому что был наполовину животным. Проблема с большинством современных мыслей заключается в том, они половинчаты.

— Но, монсеньор Смит, — прерывал я его, опасаясь, что так может пройти весь вечер, — кто, по вашему мнению, фактически воспользовался этим оружием? — Я думал, что мой вопрос был в высшей степени конкретен, и рассчитывал на прямой ответ.

— О, это совсем просто, — последовал спокойный ответ. — Но мы-то здесь пытаемся обнаружить, кто убил миссис Терстон.

— Тогда... тогда вы не думаете, что она была убита тем маленьким восточным кинжалом?

— Я сожалею, но я боюсь, что да.

— Хорошо, тогда?

— Что меня действительно озадачивает, так это двести фунтов.

— Но в этом, конечно же, нет никакой тайны. Это именно тот максимум, который мог быть взят бедной Мэри Терстон именно в то время.

— А раз эта сумма была взята и заплачена, почему не звонил колокольчик у парадной двери? Мне хотелось, чтобы он звонил. Колокол может звучать по покойнику, но он может спасти его душу.

— А откуда вы знаете, что он не звонил? — спросил я. — В конце концов, кухарка не вполне уверена. Она сказала, что у девушки была истерика, и поэтому сама она могла не заметить колокольчика. Поэтому он мог звонить.

Он взглянул на меня с некоторым интересом.

— Это правда. Да. Я полагаю, вы правы. Колокольчик, возможно, звонил, чтобы сказать тем, в кухне, о том, что кто-то был снаружи. С другой стороны, он, возможно, звонил, чтобы сказать им, что снаружи никого не было!

Я не чувствовал, что это предположение, каким бы блестящим оно ни было, сможет помочь мне выяснить личность убийцы, и оставил отца Смита со стаканом красного вина и овсяным печеньем.

Больше из сочувствия, чем вследствие чего-либо ещё, я подошёл к старине Бифу. Расследование на данном этапе, очевидно, вызвало у него великолепный аппетит и завидную жажду. Он пытался утолить их в максимальной степени, но, хотя еда и напитки были многочисленны и разнообразны, мне казалось, что он чувствовал бы себя счастливее, сидя на своём обычном месте в баре.

— Не удивлюсь, если это расстроит желудок, — сказал он, указывая на тарелку с бисквитно-сливочным десертом, которую он приканчивал. — Обычно мой ужин — это хлеб с сыром и солёные огурцы.

— И это очень хорошо, — согласился я. — Ну, сержант, что вы думаете об этом деле?

— Думать о нём? Пустая трата времени, вот что это такое. Этим вечером у нас должен был состояться матч в дартс, — добавил он к сожалением.

— Но мы должны найти убийцу, — напомнил я ему.

— Разве я вам не говорил, что знаю, кто это? — произнёс он, становясь вишнёво-красным от раздражения. — Это же ясно как день, — добавил он.

— Тогда, почему вы не арестовываете этого мужчину или женщину без всяких задержек?

— Почему нет? Потому что эти частные детективы никак не могут заниматься собственными делами. Сунули свой нос в Скотланд Ярд! Когда я составил свой отчёт, мне приказали подождать, пока не выскажутся они. Ну, я и жду. Только мне хотелось бы, чтобы они поторопились. С этими их пасынками и колоколами, и этими «откуда раздались крики»… Да ведь они просто пытаются всё усложнить.

— Всё же я должен сказать, Биф, что мне всё это не кажется очень простым.

— Нет, сэр. Но дело ведь в том, что вы — не полицейский, не так ли?

На это тупое чванство я предпочёл не отвечать.

Феллоус, казалось, сильно изменился по сравнению с тем умным и воспитанным шофёром, который несколько раз встречал меня на станции. Он сел на предложенный ему стул, наклонив голову вперёд так, что, когда его глаза встречались с глазами задающего вопрос, вид у него был весьма мрачным. Он выглядел угрюмым настороженным. Я был огорчен, поскольку, так или иначе, надеялся, что Феллоус окажется невиновным, но чувствовал, что он производит на детективов плохое впечатление.

Впервые я позволил взять верх чисто психологическим или инстинктивным аспектам. Был ли Феллоус именно таким типом человека, который мог убить Мэри Терстон? Мог ли я представить его в момент убийства? Мог ли он быть убийцей по своей природе?

До этого я никогда не видел его так близко без шофёрской фуражки. Я не мог не признать, что его квадратный прямой лоб и низкая линия, от которой начинали расти густые волосы, вносили оттенок чего-то животного. И, однако, в его манерах сквозила свойственная добродушным морякам беззаботность, которая, казалось, противоречила этому. В целом, я чувствовал, что, если он всё-таки виновен, это преступление должно было быть чем-то спровоцировано. Он не мог убить из низости или жадности, если бы убил вообще.

Лорд Саймон начал вполне непринуждённо.

— Знаете типа по имени Майлз? — спросил он.

Феллоус бросил на него быстрый взгляд.

— Да, — сказал он с некоторым вызовом.

— Давно?

— Несколько лет.

— Попали из-за него в передрягу, не так ли?

— О Боже. Вы что, собираетесь ворошить это старьё? — прорычал Феллоус.

— Нет другого выхода. Жаль вытаскивать из шкафа этот чёртов скелет и всё такое. Но ничего нельзя сделать. Когда вы видели Майлза в последний раз?

— Этим утром.

— А вчера?

— Да, днём.

— Где?

Последовала длинная пауза:

— В деревне.

Было очевидно что Феллоус решил давать абсолютный минимум необходимой информации.

— Заранее договаривались?

— Нет.

— Как провели вчерашний день?

— Я должен был встретить мистера Таунсенда в пять минут шестого.

— А до этого?

— Был свободен.

— Чем занимались?

— Ездил на машине, обкатывал движок. Его недавно перебрали.

— С вами кто-нибудь был?

— Нет, — ответил Феллоус весьма решительно.

— Вы были моряком, Феллоус, не так ли? По морям — по волнам и всё такое прочее?

— Я несколько лет был на торговом судне.

— Так или иначе, довольно суровая жизнь?

Шофёр усмехнулся:

— Полагаю, вы назвали бы её довольно суровой.

— Когда-нибудь присутствовали при убийстве?

— Однажды видел мальчика, которого сожрали аллигаторы. На переправе через реку — это было на Восточном побережье.

— Ну и после такого испытания и шока вы, можно сказать, стали ужасно крутым?

— Это ваш способ повесить на меня это дело? — грубо спросил Феллоус.

— Всего лишь один из моих чертовски глупых вопросов, — сказал лорд Саймон, перекладывая ногу на ногу. — А теперь скажите мне кое-что поинтереснее. Что там было между вами и миссис Терстон?