Обычаи, традиции и законы, связанные со студенческими дуэлями, наивны и забавны. Торжественный, изысканный и точный церемониал придает дуэлям нечто старозаветное. Эта напыщенная важность, эти рыцарские манеры напоминают скорее о турнирах, чем о боксерских матчах. Законы, которым подчинены дуэли, столь же курьезны, сколь и суровы. Например, дуэлянту не возбраняется зайти вперед за черту, на которую его ставят; но боже его сохрани отойти назад! Если он отступит назад или даже только откинет корпус, его обвинят в том, что он либо пытался уклониться от удара, либо искал других каких–то преимуществ. И его с позором изгоняют из корпорации. Но ведь человеку естественно отпрянуть, когда на него падает клинок, это может случиться и ненамеренно, помимо воли и сознания. Не важно, — и за невольную слабость взыскивается по всей строгости устава. Опять же: при внезапном тяжелом ранении человек не должен выдать своих страданий даже легкой гримасой, ибо это уронит его в глазах товарищей; они станут его стыдиться и назовут «заячьей ногой» — немецкий эквивалент нашей «цыплячьей души».

Глава VII

Корпоративные законы и обычаи.— Раны, которыми гордятся.— Шрамы и рубцы на лице.— Бисмарк— дуэлянт.— Поучительные цифры.— Уроки фехтования.— Цвета корпораций,— Устав.

У корпораций наряду с уставными законами силу закона приобрели и некоторые обычаи.

Так, председатель корпорации может заметить, что один из его студентов, не новичок, а проучившийся уже какое–то время на втором курсе, еще ни разу не изъявил желания сразиться; тогда, вместо того чтобы вызывать охотника, председатель может сам предложить такому второкурснику помериться силами со студентом другой корпорации; второкурсник вправе отказаться, — всякий вам это скажет, — тут нет принуждения. Так–то оно так, но я не слыхал о случае, когда бы студент позволил себе отказаться. Проще совсем уйти из корпорации; отказаться же и не уйти, значит поставить себя в двусмысленное положение; да оно и естественно: ведь студент, вступая в корпорацию, прекрасно знал, что его первой обязанностью будет драться на дуэли. Нет закона, который карал бы уклоняющегося, но есть узаконенный обычай, а он, как известно, везде и всюду сильнее писанного закона.

Те десять человек, чьи поединки прошли у меня на глазах, не поспешили домой, против моего ожидания, как только им перевязали раны; все они один за другим прямо от врача вернулись в зал и смешались с публикой. Студент в белой шапочке, победивший во второй встрече, присутствовал при трех остальных и беседовал с нами в перерывах. Это давалось ему нелегко, противник рассек ему нижнюю губу, а лекарь затем сшил, да еще залепил ее сплошь полосками пластыря; не менее трудно было ему есть, и все же он кое–как ухитрился, пока шли приготовления к последнему бою, управиться с долгим и мучительным завтраком. Дуэлянт, которому особенно досталось, в ожидании этой же встречи сел играть в шахматы. Добрая половина его лица была закрыта бинтами и пластырями, а что до головы, то за бинтами и пластырями ее и вовсе не было видно. Говорят, студенты охотно щеголяют на улице и в общественных местах в таком живописном убранстве и что то же тщеславие нередко заставляет их мокнуть под дождем и жариться на солнце, хоть это не способствует их скорому выздоровлению. Свежезабинтованный студент — самое обычное зрелище в гейдельбергском городском саду. Говорят также, что в особенном фаворе у молодежи лицевые раны, — ведь рубцы на лице будут более заметны; их счастливые обладатели якобы не дают им затянуться и даже вливают в них красное вино, чтобы они подольше не заживали и чтобы рубцы были возможно уродливее. Нормальному человеку этого не уразуметь, и тем не менее все утверждают это в один голос. Одно могу сказать с уверенностью: молодых людей с шрамами встречаешь в Германии на каждом шагу, и вид у них, надо прямо сказать, зверский. Свирепые багровые полосы рассекают лицо вдоль и поперек, и это уже на всю жизнь — их не смоешь и не износишь. Некоторые из них производят странное и зловещее впечатление; особенно они эффектны на фоне сетки менее кричащих шрамов: перед вами как бы карта города, на которой более яркими пятнами отмечены «места, пострадавшие от пожара».

Мы не раз замечали, что многие студенты щеголяют в шелковой перевязи или ленте через грудь. Такая лента означает, что ее обладатель дрался по меньшей мире на трех завершенных дуэлях — таких, в которых либо он кого–то побил, либо его побили; поединки, закончившиеся вничью, в счет не идут ^[4]*. Получив свою ленту, студент может считать себя свободным от дуэльной повинности; он может без ущерба для чести воздерживаться от новых поединков, разве только кто–нибудь нанесет ему оскорбление; председатель не вправе назначать его; он может сам вызваться — или не вызваться, смотря по желанию. Однако цифры показывают, что такие студенты отнюдь не склонны уходить на покой. Их, по–видимому, влечет к дуэлям неодолимая сила; им бы почить на лаврах, а они рвутся в бой. Один знакомый корпорант рассказывал мне, что, но официальным данным, князь Бисмарк в бытность смою студентом за одно только лето дрался тридцать два раза, а это значит, что по меньшей мере в двадцати девяти поединках он участвовал по своей охоте, хотя имел уже полное право уйти на покой.

Вообще цифры могут сообщить много интересного. Поединкам отводятся два дня в неделю. Есть твердое правило, что в каждый из этих дней должно состояться не менее трех встреч. Обычно их бывает больше, меньше не бывает. В тот день, когда я присутствовал, было шесть встреч, а случается и семь и восемь. Полагают, что восемь поединков в неделю — то есть по четыре в каждый дуэльный день — слишком низкое среднее чист; но я буду исходить из него: лучше занизить цифру, чем взять слишком высокую. Но и при таком расчете потребуется четыреста восемьдесят — пятьсот бойцов ежегодно, так как летний семестр длится три с половиной, а зимний четыре месяца, даже четыре с небольшим. Из семисот пятидесяти гейдельбергских студентов и пяти корпорациях числилось в то лето только восемьдесят человек, а ведь на дуэлях дерутся одни корпоранты; бывает, правда, что и другие студенты пользуются помещением и оружием корпораций для сведения личных счетов, но это случается не каждый дуальный день ^[5]*. Следовательно, восемьдесят молодых людей поставляют бойцов для двухсот пятидесяти дуэлей в год, это значит, что в среднем на каждого приходится шесть поединков. Ясно, что корпорации не справились бы с такой программой, если бы обладатели лент пользовались своим правом и не дрались бы добровольно.

Разумеется, там, где поединки в таком ходу, студенты стараются побольше практиковаться в фехтовании. Часто видишь, как они, сидя за столиками в Замковом парке, играют хлыстом или тростью, показывая какой–нибудь новый прием, о котором им довелось слышать; да и в тот памятный день, историю которого я взялся написать, оружие не бездействовало во время перерывов. То и дело у нас в ушах раздавался характерный свист шпаги, рассекающей воздух, из чего мы заключали, что кто–то из студентов практикуется. В результате такого внимании к этому искусству, появляются фехтовальщики–мастера. Такой фехтовальщик становится знаменитостью в своем университете, а потом слава его доходит и до других университетов. Его приглашают в Геттинген сразиться с тамошней знаменитостью; если он победит, ему обеспечены приглашения и в другие университеты, или же, наоборот, другие университеты шлют своих знаменитостей потягаться с ним. Американцы и англичане тоже иногда вступают в ту или другую из корпораций. Года два назад первым гейдельбергским мастером считался рослый кентуккиец — его приглашали наперебой во все университеты, и он пронес по всей Германии знамя своих побед, пока его не одолел какой–то коротышка страсбуржец. А до него в Гейдельберге славился студент, который либо сам изобрел, либо где–то перенял особый прием рубки — не сверху вниз, а снизу вверх. Пока он один владел секретом, ему удалось шестнадцать раз кряду одержать победу в своем университете; но вскоре наблюдатели проникли в его тайну, и тогда чары распались и его первенству пришел конец.