Ну, спасибо тебе, Ефимыч!

– Кто такие?

Он уставился на меня с подозрением.

– Не знаешь, что ли?

Я истово перекрестился, дескать, впервые слышу. Наверное, это было жестоко с моей стороны - задавать простые вопросы, от которых у бедняги и так уже ум за разум заходил, но после трех стопок коньяка за собой не уследишь.

– Интеллигенты?.. - Глаза его напряглись, а лоб пошел натужными складками. - Ну, эти… Образование получили, а пользу приносить не хотят.

– Кому?

– Обществу, - сердито сказал он. - Россия из-за них гибнет. Умные больно.

– Кто, например?

– Артисты всякие, - нехотя ответил он.

– А-а… - Я покивал. - Шукшин, Мордюкова…

– Нет, - испуганно сказал он. - Ты чо? Шукшин, Мордюкова… Они полезные. Я про паразитов разных.

А может, зря я ему сочувствую. Вот экскурсантов его бестелесных, тех - да, тех стоит пожалеть. После таких объяснений сам, пожалуй, рехнешься. Хотя не исключено, что, задавая вопросы, голоса просто развлекаются. Пораженный этой внезапной мыслью, я с невольным уважением покосился на моего собеседника. Если так, то передо мной сидел дурачок отнюдь не городского, но космического масштаба. Может быть, даже вселенского.

– И чем же мы, паразиты, вам не угодили?

Слово «мы» он, естественно, не расслышал. Фильтр, с детства установленный в голове Рудольфа Ефимыча, исправно задерживал на входе все, что противоречило его пониманию ситуации.

– Паразиты, - повторил он, глядя на меня с недоумением и, должно быть, подозревая во мне придурка.

– Трудового народа?

– Да, - подтвердил он. - Паразиты трудового народа.

– Ну и где он, этот ваш трудовой народ? - спросил я с пьяным смешком. - Вот, допустим, я паразит…

– Почему паразит? - всполошился Ефимыч. - Безработный!

– Хорошо. Безработный паразит. - В голове у меня давно шумело, но это полбеды. Хуже, что во мне пробуждался трибун. - Работать, говоришь, надо? На пользу общества? Какого? Этого? Которое меня за порог вышибло?

Ефимыч сидел, отшатнувшись, и даже не моргал.

– Н-ни капли крови за капиталистическое отечество! И ни капли пота! Ни кап-ли! Ты понял, Ефимыч?

Ефимыч понял.

– Так я и говорю! - подхватил он, оживая. - Давно этих жуликов к ответу надо! В Библии как сказано? «А паразиты - никогда!»

Бывают бездарные дурачки. Бывают талантливые. Ефимыч был гениален. Вот так, запросто, походя, в пику Владимиру Ильичу Ленину, слить коммунизм с христианством в один флакон!

Луначарский скромно курит в сторонке.

– Нет, закончим все-таки с трудовым народом, - упорствовал я. - Согласен, трудится! Доблестно! А на кого? На олигархов. Трудовой народ - пособник олигархов. Он с ними со-труд-ни-ча-ет. В отличие от нас, честных паразитов… А кто такой олигарх? Хищник. Вот скажи, что для тебя лучше, Ефимыч, хищник или паразит? С кем бы ты предпочел столкнуться на узкой тропинке: с разъяренным клопом или с разъяренным тигром?

Последним своим нетрезвым сравнением я, надо полагать, добил собеседника вконец. Вряд ли он уловил извилистый ход моей мысли, но, судя по всему, это-то и показалось ему особенно обидным. Ефимыч встал с каменным лицом. Ни слова не говоря, закупорил коньяк и вернул его в сумку. Туда же отправилась не вскрытая еще вакуумная упаковка семги.

– Не думал я, что вы… - голос его дрогнул, - такой…

Ничего более не прибавил и прошествовал к выходу.

– Иди-иди… - глумливо дослал я ему в оскорбленно выпрямленную спину. - Труженик! Ниспококл… Низко-пок-лон-ствуй дальше перед своими буржуинами! Чичероне! Вот погоди, весь мир насилья мы разрушим… Как там в Библии?..

Гулко лязгнула железная дверь.

***

Ай-яй-яй, как стыдно! Совсем пить разучился. С трех рюмок погнать коммунистическую пропаганду! Или с четырех? Да, кажется, с четырех. Четвертую я наливал собственноручно. А там, глядишь, и пятая набежала…

До девяносто первого года я, помнится, в таких случаях гнал исключительно антисоветчину. Что ж, иные времена - иная ересь.

Съел горсть оливок и хмуро задумался.

Общество… Вечно оно пытается извлечь из меня какую-то пользу. Ну какая от меня может быть польза? Один вред.

Нет, я, понятно, всячески сопротивляюсь подобным поползновениям. И этот поединок двух эгоизмов длится с переменным успехом вот уже без малого полвека.

Кстати, мне есть чем гордиться. Подумайте сами: на стороне противника военкоматы, милиция, наложка, а на моей - я один, и то не всегда. Конечно, при таком неравенстве сил обществу время от времени удается со мной сладить, но и в этом случае оно, видите ли, недовольно. Ему недостаточно меня изнасиловать, ему надо, чтобы я отдавался с любовью. С какой радости?

Оно утверждает, будто правота на его стороне. Я же утверждаю, что на моей. Как говорят в детском садике: «А чо оно первое?! Я его трогал?!»

А тут еще эти самозабвенные придурки вроде Ефимыча. Хотя такие ли уж они самозабвенные? Иногда мне кажется, что любой человек по сути своей шпион, внедривший себя в человечество. Вы не поверите, но иной раз хочется посадить гада на привинченный к полу табурет, направить в глаза лампу и допросить с пристрастием: «На кого работаете?» - «На общество!» - «А подумать?» - «На общество!» - «А иголки под ногти?» - «На общество!!!»

На какое на общество? На себя ты, вражина, работаешь, на себя…

С этой глубокой мыслью я и заснул.

***

Разбудил меня все тот же Рудольф Ефимыч. Каким образом он вновь проник в квартиру, загадки не составляло: без ключа дверь запиралась только изнутри. А я ее, понятно, не запер. Судя по тому, что за окном помаленьку смеркалось, с момента нашего расставания прошло как минимум два часа. Ополовиненная бутылка коньяка вновь расположилась на столе, а семга была лишена упаковки и даже нарезана. Сам чичероне сидел на стуле, деликатно покашливая и похлопывая себя по коленям.

«Мирись, мирись, мирись и больше не дерись…»

– А? - сказал я спросонья.

– Я ведь чего шел-то? - пряча глаза, напомнил он. - Дело у меня к вам.

Да, верно. До дела у нас так и не дошло. Я сел на раскладном своем ложе, протер глаза.

– Ну, - буркнул я. - И в чем оно состоит?

– Только имейте в виду, - предупредил Ефимыч. - Я - простой работяга. Я попросту.

«О Господи! - подумал я. - Снова здорово! Как его голоса терпят?»

– Вот вы безработный, - сказал он. - И жить вам не на что.

Я помял виски, поморщился. Ефимыч истолковал мое движение не совсем правильно и шустро наполнил стопки.

– А я, как в детстве учили… Языком болтать не умею…

– Только руками, - сипло подсказал я.

– Да, - сказал Ефимыч. - Только руками. Вот у вас - получается… Иной раз так слово вывернете, что… - он пожевал губами, -…даже в голову не придет! - Принял коньячку, замолчал, выжидательно на меня взглядывая. - Ну так как?

– Что «как»?

– Ну не могу я больше! - взмолился он. - Они ж меня о таком спрашивают, что с ума сойдешь! Начнешь отвечать - люди шарахаются. Как от чумного какого. А вы безработный…

– Стоп! - скомандовал я. - Вы что хотите? Пересадить эти ваши голоса из своей головы в мою?

– Да, - обреченно сказал Ефимыч. - Хочу.

– Так, - проговорил я и поднялся с койки. - Пойду самовар поставлю…

Выйдя в кухню, разжег конфорку - и выразительно на нее посмотрел. Дескать, ничего себе, а? Водрузил чайник на огонь и, сокрушенно покачав головой, вернулся в комнату, где изнывал в ожидании Ефимыч.

– Так, - повторил я, садясь напротив. - Значит, решили уволиться…

– Да! - выдохнул он. - Сил моих больше нет.

– А жить на что собираетесь? На пенсию?

– Ну жил же до сих пор! И потом… я уже вон сколько заработал…

– Сколько?

Он взглянул на меня с опаской.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: