«Лао-цзы», капитан которого, как и все американцы, не мог понять, что главное достоинство моряка осторожность, на всех парусах шел из Макао в Сидней. Начало плавания было удачным; подгоняемый муссоном, корабль достиг Анахоретовых островов, делая от семи до восьми миль в час, как вдруг, именно в то время, когда судно пересекало экватор, ветер стих. Капитан, опасаясь, что они надолго застрянут в этих краях, приказал тут же развести пары. Желая сэкономить на топливе и на питании своих пассажиров, он решил пойти кратчайшим путем, свернув прямо на юг и таким образом пройти вдоль островов Адмиралтейства, пересечь Дампирский пролив, обогнуть архипелаг Луизиада и взять курс на Сидней, не следуя традиционному маршруту, требующему слишком много времени.

Это было крайне опасное решение, но опытный мореплаватель, тщательно все рассчитав, смог бы осуществить свой план. Наш же американец не стал осторожничать и, как только машина заработала, пошел напрямик на всех парах, словно забыв о многочисленных рифах Тихого океана, далеко не все из которых были указаны на карте. Лишь для проформы, в опасных местах, приказывая опустить лот[44], он торопился так, будто собирался обогнать конкурента в полноводных реках Северной Америки.

Подобный безрассудный маневр не мог длиться бесконечно: корабль спокойно прошел Дампирский пролив, уверенно взял курс на группу островов Лузасау и вдруг со всей силой ударился о скалу, едва выступающую из воды. Крик ужаса вырвался из груди несчастных, сбившихся на нижней палубе. Корпус корабля жалобно заскрипел, машина заглохла. Но то ли судно ударилось бортом, то ли достаточно толстый слой воды отделял вершину подводной скалы от киля, но оно не осталось лежать на мели. Неожиданно выпрямившись, корабль подпрыгнул два или три раза и поплыл по инерции.

Капитан тут же приказал двум ныряльщикам спуститься в воду. Убедившись, что часть киля повреждена, но обшивка не пострадала (ни одной пробоины обнаружено не было), американец решил, что все идет «perfectly well»[45], и приказал дать полный вперед.

Увы! «Лао-цзы» не сдвинулся с места. Страшный удар о скалу несомненно повредил машину, и можно было не сомневаться в серьезности аварии. Но тут поднялся легкий ветер. Решив этим воспользоваться, капитан велел поднять паруса и снова пуститься в путь, не дожидаясь даже, когда механик и его помощники установят причины поломки, что, впрочем, не представляло большого труда и не потребовало бы много времени, — поврежден был гребной вал.

«Лао-цзы», к несчастью для пассажиров и экипажа, превратился таким образом в обычный парусник. Дальше дела пошли еще хуже. Ветер задул сильнее, небо потемнело. Вскоре на них обрушился настоящий ураган. Невозможно было точно определить координаты судна, пришлось идти по счислению, что, увы, нередко приводит к ошибкам.

После того как машина была выведена из строя, прошло всего двенадцать часов. Капитан, несмотря на то, что дул сильный ветер, оставил все паруса. Трехмачтовое судно, лежа на правом борту, страшно накренившись, летело вперед, словно огромный кит, и вдруг впереди сквозь порывы ветра послышался столь характерный рев волн, разбивающихся о рифы.

— Лево на борт! — громовым голосом закричал капитан, стоя на мостике.

Экипаж бросился по местам, чтобы выполнить этот маневр, от которого зависело их спасение. Минутное колебание, малейшая ошибка при исполнении приказа, и корабль пошел бы ко дну. Разбушевавшаяся стихия и близость скал не позволили капитану резко повернуть, корабль понесло прямо на подводные рифы, образовывавшие темный полукруг среди облаков пены.

Приказав спустить паруса, американец попытался изменить курс. Но, увы, его усилия не увенчались успехом — корабль неотвратимо приближался к рифам. Все было кончено. Раздался страшный треск. «Лао-цзы» налетел на гряду мадрепоровых рифов[46]. Множество щупальцев, подобно рогаткам, пробили корпус корабля, превратив его в груду деревянных обломков.

Прекрасно понимая, что в скором времени могучие волны разобьют остатки корабля и унесут обломки в море, капитан, не подумав даже организовать спасение несчастных, испускавших в трюме отчаянные крики, собрался первым покинуть корабль. Не теряя ни минуты, он собрал всех белых матросов, а их было всего человек семь или восемь, позвал старшего помощника и главного механика, затем приказал снарядить самую большую шлюпку, в которую погрузили провизию, воду, несколько навигационных приборов, ружья, судовые бумаги и все имеющиеся на борту деньги.

В то время, как шлюпка, снаряженная в мгновение ока, готовая уже выйти в море, скользнула по талям[47], бенгальские, малайские, занзибарские моряки, обезумев от страха, носились по палубе. Сквозь рев разбивавшихся о рифы волн теперь слышны были лишь пронзительные крики оставшихся членов экипажа, а вот душераздирающие крики, доносившиеся из трюма, вдруг умолкли. Неужели все три сотни кули сразу захлебнулись в своих мрачных клетушках? Однако волны, отхлынув, почти не разрушили корабль.

Быстрота, с которой белые покинули потерпевшее крушение судно, свидетельствовала о том, что их пугала не только разбушевавшаяся стихия. Негодяй и его сообщники прекрасно понимали, какую грозную опасность будут представлять измученные, отупевшие от бесконечных страданий и голода, вырвавшиеся на свободу китайцы. Иначе как объяснить действия капитана, бросившего на произвол судьбы столь ценный товар?

Несмотря на то, что моряки принимали всевозможные меры предосторожности — на палубе имелись проволочные силки, о которые кули могли поранить босые ноги, а на прогулку их выводили связанными цепями под охраной вооруженных до зубов моряков, — часто случалось, что, доведенные до отчаяния, предпочитая смерть бесконечным мучениям и пыткам, они, объединившись, ломали барьеры и устремлялись на палубу через узкий люк.

Опасения капитана и экипажа очень скоро подтвердились! В ту минуту, когда они собирались уже сесть в шлюпку, главный люк, хоть и заваленный тяжелым грузом, разлетелся на мелкие куски, словно в трюме взорвалась мина. Из открывшейся дыры, будто из глубины шахты, вырвалось множество кричащих, обезумевших от страха, бледных, грозных, несмотря на слабость, невольников. Еле держась на ногах, ослепленные ярким дневным светом, кули, чувствуя ломоту во всем теле, бежали по наклонившейся палубе, налетая на растерявшихся при виде этого неожиданного нашествия матросов.

Первые моряки, попавшиеся под руку взбунтовавшимся рабам, были растерзаны в одно мгновение. Кровь потекла по палубе. Ни одна из шлюпок, кроме самой большой, не была готова к спуску. Вырвавшиеся на волю китайцы заметили капитана и его экипаж в тот момент, когда гребцы готовились отчалить. Человек пятьдесят кули бросились в море, надеясь завладеть лодкой, а также желая заставить своих мучителей заплатить за причиненные им страдания. Но янки были не из тех, кто сдается без боя. Они встретили градом пуль нападавших, потом, вооружившись саблями и топорами, стали наносить удары тем, кто успел уцепиться за борт.

Убедившись в бесполезности дальнейших попыток, несчастные вернулись на судно, а лодка капитана вышла в открытое море. Не думая об угрожавшей им опасности, китайцы, опьянев от первой победы, рассыпались по кораблю, ломая все на своем пути; обезумевшие от неутоленной жажды мести, они с остервенением крушили эту плавучую тюрьму.

…Фрике и Пьер Легаль все еще находились в своей каюте.

Невыносимые мучения обоих пленников. — Нижняя палуба оказывается под водой. — Бредит ли Фрике? — Нож!.. — Удивительное спасение. — Плот. — Под французским флагом. — В путь. — Снова в положении робинзонов. — Человек, потерявший счет кораблекрушениям. — Как разжечь костер. — Робинзон Фрике хочет нарушить традицию. — Ловля краба. — Первый завтрак на суше. — Удивление туземца при виде двух белокожих. — «Извольте войти».