Оба пленника буквально задыхались в своей каюте; голова раскалывалась, в горле пересохло, голод мучил их, они чувствовали, что медленно умирают. Даже когда корабль, подпрыгнув, в первый раз сел на мель, наши друзья не вышли из своего оцепенения.

— Моряк, — прохрипел Пьер Легаль в ту минуту, когда судно ударилось о риф, — мы сели на мель…

— Ба! — пробормотал Фрике. — Я скоро помру.

— Тысяча чертей!.. До чего же глупо… отдать концы… на нижней палубе, когда не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой… словно пьяный в стельку корабельный повар.

Фрике ничего не ответил.

— Сынок… — задыхаясь, вновь заговорил боцман. — Моряк…

— Пьер…

— Ты ничего не говоришь… Твое молчание пугает меня…

— Каждое сказанное слово дается мне с трудом… Но ты не волнуйся, у меня еще есть силы, и я не перестаю работать, хоть и не подаю виду.

Пьер решил, что его друг бредит.

— Будь спокоен, дружище, — снова заговорил молодой человек, — надеюсь, скоро я освобожу руку. Эти чертовы снасти не так-то просто поддаются… Но потерпи!.. Поживем — увидим, — закончил парижанин, продолжая непонятное занятие.

Страдания пленников с каждым часом становились все нестерпимее. Клетушка, в которой они были заключены и куда не проникал свежий воздух, нагретая безжалостными лучами экваториального солнца, напоминала сушильную печь. И вдруг морское течение и разбушевавшиеся волны бросили несчастный корабль на скалу. Толчок был такой силы, что в одно мгновение заросли кораллов пробили обшивку и раздробили шпангоуты[48]. Вода ворвалась в пробоины, добралась до машинного отделения, затем откатила назад, унося вместе с обломками обшивки трупы погибших.

Эта страшная дыра в корпусе корабля образовалась неподалеку от каюты, где находились оба друга. Иллюминатор разлетелся вдребезги, и огромная волна накрыла их как раз в ту минуту, когда Фрике, подняв над головой окровавленную, распухшую от бесконечных усилий руку, воскликнул:

— Победа! Одна рука свободна. Я… — Неожиданно накрывшая их волна не дала ему договорить.

После того как волны схлынули, страшная картина разрушения открылась взору Фрике. Но зато теперь обе ноги и одна рука Фрике были свободны. Он был просто счастлив. Правда, вид Пьера Легаля, ноги которого были высоко подняты, а лицо заливала кровавая пена, испугал молодого человека.

— Пьер!.. Дружище!.. — окликнул он со страхом.

Ответа не последовало.

— Пьер!.. Друг мой!.. Мой верный брат Пьер!.. — Голос несчастного юноши, еще оглушенного накатившейся на него волной, обессиленного пережитыми мучениями, длившимися пятнадцать дней и ночей, полумертвого от голода и жажды, оборвался, И он зарыдал.

Но наш друг Фрике был не из тех молодых щеголей, которые падают в обморок. Не тратя времени на бесполезные стенания, предвидя вполне резонно, что на них сейчас обрушится новая волна, он стал изо всех сил трясти моряка, не подававшего никаких признаков жизни.

— Послушай, Фрике, — сказал он, обращаясь, как часто с ним это бывало, к самому себе, — Пьер лежит на левом боку и твоя правая рука еще связана, как же тут быть?.. А, все в порядке, кажется, выход найден. Сейчас я опущусь на пол со своей разбитой койки, повернусь слева направо и схвачу беднягу. Сделано. — Подтянув к себе за рукав блузы старого боцмана, молодой человек осторожно провел рукой по его лбу и обнаружил над левой бровью небольшой порез, откуда и текла кровь. — Это пустяки, если только нет ничего более серьезного. Главное, приподнять ему голову… Черт возьми, как теперь выбраться отсюда? А вот и новая волна.

В эту минуту желтоватые воды вновь прорвались через узкое отверстие в каюту. Фрике успел лишь, повернувшись спиной к пробоине, упереться руками и ногами в стену, зажав между коленей, чтобы смягчить удар, тело своего старшего друга. Связанная рука его посинела от усилий.

— Еще одна такая волна, и я потеряю руку! — В эту минуту бретонец испустил легкий вздох, и Фрике обрадованно воскликнул: — Он жив! Право, я был уверен, что такой старый морской волк из-за какой-то ерунды не отправится в последнее плавание.

— Осторожней… ребята. Ты сам знаешь, что старых моряков не спускают в трюм… Дай мне оглянуться… Капитан… Ты слышишь меня? Тысяча чертей! Воды! — бормотал в бреду Пьер Легаль. — У меня в горле все пересохло. Смотри-ка, это ты, сынок, это ты! Ах…

К боцману вдруг вернулось сознание, он увидел, что голова его лежит на коленях у Фрике, присевшего возле него в совершенно невообразимой позе, способной вызвать зависть у самого ловкого гимнаста.

— Что за дьявольщина, где мы находимся? — проговорил Пьер с трудом.

— В нашей каюте, черт побери!

— А корабль?

— Сел на риф, дал течь, с ним все кончено.

— Ну что ж, прекрасно!

— Согласен. Для нас это единственная возможность выбраться отсюда.

— А экипаж… пассажиры?

— Не знаю…

— Что же нам делать?

— Как только ты немного придешь в себя, мы сразу же выберемся отсюда.

— Согласен, но как?

— Посмотрим. Сперва надо разработать план, а потом уж отправляться в плавание. Но времени на размышления у нас немного.

— Особенно с этим дьявольским душем. Смотри-ка, у меня идет кровь.

— Пустяки. Странно! Можно подумать, что это удар ножом. Ах, вот оно что!

— Ты о чем?

— Я и не думал, что попал в самую точку. Эта царапина на лбу сделана ножом. А вот и сам нож, — воскликнул торжествующе парижанин. — Он лежал на твоей койке. Ты поранил себе лоб о его лезвие. Но откуда он здесь взялся? Впрочем, это не важно! Во всяком случае, теперь я быстро разделаюсь с этими проклятыми снастями. Начнем, моряк, с тебя!

— Пόлно, сынок. Освободись сперва от этих пут ты, а потом уж и я. Ты должен послушаться меня как старшего.

— Хорошо, — ответил Фрике и тут же принялся разрезать толстые, крепкие канаты.

Несмотря на все его усилия, работа продвигалась медленно и прошло немало времени, прежде чем он смог заняться Пьером.

— Черт побери! Ну и крепкие веревки! С великим удовольствием повесил бы на них связавших нас негодяев. Я себе все руки порезал этим ножом с двойным лезвием.

— Хорошо, что он у нас есть… Поторопись, сынок, а то у меня все плывет перед глазами…

Через четверть часа крепкие веревки в конце концов были разрезаны, а вернее сказать, разодраны. Теперь и Пьер Легаль был свободен, он поднялся, шатаясь, потянулся, глубоко вздохнул, и широкая улыбка осветила его доброе лицо.

— Ладно, хватит стоять на якоре… Приготовились к бою!.. Все по местам.

— Я готов, Пьер. Операция будет не из легких, ведь мы с тобой давно не ели.

— Постараемся сперва спуститься в камбуз. Там мы, по крайней мере, найдем немного фасоли и несколько галет.

— Странно, на корабле царит полнейшая тишина. Можно подумать, что здесь нет ни души.

— Можешь не сомневаться, этот экипаж каторжников, увидев, что судно получило пробоину, поспешил его покинуть… Банда подлецов!

— А где же пассажиры?

— Вероятно, захлебнулись в трюме.

Фрике и Пьер ошибались: взломав дверь каюты и обойдя корабль, они увидели немало трупов, но среди них не было ни одного китайца.

— Им, видимо, удалось покинуть корабль, — с облегчением проговорил бретонец. — Конечно, здесь не обошлось без жертв. Борьба шла не на жизнь, а на смерть… Это была настоящая бойня, — добавил он с отвращением, глядя на окровавленные тела.

Триста китайцев, прежде чем покинуть корабль, на редкость быстро опустошили его, и, когда Пьер и Фрике выбрались из каюты, кули и след простыл. Но нашим друзьям повезло, они все-таки обнаружили бочонок пресной воды и немного галет, правда вымокших в морской воде.

Подкрепившись этим завтраком анахоретов[49], французы сразу же принялись за дело — надо было подумать о собственном спасении. Пьер Легаль, переживший не одно кораблекрушение, не растерялся. Он сразу охладил пыл своего молодого друга, уже готового броситься в воду и поплыть саженками в сторону берега, который виднелся справа от них.